Лис, который хотел меня съесть, но...
Шрифт:
— Мимо лежал? — злобно прищурилась я.
— Ты чего такая злая?
— Я?! Злая?! — окончательно вышла я из себя и уже замахнулась, чтобы сделать один коронный и похоронный, но тяжелая ладонь Лиса опустилась на мою макушку, а сам он отступил от меня на шаг. Всё, что мне оставалось — нелепо махать кулаками в воздухе перед физиономией похитителя.
— Знал бы, что ты такая агрессивная — оставил бы там, где взял, — обреченно помотал мужчина головой.
— Уже поздно! Поздно! — закричала я, но это было последнее, на что у меня оставались силы. И моральные, и физические.
Ноги
Глава 6. Нам не страшен серый волк…
— Уходи, уходи… — эти слова были первыми, которые я произнесла, едва шевеля пересохшими губами.
Во рту тоже было совсем сухо, и я закашляла. Громко, хрипло, но сразу после приступа к губам подставили кружку, которую я осушила до дна.
— Уходи, уходи, ты… — повторила, сминая руками влажную простынь.
Пот катился с моих висков градом, впитываясь в подушку. Рано или поздно за подавление истерики приходится платить, вот организм и потребовал плату. Лихорадило так, что даже под одеялом чувствовала себя, как в холодильнике.
— Не говори такие вещи, — краем сознания услышала я упрек. — Не говори. Пожалуйста.
Напряженная физиономия Лиса нависла над моим лицом, а руки его заняли место по бокам моей головы, упершись в подушку.
— Зачем? — прошептала я. — Зачем ты… зачем затащил меня сюда?
Была готова провалиться в небытье снова, но держалась из последних сил. Только ради того, чтобы послушать, что же мне ответят. На этот раз ложью ему не отделаться. Я знаю, я чувствую его ложь. Мы так мало знакомы, а я уже вижу этого мужчину насквозь.
— Ты бы снова исчезла! — повысил голос рыжий. — Я не мог допустить этого! Я же так долго ждал! Да я… я в твоем доме проводил времени больше, чем в норе!
Кажется, наконец-то задела его за живое, потому что сейчас, несмотря на ужасное состояние, не могла не заметить, с какой искренностью слова вырывались из Лиса неуправляемым потоком. Чуть на фальцет не срывался, а глаза горели двумя огромными изумрудами, посверкивая в полумраке комнаты.
— Ты же стала для меня всем! Всем. Твой голос, твой запах, ты вся! И жажда жизни… она целиком сосредоточилась на тебе… — Он уткнулся носом в мою шею и глубоко вдохнул, а меня опять бросило в жар. Тот самый жар, от которого страшно знобит. — Когда я попал сюда, я думал, что нахожусь в кошмаре. Что когда-нибудь проснусь в своем доме, в своей постели, а на кухне пахнет маминой стряпней. Но с каждым днем надежда гасла и гасла. Мне нельзя было вернуться домой. Нельзя было покинуть это место надолго. Но ты…
Кончик его носа ласково потерся о мою кожу, а длинные пальцы коснулись моих спутанных влажных волос.
— …ты не считала меня проклятым. Ты играла со мной и смеялась, ругала, гладила. Рассказывала обо всем и ни о чем, жаловалась мне, но никогда не показывала слабости. Никогда не пыталась отогнать меня, кормила, поила из собственных рук. Ты приручила меня, а потом… а потом бросила. И меня чуть не разорвало. Изнутри. Когда я понял, что тебя больше нет. Ни твоего голоса, ни твоего запаха… ничего нет. — Оборотень судорожно вздохнул, вжался в меня еще сильнее, а рука, лежащая на моих волосах, ощутимо задрожала. — Сначала мне было очень больно. А потом я тебя возненавидел. Я жаждал, что когда-нибудь обязательно отомщу тебе. Как только почую, как только увижу, так сразу и отомщу. Лето сменялось осенью, осень — зимой, зима — весной, а я вынашивал свои планы. Думал, что разорву тебя в клочья. Сразу. Не выдержу. Но когда…
Слезинка, моя слезинка, скатилась с уголка глаза и покатилась по виску.
— …когда я наконец-то дождался твоего возвращения, мне пришлось сделать над собой неимоверное усилие, чтобы не кинуться на тебя и не обнять до хруста костей. Так я был растерян и… счастлив. И я запутался. Я не знал, что мне теперь делать. Когда мне прийти и нужно ли. А потом понял, что ты в любой момент снова можешь исчезнуть. И, возможно, это мой последний шанс сделать так, чтобы ты осталась рядом. И никуда, никуда, никуда не пропала. В самую последнюю очередь думал о том, что ты тоже попадешь под проклятье. Или не думал об этом совсем. Наверное, совсем не думал… Я ужасный человек. Или лис. Или и то, и другое. Я даже не знаю, кто я сейчас больше. Человек или животное?
Он оторвался от шеи и вновь склонился над моим лицом. Наши взгляды встретились, и почему-то острое чувство вины кольнуло меня в самое сердце. Мне утверждали, что дикое животное невозможно приручить, но, кажется, они ошибались. И в этом я тоже сильно прогадала.
Вообще… хитрая морда Лиса очень даже ничего, если он не портит ее отталкивающей наглой ухмылкой. Был бы первым парнем на селе. Задиристым, саркастичным, немного ленивым, но с которым никогда не соскучишься. А еще ездил бы по выходным в ближайший городок продуктами закупаться, на рыбалку бы вставал в четыре утра, беззлобно чихвостил жену за то, что та закатывает на зиму слишком много варенья и не бережет себя.
Но по велению судьбы стал обладателем двух лисьих ушей и пышного хвоста. Узник, запертый в клетке под названием Дремучий мир без права жить так, как хочется.
— Поэтому… — открыл он рот, и пара удлиненных клыков блеснула в лунном свете, льющемся из окна, — …не проси, чтобы я ушел. Я не уйду. Никогда не уйду. Легче найти способ вырваться отсюда, чем отпустить тебя.
Я кивнула, всё еще находясь под впечатлением от неожиданных откровений, а Лис, часто похлопав ресницами и прикусив губу, уставился на меня, как баран на новые ворота. Затем чертыхнулся, вскочил с кровати, сделал пару кругов по комнате и выскочил за дверь, обреченно приговаривая: «Ой дура-а-ак, дура-а-ак…»
А я, прикрыв глаза и расплывшись в улыбке, почувствовала, как лихорадка отступает. Как теплеет в груди, но скорее не от нежных чувств к рыжему нахалу, а от того, как сильно он сейчас прокололся и сдал себя с потрохами. Злорадство хотя бы чуть-чуть притупило непрошенное чувство вины. Чувство вины, которое обязательно вернется ко мне, как только полегчает.
Когда к моему лицу подкрался солнечный лучик, и я открыла глаза, Лиса уже не было. Встала и на всякий случай заглянула в каждый уголок. Даже за печку и на чердак.