Лила, Лила
Шрифт:
Джекки продолжал лакомиться сыром, запивая каждый кусочек глотком вина.
– Так откуда у тебя рукопись?
Давид не ответил.
– Да ладно, говори. Я не собираюсь тебя выдавать.
– А что ты намерен делать?
– Просто хотел познакомиться с человеком, который прославился моим романом.
– А теперь, когда познакомился?
– Хочу маленько поучаствовать в нашем общем успехе. Желание вполне законное, верно?
– Почему ты тогда не опубликовал роман?
– Охотников напечатать не нашлось, и он залег в ящике. Откуда он у тебя?
– Нашел.
–
Давид сумел усмехнуться.
– В ящике.
– Но как ты-то добрался до этого ящика?
Давид рассказал.
– Значит, потом ты его перепечатал и подписал своим именем.
– Отсканировал.
– Как это?
– С помощью электронного устройства закачал в компьютер.
– В компьютерах я ничего не понимаю. А куда делся оригинал?
– Я его выбросил.
Джекки помолчал. Потом сказал:
– К счастью, у меня есть дубликат.
Теперь уже Давиду пришлось подыскивать слова.
– Зачем тебе этот дубликат, если ты не собираешься меня выдавать?
– На случай, если ты не пожелаешь, чтобы я участвовал в нашем общем успехе.
– Понятно, ты имеешь в виду финансовое участие.
Джекки улыбнулся.
– Да. Небольшое. Мне много не требуется.
Давид знал, что должен сказать «нет». Встать, положить на стол двадцать франков и уйти. И будь что будет – на все воля Божья.
Но он не встал. Появление автора имело и хорошую сторону. Кончилась неизвестность. Теперь незачем на каждом выступлении ждать, что кто-то из публики вскочит и скажет, что он автор книги. Настоящий автор уже заявил о себе. И сделал это довольно тактично.
– Небольшое участие, – повторил Джекки. – И никто ничего не узнает.
Давид по-прежнему колебался.
Словно прочитав его мысли, Джекки добавил:
– В том числе и Мари.
Тем же утром Давид сводил Джекки в банк и вручил ему пять тысяч франков. В знак доброй воли, как выразился Джекки. И таких знаков доброй воли было еще много.
Он понятия не имел, куда Джекки тратит деньги. До сих пор ни разу не видал, чтобы тот раскошелился. Хотя поводов для этого искать не приходилось. Джекки то и дело появлялся там, где бывали Давид и Мари. И неизменно угощался за их счет.
Часть денег, очевидно, расходовалась на одежду – время от времени он приходил в новом костюме и каждый раз спрашивал у Давида, как ему нравится. Жилищная ситуация тоже подвигла его на непредусмотренные издержки, как он выразился. Подробностей Давид не знал.
Знал он только одно: изрядная доля авансов и гонораров за чтения перекочевала в карман Джекки, который именно так понимал свое «участие в нашем общем успехе».
– Извините, что заставили вас ждать. Беседа с вашим другом оказалась чрезвычайно интересной.
Рядом со скамейкой стоял журналист, а за ним – оператор и звукотехник со своими причиндалами. И Джекки с большим мохнатым микрофоном.
– Если не возражаете, вечернюю программу мы немножко подкорректируем. Снимем вас и господина Штоккера за ужином в… как называется ресторан, господин Штоккер?
– «Прелюдия», – любезно подсказал Джекки.
«Прелюдия» – один из самых фешенебельных ресторанов в городе. Давид еще ни разу там не бывал. Тем более с Джекки.
– Как вам эта идея, господин Керн? – спросил телевизионщик.
– Прекрасно, – ответил Давид.
29
На первых порах Джекки еще жил в «Санкт-Йозефе».
Он не видел причин дарить государству деньги, которые социальное ведомство обязалось ему выплачивать. И даже когда поселился пансионером в гостинице «Каравелла» – двухзвездная, постройки шестидесятых годов, большая комната с кухонной нишей, две тысячи сто пятьдесят франков в месяц, – ежедневно заходил в дирекцию приюта, забирал пятнадцать франков на карманные расходы. Лишь после того как «Санкт-Йозеф» информировал социальное ведомство, что Якоб Штоккер практически в приюте не проживает, Джекки вычеркнули из списков на выплату пособия. Но он и без этого обходился. Регулярные Давидовы субсидии обеспечили ему финансовую независимость и изменили его жизнь. Прошли те времена, когда он поневоле разыгрывал шута за трактирными столиками, в надежде, что в суматохе окончательных расчетов оплатят и его выпивку. Незачем больше выкручиваться из финансовых кризисов, используя случайных знакомых. И в подачках он теперь не нуждался, получал деньги от человека, который перед ним в долгу.
Из давних заведений Джекки бывал только в «Мендризио», да и то редко. Чтобы щегольнуть перед завсегдатаями и персоналом новым костюмом. Или показать им, что он вполне может теперь заказать один-два джина с тоником и расплатиться.
Большей частью он вращался в других кругах. Ему открылся новый мир. Прощайте затхлые кабаки с размякшими пивными подставками и холодными котлетами. Прощайте брюзгливые картежники и осоловевшие пьянчуги. Прощай вонь прогорклого фритюра и холодного фондю.
Теперь Джекки бывал в артистических ресторанах и клубах. Общался с литераторами, художниками, учительницами рисования, графиками, рекламщиками, стюардессами, архитекторами и телевизионщиками.
Давидово окружение встретило его доброжелательно. Только подружка Давида относилась к нему холодно. Держала его на расстоянии. Торопила Давида с уходом, когда он беседовал с Джекки, замыкалась, когда Давид приводил его пообедать или поужинать, – словом, делала все, что делают ревнивые женщины, задумавшие разрушить мужскую дружбу.
Мари давала Джекки понять, что не одобряет Давидову щедрость к нему. И он уже не раз жалел, что не может открыть ей, чем эта щедрость вызвана. А то бы спеси у нее мигом поубавилось.
Джекки сидел в «Акрополе» за завтраком, ожидая, когда освободится какая-нибудь газета. Он мог бы, конечно, и купить газету, но тратить деньги на то, что можно получить даром, претило его натуре.
Между десятью и половиной одиннадцатого в «Акрополе» было малолюдно. Однако посетители, сидевшие об эту пору в кафе, никуда не спешили. Джекки успел выпить две чашки эспрессо и съесть два круассана, когда довольно молодой мужчина через столик от него наконец-то положил рядом с пустой чашкой деньги, намотал газету на держатель и направился к выходу.