Линии. Другая память
Шрифт:
Опять полились слезы.
Путь казался долгим. Мы с Розой то раздумывали о том, какие способы связи есть на Первой Линии, то злились на весь мир, то пытались смириться. Иногда к нам заходили девчонки из других купе, и мы делали тоже самое вместе с ними. Оказалось, что вагоны делятся на женские и мужские. Девушки и парни ехали раздельно.
Я не знаю во сколько я заснула, но мой сон длился не долго. Нас разбудил крик девчонки из первого купе. Мы находились в третьем, но казалось, что она кричит прямо за стеной. Я быстро вскочила. Мы с Розой в страхе смотрели
– Что там происходит? – Наконец-то выдавила из себя Роза.
Она хотела посмотреть, но дверь оказалась заперта
Вопли прекратились, а через минуту закричал уже другой голос. Я сидела в углу, зажав в руках одеяло, Роза металась по купе и делала предположения, что происходит и вдруг резко остановилась у стола, смотря на смартфон.
– Уже десять минут седьмого!!! Давай вставай, надо одеваться. Помнишь нам говорили, что надо быть одетыми и сидеть за столом?
– Жесть! Жесть! Жесть! Жесть! – У меня стали сдавать нервы, я очень испугалась и не понимала, что делать.
Роза быстро начала одевать свой комплект одежды.
Еще несколько минут я тряслась со своим одеялом и смотрела, как Роза одевается в эти убогие вещи и убирает постель.
– Чего ты сидишь? Быстрее! – Роза почти кричала на меня. Потом она вырвала из моих рук одеяло и начала его свертывать.
Я, наконец-то, пришла в себя, схватила свой комплект и начала натягивать юбку. Пока я одевалась, Роза собрала мою постель и засунула на верхнюю полку. Мы быстро сели за стол и не дышали. Оставалось только ждать.
Было слышно, как открывается дверь второго купе. Потом прошло минут пятнадцать, но криков больше не было. Мы все это время сидели, не двигаясь, и не разговаривали.
Начала открываться наша дверь и я снова услышала, как стучит мое сердце.
Зашла высокая женщина в строгом бордовом костюме. У нее в руках был какой-то большой журнал с твердой обложкой. Она попросила кого-то подождать за дверью и закрыла ее.
– Доброе утро.
После того, как она поздоровалась, мы ответили ей тем же.
– Молодцы! Прилежно выглядите! – Похвалила она, потом обратилась к Розе – Но здороваться нужно с улыбкой, чтобы было понятно, что вы искренне желаете человеку добра. И сидеть надо прямо, как твоя соседка. Это правило.
Я была в шоке. Сколько себя помню, я всегда сутулилась, мне даже родители делали замечания, а тут я, и правда, сидела с прямой спиной. А улыбка? Почему я улыбнулась? Как я это запомнила? При чем все получилось само собой, и я вдруг почувствовала, что такое, как будто, уже было.
Эта женщина забрала наши смартфоны и рассказала, что мы обе отправимся под опеку потомков наших родителей. Еще она объяснила, как надо выходить из поезда. Строем. По очереди.
У опекунов были номера, под которыми выходят их подопечные и пока не заберут одного, другой не должен ступать на перрон.
Я шла перед Розой и пока ждала своей очереди выхода на перрон, мне захотелось с ней попрощаться, ведь мы не знали, как долго не увидимся. Но как только я повернула
Я прикусила губу, опустила руки и пошла вперед. Я понимала, что у меня по щекам текут слезы, но боялась их вытереть, вдруг это тоже запрещено…
Теперь стало понятно почему кричали девочки из первого купе, они проспали или просто не успели одеться и их побили за это.
Неужели здесь за все нарушения получаешь плетью? Чего еще тут нельзя делать? И разве можно к такому привыкнуть?
Проводница дала знак, что мне пора выходить. На перроне стояла женщина лет тридцати пяти в темно-синем костюме. Это была Анна, моя опекунша. Она улыбнулась и поприветствовала меня. Я сделала тоже самое в ответ. На свое удивление я сразу же поблагодарила ее за то, что она решила меня приютить, не знаю почему, но слова сами вырвались, как будто я их отрепетировала. Это было странно, обычно я теряюсь и не могу выдавить ни слова, а тут…
Я пошла вслед за ней. Выйдя с вокзала, я увидела множество серых машин, одна из них подъехала к нам, и мы сели на заднее сидение. Я не знала можно ли мне говорить или меня опять отлупят, поэтому старалась молчать и сидеть ровно.
Неожиданно Анна она спросила.
– Как доехала?
– Э…у…Хорошо. – я опять начала тормозить.
Было очень страшно ответить неправильно. Так и получилось. Я забыла сказать “спасибо” за то, что она интересуется моим самочувствием и водитель сразу же сделал мне замечание. Я ответила, что поняла и извинилась. И опять не сказала “спасибо”. И снова водитель сделал мне замечание. И добавил, что мне будет тяжело с такими манерами…
Зачем этот тупица вообще влез? Разве это его дело?
Я начала паниковать, но моя опекунша ответила ему за меня. Она сказала, что в первый день так у всех и что я скоро привыкну. А потом поблагодарила его за заботу.
Мне казалось, это бредовой игрой. Что за идиотизм – говорить “спасибо” за каждое слово.
Может мне еще этой придурошной проводнице надо было сказать “спасибо” за то, что она меня ударила?
Всю остальную дорогу мы ехали молча. Я начала рассматривать улицы. Везде были только спальные районы с одинаковыми домами и какие-то непонятные магазины. Ни многоэтажек, ни ресторанов я не заметила, хотя ехали долго.
Мое молчание прекратилось только в доме Анны. Когда мы вошли, она повернулась ко мне и сказала
– Все, теперь расслабься.
Я выпучила глаза и застыла на месте. Нужно было что-то ответить, но я просто смотрела на нее. Она поняла, что я в шоке и продолжила сама.
– Пока ты в доме и нет посторонних или гостей, можешь чувствовать себя спокойно.
– Спасибо – очень тихо ответила я и она рассмеялась.
– Хорошо, что ты благодаришь. К этому, действительно, лучше привыкать, но, если в кругу своих ты забудешь – ничего страшного.