Линкольн
Шрифт:
Две католические церкви в Массачусетсе были разрушены и разграблены, монастырь сожжен. Двухтысячная процессия протестантов в Ньюарке, в штате Нью-Джерси, сошлась в драке с толпой ирландцев. В результате был один убитый и много раненых. Буйствующие «ничего-не-знающие» разгоняли демонстрации ирландцев.
В конце года «ничего-не-знайки» удивили страну тем, что им удалось выбрать своих мэров в Филадельфии и Вашингтоне. В союзе с фрисойлерами и бывшими вигами они добились в Массачусетсе большинства в 63 процента голосов и избрали «ничего-незнайку» губернатором штата. Законодательное собрание также было в их руках. Линкольн публично не высказывал своего отношения к «ничего-не-знающим», но когда они обратились к нему, он заявил, что настоящими
В день ярмарки штата в Спрингфилде тысячи противников и сторонников Дугласа собрались в прохладный вечер 2 октября, чтобы послушать его. Он стоял на крыльце, факелы освещали его лицо. Глаза его сверкали, губы дрожали.
— Я вам говорю, что не пришло еще время, чтобы кучка изменников в нашем стане обратила великий штат Иллинойс со всеми его славными традициями и историей в негро-обожающее, равноправное с неграми общество.
На следующий день Дуглас говорил три часа в Стейт-хаузе. «Если народ Канзаса и Небраски в состоянии управлять собой, они в состоянии управлять и несколькими жалкими неграми». Толпе эти мысли понравились; раздались крики: «Правильно!», «Дай им еще!» Линкольн утешал красивую молодую аболиционистку:
— Успокойтесь, леди. Завтра мы повесим шкуру Дугласа сушиться на заборе.
Назавтра Линкольн выступил перед той же аудиторией.
— Везде, где. существует рабство, оно было введено незаконно… Когда южане говорят, что они в ответе за введение рабства не больше, чем мы, я признаю этот факт. Когда говорят, что этот обычай существует давно и что очень трудно от него избавиться так, чтобы удовлетворить всех, я могу это понять и оценить. Я, конечно, не буду обвинять их за то, что они не поступают так, как нужно, раз я сам не знаю, как нужно поступить… Что дальше? Освободить негров? Уравнять их политически и социально с нами? Мои личные чувства не допускают этого.
И все же, хоть он и не знал, как поступить с рабством в тех штатах, где оно было установлено и действовало, Линкольн был уверен, что будет несправедливо дать ему распространиться на север.
«Так как вы не возражаете против того, чтобы я привез своего борова в Небраску, — говорил он, — следовательно, я не должен возражать против того, чтобы вы ввезли своего раба. Я допускаю, что это абсолютно логично, если бы не было разницы между свиньями и неграми».
Двенадцать дней спустя в Пеории он повторил свою речь перед многотысячной аудиторией, переписал ее для печати, и она стала широко известна как «пеорийская речь».
На выборах в октябре 1854 года избиратели антинебраскинцы всех оттенков — бывшие виги и демократы, «ничего-не-знающие», фюзионисты (сторонники слияния политических партий) — добились сенсационной победы. Их объединение в Пенсильвании избрало в конгресс 21 антинебраскинца; сторонникам Небраска-билля удалось получить только 4 места. Антинебраскинцы победили в Мэне, Айове, Вермонте и других штатах. В Огайо были избраны все антинебраскинцы, а в Индиане только двое сторонников билля попали в конгресс.
Линкольн в своей речи в Пеории упомянул об этом огромном, сокрушительном разгроме и подчеркнул, что это результат перемены в общественном мнении народных масс.
На митингах в Рипоне, Висконсине и Джексоне, в штате Мичиган, противники распространения рабства, члены различных партий приняли решение об организации новой партии, которая объединила бы всех антинебраскинцев под одним знаменем — «Наше содружество будет известно как «республиканское». На съездах в Висконсине и Вермонте это название было утверждено.
