В нашей жизни, когда порошеюЗаметает нам вьюга путь,Я прошу тебя: будь хорошею,Самой доброй на свете будь!Чтоб все лучшее сохранить,Не скупись в беде на улыбки,Научись прощать за ошибкиИ за мелочи не корить.Посмотри, сколько там и сямЛжи и всяческих унижений,Сколько мелких и крупных драмИ предательских отношений!Вот поэтому страшно хочетсяСовершенно иначе жить,Ведь любовь – это тоже творчество,Даже высшее, может быть!Предлагаю, сердец не мучая,Даже в мыслях ни в чем не лгатьИ, друг другу даря все лучшее,Все до донышка раскрывать.В спорах мыслями не виляя,В бурях совести не губя,Сам себя я тебе вручаю.Так вручи же и ты себя!Я хочу, чтоб в минуты злыеСреди стрел любых и огней,Как земля моя, как Россия,Ты бы силой была моей.Не терпи никакого плена,Чтоб сквозь всякую страсть и сластьДаже крохотная изменаВ нашем доме не завелась.А еще, это важно очень,Чтоб твой голос сквозь все годаНе застенчиво-одиночен,А уверенно тверд и проченБыл бы рядом со мной всегда.И какою бы злой порошеюНи стелила нам вьюга путь,Я прошу тебя, будь хорошею,Обязательно будь хорошею,Самой доброй на свете будь!1992
«Говорят о том, что на планете…»
Говорят о том, что на планетеМного нежных губ и нежных рук.Почему же мне когда-то вдругНе пришли однажды губы эти?Впрочем, что хитрить! Встречались губыИ довольно нежные подчас,Только почему-то все на час,Только
почему-то все не судьбы!..Ну, а может, я не одинок,Ну, а может, нежность, как ни странно,К нам приходит на короткий срокИ не терпит слова «постоянно»?И ее, как золотую птичку,Не удержишь в клетке никогда.И она при слове «навсегда»Тотчас превращается в привычку?1993
Последний тост
Ему постоянно с ней не везло:На отдыхе, в спорах, в любой работеОна, очевидно, ему назлоДелала все и всегда напротив.Он скажет ей: «Слушай, пойдем в кино!»Она ему: «Что ты! Поедем на лыжах!»Он буркнет: «Метель… За окном темно!!!»Она: «Ну, а я все прекрасно вижу!»Он скажет: «Ты знаешь, весь факультетОтправится летом на Чусовую!» –«А я предлагаю и голосую,Чтоб нам с тобой двинуться на Тайшет!»При встречах он был, как самум, горячИ как-то сказал ей: «Пора жениться!»Она рассмеялась: «Ты мчишься вскачь,Тогда как зачетка твоя – хоть плачь!Нет, милый, сначала давай учиться!Поверь мне: все сбудется. Не ершись!Конечно, совет мой как дым, занудный,Но я тебя вытяну, ты смирись!А главное… главное, не сердись –Такой у меня уж характер трудный!»Но он только холодно вскинул бровь:«Ну что ж, и сиди со своей наукой!А мы потеплее отыщем кровь,Тебе же такая вещь, как любовь,Чужда и, наверное, горше лука!»В любви он был зол, а в делах хитер,И в мае, в самый момент критическийОн, чтоб до конца не испить позор,Вымолил отпуск академический.Лето прошло, и семестр прошел.Но он не простил ее, не смирился.И, больше того, в довершение золРанней зимой, как лихой орел,Взял и на новой любви женился.Пир был такой, что качался зал.Невеста была из семьи богатой,И пили, и лопали так ребята,Что каждый буквально по швам трещал!И вдруг, словно ветер в разгаре балаОт столика к столику пробежал.Это она вдруг шагнула в зал.Вошла и бесстрашно прошла по залу…Ей протянули фужер с вином.Она чуть кивнула в ответ достойноИ, став пред невестою с женихом,Сказала приветливо и спокойно:«Судьба человеческая всегдаСтроится в зареве звездной пылиИз воли, из творческого труда,Ну, а еще, чтоб чрез все годаЛюбил человек и его любили.