Лингвокультурология. Ценностно-смысловое пространство языка: учебное пособие

Алефиренко Николай Федорович

Таким образом, вся символическая деятельность человека, прежде всего язык и культура, имеет материальное основание. Мозг, интеллект, душа, язык, слово – все это материально и может быть сведено к мышечным сокращениям. «Все бесконечное разнообразие внешних проявлений мозговой деятельности сводится окончательно к одному лишь явлению – мышечному движению» (Сеченов, 1947: 71).

Символ – это образ знаковой природы, в своей основе условный, или знак, мыслимый как образ, в котором видимое, конкретное, событийное выступает лишь неким иероглифом, сигнализирующим о некотором таинственном предмете номинации, служащем знамением иной действительности (Вяч. Иванов). Отсюда его лингвокультурологический смысл: улавливание связей, соотношений этого и иного миров, рассмотрение их в единстве как воплощении целостности мировоззрения, стремление «во временном увидеть вечное» (Белый, 1994: 249).

Символизируемые объекты по своей сущности ментальные структуры – концепты второго порядка, или концепты концептов (Кравченко, 2008: 149;

Шелестюк, 2001: 50), не имеющие видимого предметного основания (жаворонок – символ раннего пробуждения, сова – символ ночной жизнедеятельности, жар-птица – символ недосягаемой мечты, черная роза – символ печали, красная роза – символ любви). Символ представляет концепт, родственный образу (не случайно говорят о символических образах). Он национально специфичен и мотивирован той смысловой связью, которая устанавливается между предметными и абстрактными элементами его содержания. И в этом отношении символ сродни знакам непрямой номинации (выделяют даже метафорические и метонимические символы). А главное его отличительное свойство – способность представлять древние образы (архетипы, по К.Г. Юнгу), за которыми предстают картины «коллективного бессознательного» творения.

Языковой образ – это вербализованное зрительное восприятие предметного мира, фиксирующее форму, цвет, свет, объем и положение в пространстве поименованного предмета (Ольховиков, 1999: 338). Он отличается от представления, которое может быть частичным, отрывочным и неполным, своей целостностью и смысловой содержательностью, формируемой восприятием, памятью, воображением и накопленными впечатлениями. Образ служит тем основанием, над которым надстраиваются символ и знак. Если образ соотносим с объектом любой природы, то символу, легко преодолевающему «земное притяжение», сопутствуют «высокие смыслы», как правило, экстралингвистического характера. И в этом их культурная ценность.

Воплощение образа в знаке непрямой номинации (метафоре, в широком понимании, и идиоме) связано с лингвокреативным мышлением, поскольку метафоры способны порождать новые концепты в создаваемой языковой картине мира. Как утверждает Н.Д. Арутюнова, «образ психологичен, метафора семантична, символ функционален» (1998: 338). Языковой образ не тождествен чувственно-предметному образу: первый можно «увидеть» только внутренним взором, второй – отражение в нашем сознании реального предмета.

В лингвокультурологии анализируются прежде всего языковые образы (см.: Воркачев, 2001: 65) – продукты «наглядного обобщения» и отбора культурно значимых событий и ситуаций. Особенно они важны для понимания дискурсивных знаков: образы отдельных выражений, соприкоснувшись с другими образами дискурса, тут же сливаются в единую целостную и модально окрашенную картину, требующую ассоциативно-вербального воплощения в лаконичном сочетании ключевых для данного дискурса слов-концептов. Примером тому может служить идиома внести свою лепту во что. Возникла идиома на слиянии образов яркого библейского дискурса. В одной из евангельских притч рассказывается про бедную вдову, которая во время сбора пожертвований в храме положила в денежную чашу, рядом с богатыми дарами знатных людей, все, что у нее было, – две жалкие лепты (лепта – самая мелкая древняя монетка, грошик; «лептос» по-гречески – «тоненький, мелкий»). Но Богу, говорится в притче, эти лепты вдовицы были дороже всех остальных даров. Не зря лептой вдовицы называют всякое скромное пожертвование, сделанное от чистого сердца. Так, предметный образ лепты в сочетании с такими ключевыми для этого небольшого фрагмента дискурса концептами, как «доброта», «щедрость», «жертвенность», сформировали значение идиомы «принять посильное, пусть и небольшое, участие в каком-либо общем деле». Его созидали разные механизмы лингвокреативного мышления: символические, метафорические и образные.

13.4. Этноязыковая природа культурного концепта

В современной лингвокультурологии наряду с понятием «концепт» все чаще используется понятие «культурный концепт». Чем вызвана необходимость в такой дифференциации и без того дискуссионной категории? В. Кузнецов предлагает следующую дефиницию: «Концептом является обобщенное ментальное содержание <…>, то, что называют также смыслом». Такое толкование концепта / смысла имеет давнюю традицию (В. Гумбольдт, Г. Фреге, Б. Рассел, А. Черч). В современной лингвокультурологии сосуществует несколько подходов к интерпретации концепта. Так, С.Г. Воркачев (2001: 47) предлагает определять концепт как единицу коллективного знания (сознания), которая имеет языковую объективацию и обладает этнокультурной спецификой. В.Н. Телия (1996: 96) также настаивает на том, что любой концепт непременно имеет национально-культурную специфику.

