Линия красоты
Шрифт:
— Где вы жили?
— В «Гритти», — ответил Уани, поморщившись и пожав плечами, словно желая сказать, что они пошли по пути наименьшего сопротивления.
— Боже мой!.. Надо же!.. — проговорила Рэйчел с совершенно непередаваемым выражением: она и восхищалась великолепием «Гритти», и в глубине души соглашалась, что, будь они лучше осведомлены, могли бы выбрать место еще утонченнее.
— Вам обязательно надо там побывать, — сказал Уани.
Рэйчел покачала головой.
— Ну, может быть, когда-нибудь…
— Э-э… Киска, как называлось то место, где мы останавливались? — поинтересовался Джеральд.
— Не знаю, —
В прошлом году, по случаю своего «излечения», она ездила с родителями в Венецию, но теперь уверяла, что почти не помнит этой поездки.
— Должен сказать, мы там прекрасно провели время, — безмятежно продолжал Джеральд.
— Да, классное место, — улыбнувшись ему, ответил Джаспер: в глазах его плясали огоньки свечей, и казалось, что он наслаждается какими-то интимными воспоминаниями.
— Когда вы в последний раз там были? — поинтересовался у него Ник.
— Дайте-ка вспомнить… — Джаспер наклонил голову, и прядь волос упала ему на глаза. — Два года назад… нет, три.
— И где вы жили? — в свою очередь, спросил Уани.
Ник догадался, что в голове у него тоже бродят мысли о смятых простынях и брошенных полотенцах. Джаспер, казалось, быстро перебрал в голове несколько вариантов возможных ответов, прежде чем сказать:
— Ну, собственно… у наших друзей там квартира, вот там и жил.
— Как же вам повезло! — мягко проговорила Рэйчел; трудно было сказать, поверила она или нет.
— Близко от Сан-Марко? — спросил Ник.
— Недалеко, — ответил Джаспер и потянулся за бутылкой, чтобы передать ее Джеральду, который заметил:
— А особенно нам понравился Караваджо!
Ник промолчал; ему было интересно, как отреагирует Уани. У того хватило ума осторожно протянуть:
— Я не совсем уверен…
— Да нет же, дорогой, не Караваджо… — моргнув, проговорила Рэйчел.
А Кэтрин, хлопнув ладонью по столу, подсказала:
— Карпаччо!
Джеральд выдавил улыбку и сказал:
— Как это вам удается все запоминать!
Смутить Уани было почти невозможно.
— Но самое большое впечатление, — проговорил он, улыбаясь с почти порочным обаянием, — произвела на меня архитектура рококо в Мюнхене!
Наступило молчание: несколько секунд все скребли вилками по тарелкам, переваривая это заявление. Уани молчал, скривив губы в легкой улыбке; в этот миг, освещенный таинственным желтым светом свечей, он был очень похож на своего отца. Ник любовался им — и наивным бесстыдством, с каким Уани прикарманивал его фразы, и простодушным удовольствием, с каким здесь, во Франции, на террасе прекрасного старинного дома, в «семье» Ника, он разыгрывал роль эстета с такой же самоуверенностью, как сам Ник — в доме на Лаундс-сквер. Правда об их европейском путешествии — ночные клубы, секс, кокаин — пусть останется между ними. Есть и еще один слой правды, но о ней Ник никому не расскажет.
— Да, помню, как тебе понравилось, — сказал он.
— Ты ведь был в Мюнхене, милый… — повернулась Рэйчел к Джеральду.
— Да, да, — ответил Джеральд с тем благодушно-снисходительным видом, с каким обыкновенно предавался воспоминаниям о своей жизни до женитьбы. — Мы с Бэджером заезжали в Мюнхен по дороге в Грецию. Я ведь вам рассказывал о нашем знаменитом путешествии в Грецию? Так вот, Бэджер меня старался и близко не подпускать ко всяким этим рококо…
— Там есть одна церковь, особенно красивая, — сказал Ник.
Тут Тоби, весь ужин просидевший молча, вдруг спросил:
— А в чем разница между барокко и рококо?
— Ну, видишь ли, — терпеливо улыбаясь старому другу, проговорил Уани, — барокко более объемно и жизненно, рококо — легче и декоративнее. И, кроме того, оно асимметрично. — Тут он замысловато повел рукой в воздухе и взмахнул ресницами. Невероятно, думал Ник, просто невероятно; неужели они не видят, что он, как попугай, повторяет чужие слова? — Попросту говоря, рококо — это то, во что выродилось в конце концов барокко, — заключил он так, словно и в самом деле не мог объяснить проще.
— М-да, удивительно, — рассеянно пробормотал Джеральд.
— Фу! Терпеть не могу все эти завитушки, — откликнулась Кэтрин.
— Разумеется, киска, когда это тебе нравилось то же, что и нам? — отозвался Джеральд.
— Все это игрушки для богачей, — объявила Кэтрин. — Вроде трусов с разрезом.
— Э-э… — протянул Тоби, будто не сразу понял, о чем это она, и покраснел.
Уани не хотел спорить; он сказал:
— Прекрасная тема для нашего журнала. Только подумайте: роскошь прошлого в современном мире! — И, немного подумав, добавил: — Вообще-то это идея Ника.
— А, тогда всё сразу становится понятно, — сказал Тоби.
— Надеюсь, все-таки не всё, — проворчал Ник, и вся компания дружно рассмеялась.
Он лежал во тьме, вдыхая запах горящей антикомариной спирали. Ночь была очень тихая, и Ник слышал, как в своей комнате напротив ходит, раздеваясь, Уани. Ник хотел бы сейчас быть с ним — как в прошедшие десять дней, в немыслимой роскоши первоклассных отелей; однако и одиночество было ему приятно: к обычному облегчению гостя, наконец-то закрывшего за собой дверь, примешивалось нечто более глубокое — одиночество влюбленного, позволяющее измерить и подтвердить глубину чувств, приятное именно потому, что оно, как точно известно, скоро закончится. Из комнаты Уани донесся щелчок выключателя, погасла полоска света под дверью — темнота в спальне стала еще темнее. Ник задумался о том, чувствует ли Уани сейчас то же, что и он, думает ли о нем, прислушивается ли к тишине; быть может, так же, как Ник, лежит в темноте с открытыми глазами, рассеянно поглаживая свой пенис — не мастурбация, нет, скорее инстинкт, позволяющий хоть на миг создать иллюзию не-одиночества… Или, может быть, он сейчас взбивает подушку’, со вздохом устраивается на ней головой и плечом, сворачивается в клубок — его любимая поза, при виде которой Нику всегда хотелось лечь рядом, обнять, защитить. Можно пойти к нему — кровати в обеих спальнях достаточно широкие; однако тихой ночью самые ничтожные звуки разносятся по всему дому, и для Уани, боязливо охраняющего их тайну, скрип отворяющейся двери прозвучит как тревожный щелчок курка.
Час спустя Ник проснулся — ему приснился сон о Венеции — и спросонья в ужасе уставился на серый квадрат окна и бесформенную глыбу гардероба. Потом к нему вернулись, словно поднялись по лестнице из глубин сознания, воспоминания о событиях последних суток. Стояла удушливая жара: Ник отшвырнул простыню и одним махом осушил стоящий на столике стакан с водой. Ему приснилось, что Уани утопился: встал на бортик канала, присел, словно пловец перед прыжком, бросил через плечо растерянно-обвиняющий взгляд и прыгнул в воду.