Смеюсь навзрыд – как у кривых зеркал, —Меня, должно быть, ловко разыграли:Крючки носов и до ушей оскал —Как на венецианском карнавале!Вокруг меня смыкается кольцо —Меня хватают, вовлекают в пляску, —Так-так, мое нормальное лицоВсе, вероятно, приняли за маску.Петарды, конфетти… Но всё не так, —И маски на меня глядят с укором, —Они кричат, что я опять – не в такт,Что наступаю на ноги партнерам.Что делать мне – бежать, да поскорей?А может, вместе с ними веселиться?..Надеюсь я – под масками зверейБывают человеческие лица.Все в масках, в париках – все как один, —Кто – сказочен, а кто – литературен…Сосед мой слева – грустный арлекин,Другой – палач, а каждый третий – дурень.Один себя старался обелить,Другой – лицо скрывает от огласки,А кто – уже не в силах отличитьСвое лицо от непременной маски.Я в хоровод вступаю, хохоча, —И все-таки мне неспокойно с ними:А вдруг кому-то маска палачаПонравится – ионеенеснимет?Вдруг арлекин навеки загрустит,Любуясь сам своим лицом печальным;Что, если дурень свой дурацкий видТак и забудет на лице нормальном?!Как доброго лица не прозевать,Как честных отличить наверняка мне? —Все научились маски надевать,Чтоб не разбить свое лицо о камни.Я в тайну масок все-таки проник, —Уверен я, что мой анализ точен:Что
маски равнодушья у иных —Защита от плевков и от пощечин.
1971
Песня про первые ряды
Была пора – я рвался в первый ряд,И это все от недопониманья, —Но с некоторых пор сажусь назад:Там, впереди, как в спину автомат —Тяжелый взгляд, недоброе дыханье.Может, сзади и не так красиво,Но – намного шире кругозор,Больше и разбег, и перспектива,И еще – надежность и обзор.Стволы глазищ – числом до десяти —Как дула на мишень, но на живую, —Затылок мой от взглядов не спасти,И сзади так удобно нанестиОбиду или рану ножевую.Может, сзади и не так красиво.Но – намного шире кругозор,Больше и разбег, и перспектива,И еще – надежность и обзор.Мне вреден первый ряд, и говорят —От мыслей этих я в ненастье ною.Уж лучше – где темней – в последний ряд:Отсюда больше нет пути назад,И за спиной стоит стена стеною.Может, сзади и не так красиво,Но – намного шире кругозор,Больше и разбег, и перспектива,И еще – надежность и обзор.И пусть хоть реки утекут воды,Пусть будут в пух засалены перины, —До лысин, до седин, до бородыНе выходите в первые рядыИ не стремитесь в примы-балерины.Может, сзади и не так красиво,Но – намного шире кругозор,Больше и разбег, и перспектива,И еще – надежность и обзор.Надежно сзади, но бывают дни —Я говорю себе, что выйду червой:Не стоит вечно пребывать в тени —С последним рядом долго не тяни,А постепенно пробирайся в первый.Может, сзади и не так красиво,Но – намного шире кругозор,Больше и разбег, и перспектива,И еще – надежность и обзор.