И я пожелать вам хочу сейчас,А радости только ведь начинаются,Пусть будет счастливою жизнь у васИ все непременно мечты сбываются!И все-таки, главное, вновь и вновьХочу я вас искренне попросить:Умейте, умейте всю жизнь ценитьИ сердце надежное, и любовь!Гуляйте ж и празднуйте до утра!И слов моих добрых не забывайте.А я уезжаю. А мне – пора…Билет уже куплен. Ну все… Прощайте».Затем осушила бокал и… прочь!С улыбкой покинула праздник людный.Ушла и… повесилась в ту же ночь…Такой уж был, видно, «характер трудный».1993
Магнетизм
О, как же мы странно с тобой прощаемся:Твердим: «До свиданья», твердим: «Пока».Но только все время в руке рука,И мы их так слабо разнять пытаемся.Ужасное время – пора разлуки…Но, кажется, силы у нас нашлись.Однако, едва лишь разжались руки,Как губы вдруг взяли да и слились.А губы слились – значит, смолкли речи.Но чуть только мы их смогли обуздать,Как тут устремились друг к другу плечиИ руки уже обнялись опять.О, Господи! Что же творит любовь?!Все планы практически рассыпаются:То руки мгновенно опять смыкаются,То губы встречаются вновь и вновь…А чуть распрощаемся до конца,Как все будто снова летит по кругу:То ноги несут нас опять друг к другу,То тянутся руки, то вновь сердца.О, люди! Запомните мой совет:Коль вдруг вот такое у вас случится,Не мучьтесь, а мчитесь бегом жениться.Другого решения просто нет!1994
На осеннем пороге
В саду деревья стынут на рассвете,А ветер, по-напористому злой,Столбом взвивает листьев разноцветьеИ сыплет сверху белою крупой.А ты сейчас печалишься о днях,Что улетели птицами на юг.Глядишь в окно, и у тебя в глазахНе то морозец, а не то испуг.Но я прошу: не надо, улыбнись!Неужто ждать нам лета и весны?!Ведь климат в сердце, и настрой, и жизньВо многом все же нам подчинены.И, Господи! Ведь это ж в нашей властиШагать сквозь все на свете холодаИ твердо знать о том, что наше счастье,Какие б вдруг ни грянули напасти,Уже остыть не сможет никогда!Давай же вместе вместо вьюг и зимМы вечный май любовью создадим!1994
Права и слова
Сижу за решеткой в темнице сырой…
А. С. Пушкин
Нет, в тюрьме я, конечно, вовек не сидел,Полагая, пожалуй, не без резона,Что сидеть за решеткой – всегда уделЛибо тех, кто за истину потерпел,Либо тех, кто, напротив, попрал законы.Только жизнь – это жизнь. И святой наивРазлетается, словно туман под ветром:Я – в солдатской шинели. Я весь – порыв!Я шагаю сквозь дымные километры.Цель прекрасна! Но доля порой горька,Ибо в армии вечно свои порядкиИ права у солдата не выше пятки,А точней, командирского каблука.Ведь солдат – что комар в кулаке командира!Его можно легко в порошок стереть,Наказать, преспокойно послать на смертьИ надолго отрезать порой от мира.Но отслужит солдат и придет домой.И бесправью конец! Ни обид, ни начальства!Если сам он себе не отыщет рабства,А пойдет независимой в жизнь стезей!Вот и я, возвратившись с войны когда-то,Твердо выбрал прямой и свободный путь,Никакой меня бурею не согнуть!Я – упрям. И в права свои верю свято!Но когда я в любовь распахнул окно,Мне пришлось, как на мине, на ней взорваться:Ибо так мне уж, видимо, сужденоВерить там, где мне надо бы сомневаться.Есть закон: чем подлее на свете зло,Тем пестрей оно любит всегда рядиться,Тихим ангелом утро в мой дом вошло,Чтоб затем (ну за что мне вот так везло!)