Лисенок Вук
Шрифт:
Отвесная скалистая стена белела в лунном свете, и рядом зияла пропасть. Сидя в тени, Карак и Вук прислушивались; лисий закон запрещает опрометчиво входить даже в собственный дом.
Царило полное безмолвие.
– Здесь тебе не пройти, – повернувшись к лисёнку сказала Карак, – ведь даже мне приходится быть осторожной. Я тебя понесу.
Вук покорно подставил спину, и Карак бережно взяла его в свои острые зубы.
Старая лиса осторожно шла по узкому карнизу. В жилах Вука застыла кровь, над такой страшной бездной они пробирались, но он всё-таки расслабился, зная, что от него сейчас требуется
– Мы дома. Иди за мной.
Узкая расселина постепенно расширялась, и они добрались по ней до большого логова с идущими направо и налево ходами, где поместилось бы и два десятка лисиц. Тускло мерцал лунный свет, и Вук с изумлением огляделся.
– Тут замечательно, – удивлённо сказал он, – а я зашиб себе голову. Здесь очень хорошо пахнет. Точно тут есть что-то такое…
– Тут всегда что-нибудь есть, – похвасталась Карак и, достав половину зайца, поделилась с лисёнком, который наелся до отвала.
– Мне нравится здесь, – погодя прокряхтел он, – здесь прекрасно. Я как будто и не ушиб голову. А теперь мне хочется спать.
– Ну и спи, – улыбнулась Карак. – Сюда никто не может добраться. Ни Гладкокожий человек, который стремится все у нас отобрать и съесть, ни собака Вахур, эта продажная тварь. Не выходи отсюда, пока я не вернусь.
В одном углу логова была целая куча сухих листьев, занесённых туда ветром. Растянувшись на них, Вук сквозь сон видел, как Карак прошмыгнула в щель между скалами.
Ночь миновала. Вместо дрожащего мерцания луны в расселину проникла сперва серая мгла, потом живые пробуждающие лучи солнца. Но Вука даже они не разбудили.
Тут что-то заслонило свет, и Карак вползла в логово, держа в пасти Курри, который и на этот раз потерял голос где-то по дороге.
Старая лисица подняла не больше шума, чем лёгкий ветерок; Вук и не проснулся бы, но запах петуха разнёсся в воздухе, и малыш повёл во сне носом.
Карак ласково посмотрела на чуткого лисёнка, который, открыв глаза, сказал:
– Здесь очень хорошо пахнет, и Вук хочет есть.
– Ешь, ешь, сынок, – поощряла его Карак, – для этого я и принесла Курри, который своим пением меряет длину ночи.
– Я люблю Курри, – пробормотал Вук, набивая живот подсунутыми ему кусками.
Наступило молчание. Изредка похрустывали косточки, и над скалами с клёкотом кружили два сарыча. Вук прислушивался.
– Они нас не тронут? – насытившись и облизывая рот, спросил он.
– Нет. Кричат птицы Кие, они подстерегают Цин, мышиный народ, нам до них дела нет.
Воздух стал согреваться. Курри был почти уничтожен, и Карак затащила остатки от него в дальний угол, потому что Вук уже только смотрел на них, а есть больше не мог.
– Давай спать, – зевая сказала она. – Ты тоже поспи, ведь скоро уже ты вырастешь, а взрослые лисы больше спят днём. Когда проснёшься, ни в коем случае не шуми, а если поднимешь меня, я тебя укушу.
И она закрыла глаза.
Потом, пока солнце медленно проплывало над двумя лисами, они крепко спали, лишь плавно вздымались их бока.
Первым проснулся Вук – у него подвело животик, – но он не решался пошевельнуться: ведь Карак запретила ему. Он смотрел на вход в логово, где иногда скользили тени, и ему хотелось узнать, что это за тени. Каменный уступ у входа освещало теперь солнце, и лисёнок жадными глазами глядел на гревшуюся там большую ящерицу Чус с зелёной спинкой. Каг, его отец, иногда приносил ему таких ящериц. Они были помельче, но мясо у них вкусное… а сейчас нельзя даже пошевельнуться.
Карак крепко спала, лишь перебирала изредка во сне ногами, словно бежала.
Вук подумал немного, а Чус тем временем спряталась в щель. Солнце уже ушло с каменного уступа, и лисёнок снова заснул.
Проснулся он оттого, что Карак зашевелилась. В глазах старой лисицы не было и следа сна, и Вук вскочил, словно сроду не спал.
– Здесь была Чус, – сообщил он. – Спинка у неё зелёная. Но я побоялся шуметь. Мясо-то у неё вкусное.
– Брось, сынок, – улыбнулась Карак, – авось проживём и без Чус. Да ты всё равно не сумел бы её поймать. Чус проворная, и там за ней трещина. Я уже пробовала, – махнула она лапой. – Не стоит с ней возиться. Иди, сынок!
– Она вытащила остатки петуха. – Поедим то, что осталось от Курри, небось вечером что-нибудь перепадёт нам.
Петушиного мяса было на один зуб, но червячка они заморили.
Потом издалека донёсся шум. Крики человека, звон бубенчиков и свист кнута.
– Слышишь? Это Гладкокожий, человек! – проворчала Карак. – Не может он не шуметь! Орёт на весь лес и считает, что всё ему принадлежит. Всех подряд убивает, и мы лишь его боимся. Некоторые люди ходят с молниебойной палкой и способны убить тебя даже на расстоянии. Берегись их!
– Сюда не придёт человек? – содрогнулся от страха Вук.
– Куда ему, – торжествующе засмеялась Барак, – ведь он ходит на двух неуклюжих ногах, как аист Келе, тот, что ищет на лугу Унку и живёт в деревне вместе с людьми.
– Не обижают его люди?
– На что им аист? У него только ноги да шея, а мясо, говорят, вонючее.
– А нас зачем люди обижают? – встревожился лисёнок. – Они едят нас?
– Чёрта с два! Им просто жалко уступить нам то, что мы едим, ведь они считают, всё принадлежит им: и Курри, и Калан, и Таш, и всё прочее. Люди любят то же, что мы, и убивают нас, чтоб им больше досталось. И наша шуба нужна им, потому что они гладкокожие, как Унка, и будут мёрзнуть, когда затвердеет хребет вод. Но на то темнота, чтобы скрывать нас. На то у нас четыре ноги, чтобы люди нас не догнали, и нос, чтобы мы издали чуяли их приближение, ведь хороший лисий нос издали чует их, таких дурно пахнущих. Люди завистливые, поэтому ненавидят свободный лисий народ. Сильные, как корова Му, у которой они даже молоко крадут, и мы не можем справиться с ними, избегаем этих врагов и отнимаем у них всё, что возможно. У людей нет ни носа, ни ног, ни глаз, ни ушей, только огромный рот. И это наше счастье, иначе давно погиб бы свободный лисий народ. И всё же остерегайся людей! Их и Вахура, который предал свободный народ и одолжил человеку свой нос. А теперь давай оглядимся немного, ведь ты будешь жить со мной. Мать мне отдала тебя.