1971
I. Певец у микрофона
Я весь в свету, доступен всем глазам, —Я приступил к привычной процедуре:Я к микрофону встал, как к образам…Нет-нет, сегодня точно – к амбразуре.И микрофону я не по нутру —Да, голос мой любому опостылит, —Уверен, если где-то я совру —Он ложь мою безжалостно усилит.Бьют лучи от рампы мне под ребра,Светят фонари в лицо недобро,И слепят с боков прожектора,И – жара!.. Жара!.. Жара!..Сегодня я особенно хриплю,Но изменить тональность не рискую, —Ведь если я душою покривлю —Он ни за что не выпрямит кривую.Он, бестия, потоньше острия —Слух безотказен, слышит фальшь до йоты, —Ему плевать, что не в ударе я, —Но пусть я верно выпеваю ноты!Бьют лучи от рампы мне под ребра,Светят фонари в лицо недобро,И слепят с боков прожектора,И – жара!.. Жара!.. Жара!..На шее гибкой этот микрофонСвоей змеиной головою вертит:Лишь только замолчу – ужалит он, —Я должен петь – до одури, до смерти.Не шевелись, не двигайся, не смей!Я видел жало – ты змея, я знаю!И я – как будто заклинатель змей:Я не пою – я кобру заклинаю!Бьют лучи от рампы мне под ребра,Светят фонари в лицо недобро,И слепят с боков прожектора,И – жара!.. Жара!.. Жара!..Прожорлив он, и с жадностью птенцаОн изо рта выхватывает звуки,Он в лоб мне влепит девять грамм свинца, —Рук не поднять – гитара вяжет руки!Опять не будет этому конца!Что есть мой микрофон – кто мне ответит?Теперь он – как лампада у лица,Но я не свят, и микрофон не светит.Мелодии мои попроще гамм,Но лишь сбиваюсь с искреннего тона —Мне сразу больно хлещет по щекамНедвижимая тень от микрофона.Бьют лучи от рампы мне под ребра,Светят фонари в лицо недобро,И слепят с боков прожектора,И – жара!.. Жара!..
II. Песня микрофона
Я оглох от ударов ладоней,Я ослеп от улыбок певиц, —Сколько лет я страдал от симфоний,Потакал подражателям птиц!Сквозь меня многократно просеясь,Чистый звук в ваши души летел.Стоп! Вот – тот, на кого я надеюсь,Для кого я все муки стерпел.Сколько раз в меня шептали про луну,Кто-то весело орал про тишину,На пиле один играл – шею спиливал, —А я усиливал,усиливал,усиливал…На «низах» его голос утробен,На «верхах» он подобен ножу, —Он покажет, на что он способен, —Но и я кое-что покажу!Он поет задыхаясь, с натугой —Он устал, как солдат на плацу, —Я тянусь своей шеей упругойК золотому от пота лицу.Сколько раз в меня шептали про луну,Кто-то весело орал про тишину,На пиле один играл – шею спиливал, —А я усиливал,усиливал,усиливал…Только вдруг: «Человече, опомнись, —Что поешь?! Отдохни – ты устал.Это – патока, сладкая помесь!Зал, скажи, чтобы он перестал!..»Всё напрасно – чудес не бывает, —Я качаюсь, я еле стою, —Он бальзамом мне горечь вливаетВ микрофонную глотку мою.Сколько лет в меня шептали про луну,Кто-то весело орал про тишину,На пиле один играл – шею спиливал, —А я усиливал,усиливал,усиливал…В чем угодно меня обвините —Только против себя не пойдешь:По профессии я – усилитель, —Я страдал – но усиливал ложь.Застонал я – динамики взвыли, —Он сдавил мое горло рукой…Отвернули меня, умертвили —Заменили меня на другой.Тот, другой, – он все стерпит и примет, —Он навинчен на шею мою.Нас всегда заменяют другими,Чтобы мы не мешали вранью.…Мы в чехле очень тесно лежали —Я, штатив и другой микрофон, —И они мне, смеясь, рассказали,Как он рад был, что я заменен.
1971
Одна научная загадка, или Почему аборигены съели Кука
Не хватайтесь за чужие талии,Вырвавшись из рук своих подруг!Вспомните, как к берегам АвстралииПодплывал покойный ныне Кук,Как, в кружок усевшись под азалии,Поедом – с восхода до зари —Ели в этой солнечной АвстралииДруга дружку злые дикари.Но почему аборигены съели Кука,За что – неясно, молчит наука.Мне представляется совсем простая штука:Хотели кушать – и съели Кука!Есть вариант, что ихний вождь – Большая Бука —Сказал, что – очень вкусный кок на судне Кука…Ошибка вышла – вот о чем молчит наука:Хотели – кока, а съели – Кука!И вовсе не было подвоха или трюка —Вошли без стука, почти без звука, —Пустили в действие дубинку из бамбука —Тюк! прямо в темя – и нету Кука!Но есть, однако же, еще предположенье,Что Кука съели из большого уваженья, —Что всех науськивал колдун – хитрец и злюка:«Ату, ребята, хватайте Кука!Кто уплетет его без соли и без лука,Тот сильным, смелым, добрым будет – вроде Кука!»Комуй-то под руку попался каменюка —Метнул, гадюка, – и нету Кука!А дикари теперь заламывают руки,Ломают копья, ломают луки,Сожгли и бросили дубинки из бамбука —Переживают, что съели Кука!
