Лирика
Шрифт:
И душ, когда-то преданных забвению,
Он слышит неземные голоса...
А под дождем чернеют паруса.
Дрожь
В коконе одиночества
приняв позу зародыша,
питаться соками времени
и не верить в пророчества
Доктора, ничего не смыслящего,
в определении симптомов нужности;
и копошиться в утробе вечности -
знаком вопроса,
факториалом
символом бесконечности.
Еве (Ты сделана не из ребра)
Ты сделана не из ребра моего, я знаю.
Тебя отлили из стали на каком-то заводе.
Кузнец выковал тебе сердце, а токарь
выточил уши, глаза и все остальное.
Потом тебя водрузили на постамент
как символ единства каст и победы труда,
победы железного сердца над сердцем из плоти,
победы воли над чувством,
победы серпа над яйцами...
Да просто — победы.
Я влезу и встану рядом с тобою,
дождливо дрожа от холодного ветра,
взяв в руки молот, как символ веры
в светлое будущее -
веры в надежды, которые вдруг не обманут,
веры в способности сердца к теплоотдаче,
веры в наивные взрослые детские сказки,
веры в любовь, которая вдруг...
Да просто — веры.
Женщина-кофе
Женщина-кофе приходит ко мне вечерами -
женщина
со вкусом любимого марагоджип.
Обжигающей горечью,
проливаясь в душу, она
лишает меня
отрешенности,
сна,
благоразумия
и тишины.
Распугивая
еще не приснившиеся сны,
рассекая,
как гордиев узел,
сплетения нервов,
все дальше и дальше уводит меня от меня,
приучая
к кофеину своего присутствия.
Становясь моей неизлечимой манией,
становясь моими новыми снами,
запуская часы в обратную сторону,
женщина-кофе приходит ко мне вечерами.
Звонарь
Каждое утро,
по пыльным
скрипучим
ступеням
рассвета,
поднимается он
туда, где играет солнце
на медных боках
церковных колоколов.
Истово перекрестясь,
обронив молитву,
из теплых и сонных слов,
ватой заткнувши уши
берется он за веревки,
и,
раскачав
медные
души,
распугав задремавших
солнечных зайцев
и голубей,
бросает вниз
переливы громов,
которые,
пробежав по головам тополей,
эхом волнистым
ложатся на розу ветров
и уносятся к небу.
Оглохнув от гула,
ослепнув от солнца,
задыхаясь от бесконечной радости бытия,
он пляшет под звонами,
он бьется в веревках,
как птица в сетях
дождевых струй...
Поют и поют медные глотки.
А там, далеко-высоко в небесах,
старец Господь сидит
над стаканом росяной водки
и, щеку подперев, слушает
с тихой улыбкой в глазах.
Истина
Вечно закрытая дверь
в старый чулан,
в котором хранятся
пыльные вещи, потерявшие свою актуальность,
но не утратившие своего назначения
в отличие от нее,
сохранившей свою актуальность,
но напрочь утратившей свое назначение -
хотя б иногда открываться.
Ловец теней
Ловец теней, седой могильщик снов,
О чем ты грезишь, созерцая свечи?..
Зовешь мечты? Иль вспоминаешь встречи
Печалью замутненных вечеров?
Ах не разбить наложенных оков
И не расправить старческие плечи!
О чем ты грезишь, созерцая свечи,
Ловец теней, седой могильщик снов?
Кто явится на твой тоскливый зов
Усталого, забытого предтечи?
Смотри, смотри на гаснущие свечи,
Роняя с губ венок последних строф,
Ловец теней, седой могильщик снов.
Матушке
Как-то так незаметно
ты стала совсем седой.
Ты пахнешь теперь не духами,
а чем-то забытым
и небом после дождя.
Семенишь, уходя.
Провожаю глазами,
пока не скроешься
за углом.
Побежать бы следом,
по лужам,
как раньше,
давно-давно,
взять за руку
и повести в гастроном
пить томатный сок...
Но время,
это чертово гнусное время,
это
невыносимое
бремя -
это чьи-то жестокие руки,
рвущие жизнь на клочки,
как исписанные
не теми словами листки -
рвут
и бросают на ветер.
Рвут...
и бросают...
И невозможно вернуться,
и невозможно уйти,
и не остановиться
на полпути.