Линни: Во имя любви
Шрифт:
Шейкер неправильно расценил мое поведение.
— Все в порядке. Смотрите. — Он достал из кармана жилета несколько монет. — Здесь достаточно, чтобы заплатить извозчику.
Я не могла произнести ни слова, только не сводила глаз с выцветшей красной занавески на окне экипажа.
Шейкер ждал ответа, пока лошади нетерпеливо переступали копытами. Когда наконец извозчик грубо поинтересовался, куда же ему ехать, Шейкер что-то ответил, забрался внутрь и сел рядом со мной.
Мы оба молчали. Я уставилась на качающуюся занавеску, борясь с новыми приступами боли. Теперь болела не только спина,
— Где мы? — спросила я, глядя на слабо освещенную улицу с рядом аккуратных двухэтажных домов с террасами и кирпичными фасадами. Дома были простыми и в то же время элегантными, с высокими дверями и окнами. Пороги и подоконники были тщательно выскоблены и покрашены белой краской. Я прижала ладонь к низу живота, пытаясь ослабить давление.
— В Эвертоне, в северной части города. Это Уайтфилд-лейн, я здесь живу. — Шейкер открыл незапертую дверь и завел меня внутрь. Там было совсем темно, если не считать красных отблесков гаснущего камина в комнате слева. Подталкивая меня в спину рукой, Шейкер провел меня по узкой лестнице на второй этаж. В щели под одной из двух дверей мелькнул дрожащий свет. Шейкер остановился в нерешительности, и в этот момент дверь распахнулась и на нас уставилась костлявая седая женщина со свечой в одной руке и замусоленной Библией в другой.
— Что все это значит? — недовольно поинтересовалась она, указывая свечой в моем направлении. На ее хмуром лице плясали зловещие тени. — Кто это такая?
Я видела, что от ее цепкого взгляда не укрылся покрой моего платья и прическа. И знала, что от нас с Шейкером исходят запахи таверны — алкоголя, табака и пота.
— Эта молодая женщина оказалась в бедственном положении, мама, — ответил Шейкер.
Я была не уверена, что смогу удержаться на ногах, и схватилась за его рукав. Он обнял меня, чтобы я не упала, и я прижалась лбом к его груди.
— В бедственном положении? — повторила женщина. — Насколько я могу судить, она пьяна. Ты осмелился привести домой пьяную шлюху?
Я повернула голову, чтобы взглянуть на женщину. Она подошла так близко, что я почувствовала слетающие с ее губ брызги.
— Ты очень огорчил меня, мой мальчик, — и, что гораздо хуже, таким поведением ты прогневил Господа.
— Мама, ты не понимаешь…
— Может, и не понимаю. Но я не потерплю такую, как она, под крышей моего дома. — Ее голова тряслась на тонкой сморщенной шее. Старуха наклонилась и произнесла мне прямо в лицо: — Блудница.
На Шейкера это слово не произвело ни малейшего впечатления.
— Это не только твой дом, мама, он и мой тоже.
— Назови мне хотя бы одну причину, по которой я должна позволять тебе такое, Шейкер.
— Прежде всего это христианское милосердие.
Выражение лица женщины изменилось, и она отступила назад.
От невыносимой боли мои колени подогнулись, и я не смогла сдержать стон, ощущая чудовищное давление в животе. Чтобы не упасть, я крепко уцепилась за пиджак Шейкера. Он обнимал меня, я чувствовала дрожание его рук у себя на спине.
— Она вот-вот родит, мама. Ей нужна помощь.
— Не похоже, что она беременна. Хотя, может, это незаметно. Ведь ее
Женщина снова подошла ближе и посмотрела сначала на мой живот, затем на руку без обручального кольца и только потом — в лицо.
— А почему, спрашивается, ты привел ее сюда? Ты же никак… не связан с нею? Или связан?
Ее слезящиеся глаза снова уставились в мои, на сей раз со страхом и подозрением.
— Ты имеешь какое-либо отношение к ее состоянию? Сынок, скажи мне, что у тебя нет обязательств перед этой женщиной. Пожалуйста.
Последнее слово она произнесла еле слышным шепотом.
— Пожалуйста, — эхом откликнулась я, чувствуя, как мои кости словно раздирают железными щипцами. — Пожалуйста! Помогите мне!
Шейкер чуть ли не на руках втащил меня в темную комнату. Его мать последовала за нами. Зловещие тени, появившиеся при свете ее свечи, плясали на стенах.
— Почему она не пошла к себе домой?
— У нее украли все деньги. Такая толпа сегодня… — туманно объяснил Шейкер. — И она нуждается в помощи. А теперь оставь нас, мама. Иди обратно в свою комнату. — Он говорил тихо, но уверенно. — Я настаиваю. Это дело тебя не касается.
Женщина больше ничего не сказала. Она вышла, унося свечу, и закрыла за собой дверь.
Я больше не владела своим телом. В темноте я услышала собственный голос, вернее странный дрожащий вопль, и почувствовала, как Шейкер осторожно уложил меня на что-то мягкое. Послышался треск зажигаемой спички. Шейкер коснулся ею фитиля керосиновой лампы, и комнату озарила вспышка света. Я увидела, что лежу на узком матрасе на кровати с веревочной сеткой. Теперь приступы боли следовали один за другим, промежутки между ними становились все короче и короче. Отдаленный грохот свидетельствовал о том, что праздник сейчас в самом разгаре. Меня словно разрывало на части.
— Слишком рано, еще слишком рано, — шептала я, согнув колени и раздвинув их, пока Шейкер разводил огонь в небольшой жаровне.
— Да, я знаю, — сказал он, словно обращаясь к самому себе. — И, кажется, все зашло слишком далеко, чтобы процесс еще можно было остановить.
— Я не знаю, что мне делать, — произнесла я, задыхаясь. — И мне страшно.
Руки Шейкера бешено тряслись, пока он мыл их в тазике. Он облил пиджак водой, и его пришлось снять. Оконная рама дрожала от грохота взрывов.
— Я знаю, — сказал он и подошел ко мне.
— Позвольте мне ее увидеть.
— Это только расстроит вас, мисс.
— Я же сказала, что хочу ее видеть!
Все закончилось очень быстро. Я без лишних вопросов делала то, что велел мне Шейкер, пока он поднимал вверх мое платье и расстегивал корсет. Он задрал нижнюю сорочку, затем положил свои узловатые руки на живот, продолжая шепотом давать указания. Затем он протянул мне чистый кусок ткани, чтобы я сжала его зубами, когда боль станет совсем невыносимой. Когда все закончилось, Шейкер вытащил из-под меня испачканную кровью простыню и постелил свежую, потом принес еще ткань, чтобы остановить кровотечение, теплую воду и кусок мягкой фланели, чтобы я могла помыться. Затем Шейкер вышел, я сняла платье и корсет и медленно помылась. Двигаться было трудно, поэтому, закончив, я снова легла на кровать.