1971, ред. 1979
«Лошадей двадцать тысяч
в машины зажаты…»
Александру Назаренко
и экипажу теплохода «Шота Руставели»
Лошадей двадцать тысяч в машины зажаты —И хрипят табуны, стервенея, внизу.На глазах от натуги худеют канаты,Из себя на причал выжимая слезу.И команды короткие, злыеБыстрый ветер уносит во тьму:«Кранцы за борт!», «Отдать носовые!»И – «Буксир, подработать корму!»Капитан, чуть улыбаясь, —Всё, мол, верно – молодцы, —От земли освобождаясь,Приказал рубить концы.Только снова назад обращаются взоры —Цепко держит земля, все и так, и не так:Почему слишком долго не сходятся створы,Почему слишком часто моргает маяк?!Всё в порядке, конец всем вопросам.Кроме вахтенных, все – отдыхать!Но пустуют каюты – матросамК той свободе еще привыкать.Капитан, чуть улыбаясь,Бросил только: «Молодцы!»От земли освобождаясь,Нелегко рубить концы.Переход – двадцать дней, – рассыхаются шлюпки,Нынче утром последний отстал альбатрос…Хоть бы – шторм! Или лучше – чтоб в радиорубкеОбалдевший радист принял чей-нибудь SOS.Так и есть: трое – месяц в корыте,Яхту вдребезги кит разобрал…Да за что вы нас благодарите —Вам спасибо за этот аврал!Капитан, чуть улыбаясь,Бросил только: «Молодцы!» —Тем, кто, с жизнью расставаясь,Не хотел рубить концы.И опять будут Фиджи, и порт Кюрасао,И еще чёрта в ступе и бог знает что,И красивейший в мире фиорд Мильфорсаун —Всё, куда я ногой не ступал, но зато —Пришвартуетесь вы на ТаитиИ прокрутите запись мою, —Через самый большой усилительЯ про вас на Таити спою.Скажет мастер, улыбаясьМне и песне: «Молодцы!»Так, на суше оставаясь,Я везде креплю концы.И опять продвигается, словно на ринге,По воде осторожная тень корабля.В напряженье матросы, ослаблены шпринги…Руль полборта налево – и в прошлом земля!
1971
Баллада о бане
Благодать или благословеньеНиспошли на подручных твоих —Дай нам, Бог, совершить омовенье,Окунаясь в святая святых!Исцеленьем от язв и уродстваБудет душ из живительных вод, —Это – словно возврат первородства,Или нет – осушенье болот.Все пороки, грехи и печали,Равнодушье, согласье и спор —Пар, который вот только наддали,Вышибает, как пули, из пор.Все, что мучит тебя, – испаритсяИ поднимется вверх, к небесам, —Ты ж, очистившись, должен спуститься —Пар с грехами расправится сам.Не стремись прежде времени к душу,Не равняй с очищеньем мытье, —Нужно выпороть веником душу,Нужно выпарить смрад из нее.Здесь нет голых – стесняться не надо,Что кривая рука да нога.Здесь – подобие райского сада, —Пропуск тем, кто раздет донага.И, в предбаннике сбросивши вещи,Всю одетость свою позабудь —Одинаково веничек хлещет,Так что зря не выпячивай грудь!Все равны здесь единым богатством,Все легко переносят жару, —Здесь свободу и равенство с братствомОщущаешь в кромешном пару.Загоняй по коленья в парнуюИ крещенье принять убеди, —Лей на нас свою воду святую —И от варварства освободи!
