Лилит
Шрифт:
Я некоторое время стояла не двигаясь, и ни одно из моих настороженных чувств ничего не улавливало. А ведь было совсем темно, точно как и вчера. Интересно, зачем Владислав так плотно закрывает окна от света?
Я уже собралась вынуть из кармана зажигалку, как вдруг Раздался какой-то звук и одновременно на первом Этаже я увидела отраженный на стене свет. Понятно, это открылась дверь какой-то из комнат.
Если это Владислав идет снова проведать меня, то хуже и быть не может, потому что я не знала расположения дома,
Владислав что-то сказал, я не разобрала что, а потом внизу загорелся свет. И здесь, где была я, тоже стало светлее, можно стало различить какие-то предметы. И я увидела, куда мне в случае чего можно спрятаться — это угол стены, тот самый, из-за которого я сначала увидела свет свечи, а потом из-за которого вышла Мишель с этой своей свечой.
— Ты сегодня весь сам какой-то не свой, — услышала я женский голос, который мне показался очень-очень знакомым, только я сразу никак не могла догадаться, чей это голос. — Ты такой из-за этой шлюхи. Может, мне уйти, может, ты с ней хочешь остаться? — очень капризно спрашивал этот голос. А вот под шлюхой, как я понимаю, подразумевалась я.
— Не говори глупостей. — Голос Владислава был недовольный.
— Это твоя любимая фраза. Ты когда не знаешь, что сказать, всегда говоришь, что я говорю глупости.
— А ты их всегда и говоришь.
— Не всем же быть такими умниками, как ты. И вообще, почему ты так со мной разговариваешь? Я ради тебя оставил всех мужчин, а ты так обращаешься со мной.
«Оставил» — сначала я удивилась, потом подумала, что ослышалась, а потом вспомнила, чей это такой знакомый мне голос.
Мне не нужно было лишний раз убеждаться в этом, но я все-таки не выдержала и выглянула из-за угла стены. Я не ошиблась, вторым, кого я приняла за женщину, был — Вадик!
Надо же, Леночка моя просто пророчица.
Владислав сидел в кресле, перед ним на столе стояла бутылка, кажется, коньяка и рюмка, он задумчиво курил.
Вадик ходил перед ним, как маятник у испорченных часов, потому что он то ходил, то останавливался.
Вадик и Владик, чудесный дуэт. И им было хорошо — милые тешились, в смысле — ругались, небольшая семейная сценка.
— Ты неплохо зарабатываешь и на женщинах, — ответил на предпоследнюю фразу Вадика Владислав.
— А ты, а ты сам? Ты что, может, ты скажешь, что ты не ходил к Мишель?
— Почему? Мы даже вместе у нее были.
— Вместе мы были, это когда по делу ходили. А ты один?
И скажешь, ты не платил ей? Ты думаешь, я не знаю? А сколько она денег берет, это всем известно.
— Брала. А тебе тоже никто не запрещает брать с женщин больше. Тебе и нужно-то с одной бабой договориться, а ты…
— Скажи, — перебил его Вадик, — ты меня совсем не ревнуешь к женщинам?
— Я тебя совсем не ревную, — успокоил Владислав Вадика, — ни к кому.
Лицо Вадика стало грустным. Он немного помолчал, потом спросил:
— Эта психопатка (это он, конечно, обо мне) ночью ворвалась, клиентку перепугала до смерти. Стала кричать, что видела нас с тобой у нее дома, когда Мишель убили.
— Поэтому и убили, что язык распускала. А язык распускают, потому что много знают.
Значит, Мишель все-таки убили, на этот раз я не ошиблась, хотя лучше было бы, чтобы ошиблась, потому что она хотела мне что-то рассказать, и как я теперь догадываюсь, что-то очень важное для меня.
— При чем здесь язык, если ее убила Ольга? Это правда она?
— Я тебе только что сказал, что не знать лучше, чем знать. А вообще, ты сам не догадываешься?
— Думаешь, не она?
— Я не знаю кто, — резко сказал Владислав, так что можно было засомневаться, что он действительно ничего не знает, — и тебе уже в третий раз советую: пусть тебя этот вопрос не волнует.
— А эта, ненормальная, — и теперь можно было не сомневаться, потому что Вадик даже рукой указал в мою сторону, я едва успела спрятаться, — зачем она? Что ты с ней хочешь делать?
— Пока ничего. Но она очень удачно приехала ко мне на прием.
— Я так и не понимаю, зачем она здесь? Ты боишься, что она может рассказать, что видела нас, когда мы приходили к Мишель? Но ведь не мы же ее убили.
— Ты не понимаешь, тебе это и ни к чему. Могу только сказать, что эта, — наверное, Владислав тоже показал в мою сторону, — нужна бы была здесь не больше, чем крыса на корабле, если бы ты мог как мужчина договориться с Галиной.
— Я что, виноват? Она лезет ко мне, плачет и кричит, что жить не может без меня, а как только заговоришь о деньгах, сразу пугается, как будто я ее убить собрался.
— Сумасшедшая сука Галина… — На имени он запнулся, как будто испугался, что их кто-то может подслушать. — Всего боится: боится луны и боится солнца, и из-за нее приходится сидеть как кротам, боится, что украдут ее душу, как будто она хоть одному черту была бы нужна. Боится, что ее убьют из-за ее денег. Тебе и нужно было только убедить ее, что ее жизнь для тебя дороже своей. Тогда бы нам не пришлось устраивать весь этот спектакль. Какого черта я, идиот, связался еще с уголовниками? Хотя без них, кто знает, где бы были сейчас ее деньги.
Вадик продолжал скулить:
— Когда ты думал, что я быстро смогу получить ее деньги, ты по-другому со мной разговаривал. А сейчас ты стал обращаться со мной, как с проституткой. И мне надоело встречаться с твоей любовницей. — В голосе Вадика послышались плаксивые нотки (не понимаю, как можно жить с такой истеричкой?!) — Когда ты ее бросишь?
— Она нам нужна.
— А может, мы ей? И вообще, пусть тогда деньги платит.
Извращенка. — Сколько презрения и негодования было в его голосе, это надо было слышать.