В превосходного дьявола превратиться!Да, жену мне тогда подарил Господь,Только вот за какие грехи, не знаю,Где бесчувственно сердце, распутна плотьИ душа лицемерная и пустая.И гуляла она, и болталась онаГде угодно и, боже мой, с кем угодно!Возвращалась прокурена и хмельна,Но зато независима и свободна.И, чем больше швыряла она враньяИ встречалась со всякою шелухою,Тем отчаянней билась за то, чтоб яБыл отрезан от мира глухой стеною.А зачем? А чтоб жил в беспросветной лжи,Чтобы рвал и здоровье, и душу в клочья,И работал как лошадь и днем, и ночьюНа курорты, наряды и кутежи!Я молчал. Может, где-то был убежден,Что воздается судьбой мне за тяжесть груза,Иль затем, может статься, что был влюбленВ светлый образ, украсивший небосклонИ носивший прекрасное имя: Муза!Но отдушина все же порой была:В Доме творчества, там, где я в песню рвался,Там, где Муза с улыбкой меня ждала,Где я жил и писал вдалеке от злаИ где так интересно с людьми встречался!Но едва возвращался я вновь домой,Как кидались навстречу скандалы дома,И опять от знакомых и незнакомыхБыл отрезан я, словно глухой стеной…Но друзья (нет, не сгинула красота!)Не смирялись, стучась в эти злые стены,А всех громче всегда возмущалась та,Что стихи мои людям несла со сцены.– Нет! – она восклицала, – ну как же так?!Я – артистка. Бываю буквально всюду,И везде тебя любят. Я лгать не буду!Ты же заперт от мира, как злейший враг! –И, смутясь, добавляла: – Когда б, любя,Нас связала судьба, то, хитрить не буду,Я бы шла, все преграды твои рубя,Чтобы жизнь клокотала вокруг тебяИ чтоб люди общались с тобой повсюду! –И Судьбу, видно, тронула эта речь,И, чтоб кончились беды и все разлуки,Повелела она мое зло отсечьИ затем, вместо наших нелегких встреч,Навсегда нам сплела и сердца, и руки.Я не знаю, на радость или бедуЯ кидал в восхищенье за словом слово:– Люди! Здравствуйте! Славьте мою звезду!Я покончил с бесправьем, я к вам иду!Ибо ныне я стал человеком снова!Да, две жизни, два образа – день и ночь:Там – сплошные распутства, здесь –вроде нежность,Там – обманы, здесь – правда и откровенность.Значит, прочь все сомненья и беды прочь!Вот уж мчит по сердцам высочайший ток!Но попробуй понять даже лучших женщин!Есть забот океан
и любви поток,Только вот про общенье с людьми – молчок…Да и слов о свободе все меньше… меньше…Даже мизер: былая тропа мояВ подмосковный Дом творчества, труд, общенье,Получили суровое запрещенье:– Для чего тебе мир, если рядом я?!Да, конечно, великая вещь – семья!Но припомни Людовика, дорогая,Что сказал: – Государство-де – это я!– Он король, а в России свои края.И довольно. Я диспут наш прекращаю! –Вот и все. Но вопрос вырастает вновь:Ты за счастье, и я всей душой за счастье,Только будет ли истинною любовь,Если кто-то стремится к верховной власти?Если кто-то, все споры разя мечом,Верит только в свое «золотое слово»?И, уверен в себе и уме своем,Пусть любя, но священным горя огнем,Просто жаждет держать под замком другого?!Но ведь вроде есть главное: жить бы и жить бы!Кто же пишет за нас этот злой устав?Неужели ж хорошее слово – женитьбаРавнозначно понятью «лишенье прав»?Люди, люди! Родные мои, хорошие!Мы же веруем в счастье, а не в тоску!Почему же тогда вот такою ношеюМы любимых сгибаем порой в дугу?!Совместима ль, скажите, любовь с неверьем?!Нету веры? Не надо тогда и лгать!Ну, а если действительно есть доверие,То зачем же нам душу друг другу рвать?!Надо вырваться нам, наконец, из круга,Где томится то радость, то снова зло,Ну неужто нельзя нам понять друг другаБез конфликтов: доверчиво и светло?!1994