1971
О фатальных датах и цифрах
Моим друзьям – поэтам
Кто кончил жизнь трагически, тот – истинный поэт,А если в точный срок, так – в полной мере:На цифре 26 один шагнул под пистолет,Другой же – в петлю слазил в «Англетере».А в 33 Христу – он был поэт, он говорил:«Да ни убий!» Убьешь – везде найду, мол.Но – гвозди ему в руки, чтоб чего не сотворил,Чтоб не писал и чтобы меньше думал.С меня при цифре 37 в момент слетает хмель, —Вот и сейчас – как холодом подуло:Под эту цифру Пушкин подгадал себе дуэльИ Маяковский лег виском на дуло.Задержимся на цифре 37! Коварен Бог —Ребром вопрос поставил: или – или!На этом рубеже легли и Байрон, и Рембо, —А нынешние – как-то проскочили.Дуэль не состоялась или – перенесена,А в 33 распяли, но – не сильно,А в 37 – не кровь, да что там кровь! – и сединаИспачкала виски не так обильно.«Слабо стреляться?! В пятки, мол, давно ушла душа!»Терпенье, психопаты и кликуши!Поэты ходят пятками по лезвию ножа —И режут в кровь свои босые души!На слово «длинношеее» в конце пришлось три «е», —Укоротить поэта! – вывод ясен, —И нож в него! – но счастлив он висеть на острие,Зарезанный за то, что был опасен!Жалею вас, приверженцы фатальных дат и цифр, —Томитесь, как наложницы в гареме!Срок жизни увеличился – и, может быть, концыПоэтов отодвинулись на время!
1971
О моем старшине
Я помню райвоенкомат:«В десант не годен – так-то, брат, —Таким, как ты, – там невпротык…» И дальше – смех:Мол, из тебя какой солдат?Тебя – хоть сразу в медсанбат!..А из меня – такой солдат, как изо всех.А на войне как на войне,А мне – и вовсе, мне – вдвойне, —Присохла к телу гимнастерка на спине.Я отставал, сбоил в строю, —Но как-то раз в одном бою —Не знаю чем – я приглянулся старшине.…Шумит окопная братва:«Студент, а сколько дважды два?Эй, холостой, а правда – графом был Толстой?А кто евоная жена?..»Но тут встревал мой старшина:«Иди поспи – ты ж не святой, а утром – бой».И только раз, когда я всталВо весь свой рост, он мне сказал:«Ложись!.. – и дальше пару слов без падежей. —К чему две дырки в голове!»И вдруг спросил: «А что, в МосквеНеужто вправду есть дома в пять этажей?..»Над нами – шквал, – он застонал —И в нем осколок остывал, —И на вопрос его ответить я не смог.Он в землю лег – за пять шагов,За пять ночей и за пять снов —Лицом на запад и ногами на восток.
1971
«Зарыты в нашу память на века…»
Зарыты в нашу память на векаИ даты, и события, и лица.А память – как колодец глубока:Попробуй заглянуть – навернякаЛицо, и то неясно отразится.Разглядеть, что истинно, что ложно,Может только беспристрастный суд:Осторожно с прошлым, осторожно —Не разбейте глиняный сосуд!До сих пор иногда вспоминаетсяИз войны много фраз —Например, что сапер ошибаетсяТолько раз.Одни его лениво ворошат,Другие неохотно вспоминают,А третьи – даже помнить не хотят, —И прошлое лежит, как старый клад,Который никогда не раскопают.И поток годов унес с границыСтрелки – указатели пути, —Очень просто в прошлом заблудиться —И назад дороги не найти.До сих пор иногда вспоминаетсяИз войны пара фраз —Например, что сапер ошибаетсяТолько раз.С налета не вини – повремени:Есть у людей на всё свои причины —Не скрыть, а позабыть хотят они, —Ведь в толще лет еще лежат в тениИ часа ждут заржавленные мины.В минном поле прошлого копаться —Лучше без ошибок, – потомуЧто на минном поле ошибатьсяПросто абсолютно ни к чему.Иногда как-то вдруг вспоминаетсяИз войны пара фраз —Например, что сапер ошибаетсяТолько раз.Один толчок – и стрелки побегут, —А нервы у людей не из каната, —И будет взрыв, и перетрется жгут…Но, может, люди вовремя найдутИ извлекут до взрыва детонатор!Спит земля спокойно под цветами,Но еще находят мины в ней, —Их берут умелыми рукамиИ взрывают дальше от людей.До сих пор из войны вспоминаетсяПара фраз, пара фраз —Например, что сапер ошибаетсяТолько раз, только раз.