В связи с этим возникает вопрос о целесообразности рассмотрения культурного концепта как самостоятельного феномена. Прежде всего вызывает сомнение целесообразность введения первого термина – лингвокультурный концепт, поскольку он, думается, лишен своего особого понятийного

содержания. Действительно, чем его содержание отличается от понятия, которое выражается термином концепт без определения лингвокультурный? В любом случае концепт – вербализованная когнитивная структура, что уже делает его категорией когнитивной лингвистики. Иными словами, первая часть сложного прилагательного лингво– оказывается терминологически избыточной. Возможно, используя этот термин, пытаются подчеркнуть взаимосвязь концепта как когнитивной структуры с семантической структурой слова. В таком намерении автора можно понять, однако и здесь трудно согласиться с толкованием лингвокультурных концептов как этнокультурных компонентов слова (С.Г. Воркачев, В.И. Карасик). Здесь, как нам представляется, не различаются единицы когнитивной и языковой семантики.

Продолжая поиск решения данного вопроса, конечно же, следует опираться на осмысление природы языка и культуры в их взаимоотношении (см. 12.1.2). Культурные концепты по природе своей антропоцентричны и уже в силу этого оказываются насыщенными культуроносными коннотациями. Таким образом, моделью структурирования семантической системы языка служит не сеть типовых пропозиций, как обычно утверждается в когнитивной семантике, а пространственная «кристаллическая решетка», образуемая национально-языковой комбинаторикой базовых концептов культуры. В этом и состоит, на наш взгляд, специфика языковой интерпретации картины мира и превращения ее в собственно языковую картину мира.

Определение культурного концепта предполагает решение проблемы, связанной с его субстанциональностью. Какие концепты могут быть культурными: абстрактные конструкты типа «Судьба», «Любовь», «Родина» или и «вещественные» сущности? В известных нам работах, как правило, рассматриваются образования первого типа. Однако безоговорочно согласиться с таким подходом мешает мысль о том, что материальная культура не менее «духовна», поскольку является материальным воплощением «духа». Полагаю, никто не станет возражать, что известная всему миру София Киевская – не только ценнейшее каменное изваяние, но и воплощенный в камне фрагмент духовной культуры народа. В ней отражены эстетические, нравственные и мировоззренческие ценностно-смысловые категории, вызревавшие много веков в этнокультурном сознании наших предков.

Подобные этнокультурные смыслы несут и более земные «вещественные» сущности. Достаточно сравнить рус. изба и укр. хата. Только на первый взгляд кажется, что эти слова представляют одно и то же ценностно-смысловое содержание. Однако, если привлечь к анализу достаточно репрезентативный дискурсивный материал, легко убедиться, что за каждым из них скрывается особый этнокультурный мир. Этнокультурную специфику скрывает внутренняя форма слова: изба – > истопка, истпка, истба (В.И. Даль). Ср. также: избенка, избеночка, избушка, избушечка, избушенка, избушеночка, изобка, избочка. Первичное значение – «жилой деревянный дом». Изба рубленая, бревенчатая. Черная, или курная изба (в такой избе печь без трубы). Белая изба (в ней печь уже с трубой и поэтому в ней нет копоти). Красная изба (с большим или переплетным окном). Избушкой зовут и будку, балаган, сторожку, караулку, маленькое жилье. Разные аспекты этого концепта объективированы в пословичных выражениях, сохраняемых в фольклорных и литературных текстах. Ср.: рус. Изба крепка запором, а двор забором; Не красна изба углами, красна пирогами (Посл.); Избушка там на курьих ножках стоит без окон, без дверей (А.С. Пушкин. Руслан и Людмила). Поскольку избу изначально сооружали из бревен, возникло производное имя существительное избняк – «строевой, хоромный лес, годный на жилое строение».

Несколько иные оценочно-образные смыслы содержит концепт «Хата», свойственный украинскому языковому сознанию. Хата, хатина, хатинка, хоточка. Хата, – пишет В.И. Даль, – бывает турлучная или плетневая, камышевая, мазанка, битая, земляная и лимпачная, бревенчатая, из дикого камня. Ср.: Чим хата багата, тим i рада; Моя хата с краю, я нгчого не знаю (Посл.). Садок вишневий коло хати, джмелi над вишнями гудуть, а косарi з роботи йдуть (Т.Г. Шевченко). Для украинской этнокультуры концепт «Хата» является этнокультурным, способным вызывать такие переживания, как «малая родина», родительское тепло, отчий край, семья и т. п. Он находится в одном ряду с такими культурными концептами, как «Земля», «Мати», «Хлiб», «Доля». Каждая из номинаций таких концептов является носителем первичных и вторичных значений, обладает широкими ассоциативными связями – источниками метафоризации, символизации, персонализации и фразеологизации.