Она уснула на плече моем
Она уснула на плече моемИ, чуть вздыхая, как ребенок дышит,И, вешним заколдованная сном,Ни чувств, ни слов моих уже не слышит…И среди этой лунной тишины,Где свет и мрак друг в друге растворяются,Какие снятся ей сегодня сны,Чему она так славно улыбается?А кто сейчас приходит к ней во сне?Я знаю. Ибо я умен и зорок!Улыбки эти безусловно – мне,Ведь я любим и непременно дорог!Сквозь молодость и зрелость столько летИдем мы рядом, устали не зная,Встречая бури радостей и бедИ в трудный час друг друга выручая.Но мудрая и добрая лунаВдруг рассмеялась: «Чур, не обижаться!Ты прав, конечно, но она – жена,Пусть милая, а все-таки жена,А им мужья, как правило, не снятся!На свете часто все наоборот:Ты – муж прекрасный! Глупо сомневаться!Но вот скажи мне: ты запретный плод?Нет, я серьезно: ты запретный плод?Ах, нет? Тогда не стоит волноваться!Муж существует в доме для того,Чтобы нести обязанность любую.Он нужен для того и для сего,Короче, абсолютно для всего,Но только не для ласк и поцелуя…А если сам захочешь навещатьВдруг чьи-то сны под звездным небосводом,То должен тоже непременно стать,Хоть в прошлом, хоть теперь, но только статьВот этим самым «запрещенным плодом».Она уснула на плече моем,Неслышно ночь под потолком сгущается…Любимая моя, согрета сном,Совсем по-детски тихо улыбается…Лезть к ближним в мысли люди не должны,И споры ничего не достигают.Ну что ж, пускай средь вешней тишиныЕй сладко снятся лишь такие сны,Что дорогое что-то воскрешают…И если мне никак не сужденоБыть тем, кто снится в дымке восхищенийИль в тайне острых головокружений,Я снов чужих не трону все равно!И я ревнивых игл не устрашусь,Ведь может статься, озарен судьбою,Я все равно когда-нибудь явлюсь,Вот именно, возьму да и приснюсьДуше, готовой восхищаться мною…Пусть сны любимой остро-хороши,Однако может все-таки случиться,Что ведь и я не олух из глушиИ в песне чьей-то трепетной душиМогу и я торжественно явиться!1995
Рабство
Все жаждут любви. Только как понятьПорой в ней нелепейшие различья:Там чувства застыли от безразличья,А тут за плевок могут жизнь отдать?!Какой-нибудь старый распутный чинЦинично с амурами лезет к молодости,А молодость, часто без капли гордости,Доверчиво стелется перед ним.А здесь вдруг начальница, щуря взглядИ сея улыбочки сквозь одышку –Толста: не поймешь где перед, где зад? –На лирику тянет почти мальчишку…Распутную старость легко понять:Ей нужно «свежатинки», как салата.Но молодость – та, что всегда крылата,Вот ей-то зачем этот смрад глотать?!А там, где и сверстники. Что с того?!Вы – молоды. Счастливы. Вот богатство!Так нет же! Бог ведает, отчегоОдин превращается в божество,Другой чуть не сам заползает в рабство.Какую ж дорогу в любви избрать?Кого утверждать и к чему стремиться?Конечно, неплохо рабу обнять,Но сколько же счастья способна датьЛюбимая, избранная царицей!1995
Дорогие оковы
Россия без каждого из нас обойтись может. Но никто из нас не может обойтись без России.
