Лирика
Шрифт:
Я верил столько раз, что я сумею
Смиреньем, речью трепетной моею
Дать бой однажды моему врагу.
Надеялся, что страх превозмогу,
Но всем благим и злым, что я имею,
И светом дней, и смертью связан с нею,
Увижу взор ее – и не могу.
Я говорил, но только мне понятен
Был мой бессвязный лепет – ведь недаром
Амур в немого превратил меня;
Язык любови пламенной невнятен,
И тот, кто скажет, как пылает жаром,
Не знает настоящего огня
В
Амур толкнул меня, и навсегда
Мне лучше бы умолкнуть – ведь когда
Я жалуюсь, он умножает муки.
Она могла бы – просто так, от скуки
Поджечь глазами Рейн под толщей льда,
Столь, кажется, красой своей горда,
Что горьки ей чужого счастья звуки.
Что я ни делай, сколько ни хитри,
Алмаз – не сердце у нее внутри,
И мне едва ли что-нибудь поможет.
Но и она, сколь грозно ни гляди,
Надежды не убьет в моей груди,
Предела нежным вздохам не положит.
О Зависть, о коварное начало,
Как ты вошла, какой нашла ты путь
В прекрасную доверчивую грудь?
Как ловко ты в нее вонзила жало!
Ты чересчур счастливым показала
Меня любимой, и, тебя не будь,
Расположенье мог бы я вернуть
Той, что вчера мольбы не отвергала.
Пусть плачущего ей отраден вид,
Пускай она, когда я счастлив, плачет,
Она любви моей не охладит.
Пускай она намеренья не прячет
Убить меня, Амур мне говорит,
Что это ничего еще не значит.
На солнца чудотворных глаз взираю,
Где тот, кем жив и кем слеза точится;
Душа от сердца ищет отлепиться,
Дабы припасть к сему земному раю;
Но сласть и желчь тому присущи краю,
И нить судьбы там паутинкой мнится;
Амуру жалуясь, душа казнится
Узды крутой избегнуть, мол, не чаю.
Так в крайностях плутая изначально,
Вся – мертвый лед и жаркое пыланье,
Живет она, то низменна, то горня.
Воспряв на миг, сто раз вздохнет печально,
Но чаще – пребывает в покаянье:
Таков был плод от такового корня.
Жестокая звезда – недобрый знак
Отражена была в моей купели,
В жестокой я качался колыбели,
В жестоком мире сделал первый шаг,
И рок жестокой даме лук напряг
И взор ее обрадовался цели,
И я взывал к тебе: "Амур, ужели
Не станет другом мне прекрасный враг?"
Ты рад моим терзаниям всечасным,
Тогда как ей моя печаль не в радость,
Затем что рана не смертельно зла.
Но лучше быть из-за нее несчастным,
Чем предпочесть других объятий сладость,
Порукою тому – твоя стрела.
Лишь вспомню миг сей или сень предела.
Где мне Амур хитро измыслил узы,
Где стал рабом я дорогой обузы,
Где горя сласть всей жизнью завладела,
Я – снова трут, и, словно встарь, зардела
Былая страсть, с кем не разъять союзы,
И вспыхнул огнь, и полегчали грузы
Тем и живу. До прочего нет дела.
Но светит теплоносными лучами
Мне явленное солнце ежедневно,
На склоне дней, как поутру, сияя.
Оно одно и есть перед очами,
По-прежнему светло и сокровенно
Благую сень и миг благой являя.
Глухой тропой, дубравой непробудной,
Опасною и путникам в броне,
Иду, пою, беспечный, как во сне,
О ней, чей взор, один, как проблеск чудный
Двух солнц, – страшит желанье. Безрассудный
Блуждает ум – и нет разлуки мне.
Я с ней! Вот сонм ее подруг: оне
За ясеней завесой изумрудной.
Чей голос – чу! – звучит, слиян с листвой
Лепечущей, сквозь шум вершин зыбучий,
И птичий хор, и говор ключевой?..
Милей дотоль мне не был лес дремучий,
Когда б лишь солнц моих игры живой
Не застилал от глаз зеленой тучей!
Являл за переправой переправу
Мне в этот долгий день среди Арденн
Амур, что, окрыляя взятых в плен,
Влечет сердца в небесную державу.
Где Марс готовит путнику расправу,
Я без оружья ехал, дерзновен,
И помыслы не знали перемен,
Одной на свете отданы по праву.
И памятью об уходящем дне
В груди тревога поздняя родится,
Однако риск оправдан был вполне:
Места, где милая река струится,
Покоем сердце наполняют мне,
Зовущее меня поторопиться
Мне шпоры даст – и тут же повод тянет
Любовь, неся и отнимая свет,
Зовет и, прочь гоня, смеется вслед,
То обнадежит, то опять обманет;
То сердце вознесет, то в бездну грянет,
И страсть в отчаянье теряет след: