Лилия между тернами

Чередий Галина Валентиновна

Ей живот терся о дергающийся член, и у меня просто все темнело в глазах от усилий удержать себя на месте. Опрокинуть Ники на спину, развести до предела ей ноги, вонзить себя в неё и двигаться резко и жестко до тех пор, пока я не изольюсь до последней капли, вот чего мне сейчас хотелось просто до онемения.

Но нет, я не сдамся. Это Никина игра. Она ведет, и она решает или убить меня этим ожиданием наслаждения, или даровать мне рай.

Ники втягивала мои соски и царапала зубами и ногтями кожу на груди и животе, извлекая из меня

звуки, которые я никак не мог контролировать. Я сжимал изголовье кровати так сильно, что наверняка погнул на хрен весь металл, судя по его жалобному скрипу.

Когда она спустилась к моему животу, я уже был совершенно невменяем и не помнил, почему должен сохранять неподвижность. Но держался за эти железки так, словно от этого зависела моя жизнь.

Когда Ники приподнялась и обхватила мой ствол рукой, я едва не кончил, дергаясь под ней, как в припадке. Подняв голову, я смотрел, как Ники наклоняется к моему члену и чувствовал себя обреченным на самую сладкую смерть из всех возможных в этом мире.

Ники облизнула головку, из которой уже давно сочилась скользкая влага, и мой позвоночник выгнуло, превращая его в один сплошной раскаленный прут.

А когда её рот обхватил мой член, я заорал и, не в силах оставаться неподвижным, широко раздвинул ноги и вонзил пятки в матрас, чтобы удержаться и не толкнуться с силой в её рот.

— Ники! Ники! Мать его, Н-и-и-и-к-и! — хрипел я, умирая от того, как ощущались эти неопытные, но безумно желанные движения её губ и языка.

Раскаленная лава стекала к моей пояснице, сжигая меня желанием послать все на хрен и толкаться навстречу каждому посасыванию моей девочки.

— Черт возьми, Ники, еще движение и я превращусь в долбаный фонтан! — просипел я, чувствуя, как оргазм мучительно вытанцовывает на кончике моего члена.

Ники выпустила меня из своего рта и поднялась на коленях, располагая своё лоно прямо над моим пульсирующим стволом. Она потерлась об него, покрывая горячей влагой, и мои ноги затряслись от того, как сильно я противился желанию податься ей навстречу.

— Я не принадлежу тебе! — хрипло произнесла она. — Слышишь? Я не твоя!

— Конечно нет, принцесса. Но я твой! Весь с потрохами!

Она замерла, словно не веря мне, но затем опять обхватила меня и стала водить по своим мокрым, припухшим складкам, измываясь надо мной.

— Не люблю тебя, Рим! — наклонившись выдохнула она в моё лицо, желая наказать… — Никогда не хочу тебя любить!

— Не люби. Я могу делать это за двоих. Только не уходи. Никогда, — взмолился я.

Ники всхлипнула и стала опускаться на меня, дрожа всем телом.

— Это ничего не значит. Просто секс, — простонала она, запрокидывая голову и я, не выдержав, изогнулся с криком ей навстречу.

Пусть сейчас так. Но я сделаю все, чтобы изменить это.

Её тело приняло меня, и я, наконец, оказался в гребаном раю. Ники оперлась о мою грудь и стала скользить по моей длине, не сводя затуманенного взгляда с моего лица. Её глаза сверкали, приоткрытые губы влажно блестели, грудь подпрыгивала, и рваные движения выжимали из меня остатки разума и самообладания. И что б я сдох, если в моей жизни случалось что-нибудь лучше этого!

Я задыхался и корчился, сдерживая свой оргазм ради её наслаждения. В моей голове грохотал набат крови, каждую мышцу в теле свело до окаменения, мой член не был таким твердым никогда в жизни, и моё освобождение не просто просилось наружу, оно орало, продираясь на волю.

Ники ускорилась, и её всхлипы стали протяжными, низкими стонами, окончательно добивая меня. Её лоно стало жадно сжиматься вокруг меня, и я отпустил себя, взрываясь рёвом и изливаясь бесконечным потоком в её тело.

Ники, скользкая от пота и дрожащая, повалилась мне, ослепшему и оглохшему от собственного экстаза, на грудь, и я вцепился в неё, обвивая руками.

— Не уходи, Ники. Никогда не покидай меня, — хватая воздух, шептал я. — Я труп без тебя, моя принцесса. Не хочешь любить меня — не люби. Только не оставляй.

Ники всхлипнула раз, другой и разрыдалась, горько и отчаянно, отпуская свою боль, отдавая её мне. И я готов был впитывать её, вытягивая по капле из её души и тела, чтобы когда-нибудь избавить насовсем.

Эпилог

Доминика.

— Р-и-и-м! — зову я.

— Ни за что!

— Римман!

— Я сказал нет! Не позволю тебе превратить меня в гребаного пингвина! — рычит он из нашей комнаты.

— Римман Равьёзо, не смей ругаться при детях, сейчас же одень этот чё…красивый смокинг и выходи!

— Мам, а что значит глебаный? — спрашивает наш четырехлетний сын Рейф.

— Это значит очень красивый, котеночек, — отвечаю я и рычу через дверь. — Римман, вот теперь у тебя, правда, проблемы! Если ты сейчас же не выйдешь и именно в том виде, который я ожидаю, то я завтра же поеду проведать свою территорию и, думаю, задержусь там на пару недель!

— Какого… — вовремя прикусывает язык Римман. — У тебя очередной цикл со дня на день!

— Правда, что ли? А я и не знала!

— Ты обещала, что мы попробуем еще раз!

Ну да, я обещала ему, что мы попробуем еще раз. Римман обожает наших сыновей, но каждый день скулит мне, как хочет дочку, похожую на меня.

— А ты мне обещал, что на эту нашу годовщину ты выйдешь со мной в свет.

Дверь резко распахивается, и появляется Римман в смокинге, и при виде супруга у меня перехватывает дыхание. Господи, ведь, наверное, нельзя же даже спустя пять лет быть настолько безумно влюбленной в своего мужа и испытывать желание раздеть его и закрыться в спальне на пару дней каждый раз, когда я его вижу. У меня же не открылся рот?