И. С. Тургенев
Париж. Бужеваль. Девятнадцатый век.В осеннем дожде пузырятся лужи.А в доме мучится человек:Как снег, голова, борода, как снег,И с каждой минутой ему все хуже…Сейчас он слабей, чем в сто лет старик,Хоть был всем на зависть всегда гигантом:И ростом велик, и душой велик,А главное – это велик талантом!И пусть столько отдано лет и силИ этой земле, и друзьям французским,Он родиной бредил, дышал и жил,И всю свою жизнь безусловно былСредь русских, наверное, самым русским.Да, в жилах и книгах лишь русская кровь,И все-таки, как же все в мире сложно!И что может сделать порой любовь –Подчас даже выдумать невозможно!Быть может, любовь – это сверхстрана,Где жизнь и ласкает, и рвет, и гложет,И там, где взметает свой стяг она,Нередко бывает побежденаИ гордость души, и надежда тоже.Ну есть ли на свете прочнее крепи,Чем песни России, леса и снег,И отчий язык, города и степи…Да, видно, нашлись посильнее цепи,К чужому гнезду приковав навек.А женщина смотрится в зеркалаИ хмурится: явно же не красавица.Но рядом – как праздник, как взлет орла,Глаза, что когда-то зажечь смогла,И в них она дивно преображается.Не мне, безусловно, дано судитьЧужие надежды, и боль, и счастье,Но, сердцем ничьей не подсуден власти,Я вправе и мыслить, и говорить!Ну что ему было дано? Ну что?Ждать милостей возле чужой постели?Пылать, сладкогласные слыша трели?И так до конца? Ну не то, не то!Я сам ждал свиданья и шорох платья,И боль от отчаянно-дорогого,Когда мне протягивали объятья,Еще не остывшие от другого…И пусть я в решеньях не слишком скор,И все ж я восстал против зла двуличья!А тут до мучений, до неприличьяВ чужом очаге полыхал костер…– О, да, он любил, – она говорила, –Но я не из ласковых, видно, женщин.Я тоже, наверно, его любила,Но меньше, признаться, гораздо меньше. –Да, меньше. Но вечно держала рядом,Держала и цель-то почти не пряча.Держала объятьями, пылким взглядом,И голосом райским, и черным адомСомнений и мук. Ну а как иначе?!С надменной улыбкою вскинув бровь,Даря восхищения и кошмары,Брала она с твердостью вновь и вновьИ славу его, и его любовь,Доходы с поместья и гонорары.Взлетают и падают мрак и свет,Все кружится: окна, шкафы, столы.Он бредит… Он бредит… А может быть, нет?«Снимите, снимите с меня кандалы…»А женщина горбится, словно птица,И смотрит в окошко на тусклый свет.И кто может истинно поручиться,Вот жаль ей сейчас его или нет?..А он и не рвется, видать, смирился,Ни к спасским лесам, ни к полям Москвы.Да, с хищной любовью он в книгах бился,А в собственной жизни… увы, увы…Ведь эти вот жгучие угольки –Уедешь – прикажут назад вернуться.И ласково-цепкие коготки,Взяв сердце, вовеки не разомкнутся.Он мучится, стонет… То явь, то бред…Все ближе последнее одиночество…А ей еще жить чуть не тридцать лет,С ней родина, преданный муж. Весь светИ пестрое шумно-живое общество.Что меркнет и гаснет: закат? Судьба?Какие-то тени ползут в углы…А в голосе просьба, почти мольба:– Мне тяжко… Снимите с меня кандалы…Но в сердце у женщины немота,Не в этой душе просияет пламя.А снимет их, может быть, только ТА,В чьем взгляде и холод, и пустота,Что молча стоит сейчас за дверями.И вот уж колеса стучат, стучат,Что кончен полон. И теперь впервые(Уж нету нужды в нем. Нужны живые!)Он едет навечно назад… назад…Он был и остался твоим стократ,Прими же в объятья его, Россия!13 октября 1996 г.Красновидово – Москва
Задумчиво она идет по улице
Она идет задумчиво по улице,Стройна, как синеглазый василек.Но все сейчас в ней словно бы сутулится,Сутулится душа, и взгляд сутулится,И даже чувства съежились в комок.Идет она, как в проклятое царство.Где нет ни звезд, ни пищи, ни воды.И нет на свете, кажется, лекарства,Чтоб вдруг ее избавить от беды.Но есть лекарство прочих посильней,Которое помочь всегда готово,Чтоб человек, известный только ей,Который всех важнее и нужней,Сказал одно-единственное слово…3 июня 1998 г.Москва