Созданная в 1854 году новая республиканская партия была комбинацией
Группа радикальных аболиционистов собралась в Спрингфилде, чтобы организовать республиканскую партию в Иллинойсе. Герндон поднялся, подошел к Линкольну и сказал: «Уходите сейчас же домой… Поезжайте куда-нибудь и задержитесь там, пока эта история не кончится». И Линкольн уехал на своей одноконной коляске. Герндон записал: «Из политических соображений ему не следует занимать сейчас слишком радикальную позицию. С другой стороны, так же опасно было бы отказаться выступить с речью за аболиционистов». Несколько позже, когда Линкольна выдвинули кандидатом в члены центрального комитета новой республиканской партии штата, он отказался от этой чести, мотивируя отказ тем, что решение принято в его отсутствие; он и на собрания республиканцев долгое время не ходил.
В конце 1854 года Линкольн разослал много писем примерно одного содержания: «Я вбил себе в голову, что нужно мне попробовать стать сенатором Соединенных Штатов; если бы вы меня поддержали, мои шансы стали бы лучше». В феврале 1855 года Линкольн получил 45 голосов. Набери он еще шесть голосов, он стал бы сенатором. При перебаллотировке он получил уже только 15. Наступила минута, когда Линкольн увидел, что если он будет держаться за свои 15 голосов, пройдет сторонник Дугласа, демократ-небраскинец. Линкольн попросил своих стойких приверженцев отдать голоса Лайману Трамбулу, антинебраскинцу, сбежавшему из демократической партии. Десятая перебаллотировка принесла победу Трамбулу. Этот тактический шаг сделал многих друзьями Линкольна.
Миссис Линкольн наблюдала за ходом выборов с галереи и была рассержена тем, что ее муж потерпел поражение. Джулиа, жена Трамбула, была подружкой на ее свадьбе; они совместно писали стихи и письма в «Сэнгамо джорнэл», но после той ночи, когда Трамбул был избран сенатором, миссис Линкольн никогда больше не разговаривала с Джулией и отказалась принимать ее у себя.
Линкольн писал Спиду: «Я теперь занимаюсь только одним — работаю против распространения рабства. Я не считаю себя «ничего-не-знающим». Это определенно. Как я могу им быть? Как может кто бы то ни было, ненавидящий угнетение негров, одобрять унижение целых прослоек белых? Мы стремительно вырождаемся. Как нация, мы начали с декларации, что «все люди рождены равными». На практике теперь мы произносим ее так: «Все люди рождены равными, кроме негров». Если «ничего-не-знающие» добьются власти, то декларация будет читаться так: «Все люди рождены равными, кроме негров, иммигрантов и католиков». Если это случится, я предпочту уехать в какую-нибудь страну, где не притворяются свободолюбивыми, — в Россию, например, где деспотизм можно принять в чистом виде без низкопробной примеси лицемерия».
Полли, свободная негритянка в Спрингфилде, пришла со своим горем к Линкольну и Герндону. Ее сын работал на пароходе. У него не оказалось документов, подтверждавших, что он свободен. Сына арестовали. Адвокаты обратились к губернатору Матесону, но тот сказал, что бессилен что-либо сделать. Линкольн, Герндон и другие пустили подписной лист, собрали деньги на уплату за содержание негра в тюрьме, и сын Полли вернулся к ней.
В августе 1855 года Линкольн писал Оуэну Ловджою: «Даже вы не так страстно, как я, стремитесь предотвратить распространение рабства. И все же политическая атмосфера сейчас такова, что я боюсь сделать хоть шаг из боязни ошибиться». «Ничего-не-знающие» могли пригодиться для борьбы с демократами — сторонниками «билля Канзас — Небраска». «Что касается наших дел, то «ничего-не-знающие» в большинстве своем мои старые политические и личные друзья; я надеялся, что их организация распадется без мучительной для меня необходимости открыто выступить против них».