Лимонка в тюрьму (сборник)

Прилепин Захар

Эдуард Лимонов

* * *

Тюрьма шумит от двери до двора, С утра вползает влажная жара И выползает мокрый влажный зверь, Чтобы в окно протиснуться теперь. Тюрьма гудит, кричит и говорит, Тюрьма ключами ковано стучит, На суд-допрос, на Бледный Страшный Суд Нас, пацанов испуганных, влекут. Тюрьма живёт вся мокрая внутри, В тюрьме не гаснут никогда, смотри! В тюрьме ни девок нет, ни тишины, Зато какие здесь большие сны! Тюрьма

как мамка, матка горяча, Тюрьма родит, натужная, кряхча, И изрыгает мокрый, мёртвый плод. Тюрьма над нами сладостно поёт: «Ау-у-у-у! Соу-у-у-у! У-ааа! Ты мой – пацан, ты мой, а я мертва, На суд-допрос, на Бледный Страшный Суд, Тебя, пацан, вставай, пацан, зов-уут». Саратовский централ

* * *

И вязкий Ленин падает туманом На ручки всех кают над океаном, И ржавый Маркс, – заводоуправления Прогрыз железо: рёбра и крепления, И чёрный Ницше, из провала – крабом, И толстый Будда, вздутый баобабом, И острый я – как шип цветов колючий На Украине призраков летучих, На Украине снов, где Гоголь с вязами, Где буки и дубы и рощи базами… Такие мы. А вы какие? Мы – неземные. Вы – земные. Саратовский централ

Алексей Тонких

Розыск /Конец эпохи/

Нас не найдут ни на земле, ни под землёй — розыск будет объявлен даже на небе. Все миллиарды лет, пока он будет продолжаться, мы постоянно будем совершать наши дерзкие вылазки: дождь в январе и снег в июле, посещение Марса и соблазнение Венеры, старинный фильм Бунюэля и сентябрьская опера бен Ладена. Все эти красивые вещи, добрые дела и ответственные поступки. Розыск не даст ничего: конечно, кто-то будет схвачен и брошен в тюрьму, а кто-то – убит при попытке к бегству. Но дерзкие и красивые вещи, подарки миру медуз от ангелов Истребления, будут появляться с прежней периодичностью. В конце концов, мир, каким его знало большинство обывателей, прекратит своё существование. Он будет объявлен памятником истории с правом неограниченного доступа в специально отведённые часы для экскурсий (однако посещений никогда не будет много). Там остатки скучного человечества смогут рефлексировать в периоды осенне-весенних обострений ностальгии. А сама история мира, как и положено, станет титрами фильма. О нас. СИЗО «Красная Пресня»

Кирилл Клёнов

«Мы у них ОПГ…»

Нас перевезли в ИК-12. Это – поселок Молочница. Уже когда приехали, оказалось «очень весело». Как весело?

…Нас встречал ОМОН. В масках, с дубинками с металлическими ручками. Такие на демонстрациях используются для разгона толпы. Внутри у неё металлический сердечник и шарик на конце. Она больнее бьёт, чем обычная. Они выстроились коридором, а нам приказ: «Побежали!» Пока бежишь, они бьют, кто по чему успеет. А ты только уворачиваешься, как можешь. Вот такая забавная игра. Так нас завели в один из бараков, где раньше особый

режим сидел. Начался обыск. Раздели до трусов. Вывернули всё. У кого были пуховики, их просто разрезали. Там пух везде летал. Зажигалки раздавили каблуками. Ложки отняли. Даже алюминиевые. Всё, что можно было порвать, то порвали. Всё, что можно было изъять, то изъяли. Кому можно было дать по голове – дали. В общем, напугали.

Омоновцы узнали одного паренька, который тогда из СУСа (строгие условия содержания) переправлялся, – Мишу Шарова: «О, Шарик… Попался ты… Всё». Его начали бить при нас. Я видел. Били дубинкой. Потом он мне рассказывал, что его два раза отливали. Он терял сознание. Его отливали водой, а потом опять начинали бить. Пока он опять не терял сознания. Когда нас всех вывели, его вынесли.

Он не мог ходить. На руках носили. Он просто волчьим взглядом смотрел на этих сотрудников.

Баулы наши тоже перетряхнули хорошо. Все металлические литровые кружки, все тёплые жилетки, все спортивные вещи, которые по УИК (уголовно-исполнительный кодекс) положены. При тебе обыскивают твою сумку, вытаскивают спортивную шапку, кидают её к забору: «Нечего на спортгородок ходить… Надо работать… Работайте, негры, солнце ещё высоко». Вот так…

В общем, все личные вещи, всё постельноё бельё полетело к забору. Потом вынесли за баню и сожгли. Кружки потом разобрали другие заключённые из ИК-12. Те, кто работал в бане и прочее…

Меня сразу определили в 7-й отряд. Он вроде был образцово-показательным. Это означало: «Тут не ходи. Там не стой». На всех дверках – замки. Вещевая каптёрка тоже по времени. Телевизор – замок. Нельзя было даже зайти мыло взять, чтобы умыться. После работы только открываешь, чтобы взяли мыло, сходили в умывальник и умылись. В самих бараках туалетов нет. Туалет деревянный в самом конце зоны. Конечно, ни о какой гигиене речи и быть не может. Вот такой посёлок ИК-12.

Самое интересное в этом посёлке и тогда, и сейчас – начальник отдела безопасности Хоперкин Олег Леонидович. Гадина… Сколько он людей избил!

И лично бил, и в его присутствии били. В общем, всю ситуацию держал «под контролем». Этакий «харизматический» лидер… Начальник же лагеря, я даже фамилию не помню, был мелкой сошкой. Настоящим хозяином лагеря был Хоперкин. Например, твоё полотенце висит, а не сложено треугольничком, как на рисунке, как у них положено. Оно висит на дужке кровати. «Как так? Что такое?» – тут же те, кто в «отделении соблюдения дисциплины и порядка», строчат на тебя бумажку. Им же всем УДО нужно. Несут бумажку в Отдел безопасности. Вскоре объявление по громкой связи: «Такому-то прибыть в отдел безопасности». Помолится человек: лишь бы не убили. Идёт. Там ему предлагают выбор: два удара дубинкой, ещё какие-то экзекуции. Если человеку УДО нужно, то он ставит спину под дубинку. Кто-то говорит: «Пиши бумагу – сажай в изолятор. Мне плевать на вас на всех». После таких слов его всё равно били. Как это происходило? Они говорят: «Держи косяк». Становишься в дверном проёме в растяжку и держишь края дверного косяка. А они лупят по спине дубинкой или бутылкой с водой. Чтобы следов не было.

В ИК-12 молчали. Они уже совсем забитые были. А приехали нормальные люди, которые знают свои права, которые умеют их отстаивать. И созрел у нас коварно-дерзкий план сесть на голодовку. В основном голодали заключённые из 11-й зоны. Где-то двести человек. Но были и люди в 12-й, которые нас поддерживали. По времени это совпало с событиями в Нальчике. Октябрь 2005 года. Нас там вообще не кормили. Да и сейчас не особо. Там тройная «фильтрация» продуктов идет. Сначала – милиционеры. По дороге у них исчезает мясо и маргарин. Потом вольный начальник столовой. У них тоже там «на руках оседает маленько жира». И сами заключённые. Не стесняясь.

Первые дни начальник зоны хотел всех полюбовно успокоить: «Всё вам будет, всё вам будет»… Вывел всех из промзоны. Собрал в столовой, речь сказал: «Не будете маршировать. Не будете петь». Эти маршировки тоже были очень серьёзной причиной для голодовки. Маршировки ещё можно подогнать по УИК… Мол, это – хождение строем. Но петь, граждане начальники, это – каждому по вкусу. Кто хочет петь – пусть поёт. А не бить дубинками по ногам тех, кто плохо марширует или не поёт. Каждый отряд должен был разучить свою песню. Как визитную карточку. Я даже учить не пошёл.

Как-то к нам в лагерь приезжали правозащитники. По-моему, это была Хельсинская группа. Я точно не знаю, от нас это, конечно, скрыли. Нас вывели на промзону, две смены. То есть одну смену не снимают, другую запускают, строят нас за «швейкой» – такое большое трехэтажное здание, за ним ничего не видно. То есть прячут. Сотрудники: «Не выходить, построились!» – и всё такое. Как так, увидят же!

Мы уже потом, из третьих-четвёртых рук узнали, что это была Хельсинская группа. В зоне оставили тех, кто не выходит на промзону. А на промзону не выходят так называемые «козлы». Это – лояльные к администрации люди, которым нужно УДО по-любому. Они на любую пакость пойдут, всё, что угодно, сделают, лишь бы их пораньше отпустили домой.