Лишь одна музыка

Annotation

Скрипач Майкл Холм из квартета «Маджоре» встречает в автобусе свою бывшую любовь, пианистку Джулию Макниколл. Их старая страсть вспыхивает, но Джулия скрывает тайну, способную изменить их жизнь. Музыка соединяет и разъединяет их.

16+

Vikram Seth

AN EQUAL MUSIC

Copyright

All rights reserved

Перевод с английского Ольги Кравченко

Оформление обложки Вадима Пожидаева

Издание подготовлено при участии издательства «Азбука».

Сет В.

Лишь одна музыка : роман / Викрам Сет ; пер. с англ. О. Кравченко. — М. : Иностранка, Азбука-Аттикус, 2024. — (Большой роман).

ISBN 978-5-389-26450-2

Современный классик Викрам Сет — настоящий гражданин мира. Родился в Индии, учился в Оксфорде, а также в Стэнфордском университете в Калифорнии, где вместо диссертации по экономике написал свой первый роман «Золотые Ворота» об американских яппи — и это был роман в стихах; более того, от начала до конца написанный онегинской строфой. Затем через много лет работы Сет опубликовал эпопею «Достойный жених», рекордную по многим показателям: самый длинный в истории английской литературы роман, какой удавалось опубликовать одним томом; переводы на три десятка языков и всемирный тираж, достигший 26 миллионов экземпляров. А за «Достойным женихом» опять последовал шаг в самом неожиданном направлении — «Лишь одна музыка»: «повествование высочайшего эмоционального накала» (Economist), «лучший посвященный музыке роман во всей английской литературе» (Daily Telegraph), «подлинный шедевр» (Daily Mail). Итак, однажды скрипач Майкл Холм, участник успешного квартета «Маджоре», встречает в лондонском автобусе свою старую любовь, пианистку Джулию Макниколл — и прежняя страсть вспыхивает с новой силой. Музыка то сводит их, то разъединяет, но Джулия скрывает тайну, которая перевернет вверх дном весь их мир…

«История любви, полная саспенса, трагических секретов и драгоценно-мимолетных встреч на венских поездах и венецианских каналах» (USA Today).

Впервые на русском!

Издательство Иностранка®

Филиппу Оноре

Сей труд бы, верно, начат не был,

Пойди все чуть другим путем,

А мы б тогда, под серым небом,

Стоять не стали под дождем.

Итак, твое мне здесь даренье —

Бумага, ручка, вдохновенье,

Октавы, легкое туше,

Фонтаны слов и мир душе.

И как же вышло все так ловко?

Лишь случай? Не был озарен

Идеей вдруг я; Аполлон

Писать не дал мне под диктовку.

Пускай! Но то, чем тлел наш дух,

Уйдя в слова, вернулось вслух1.

И в те врата войдут они, и в том доме будут жить они, где нет ни облаков, ни солнца, ни тьмы, ни сияния, лишь один безраздельный свет; ни шума, ни тишины, лишь одна безраздельная музыка; ни страхов, ни надежд, лишь одно безраздельное спокойствие; ни врагов, ни друзей, лишь одно безраздельное исповедание и сущность; ни конца, ни начала, лишь одна безраздельная вечность.

Джон Донн2

ЧАСТЬ

ПЕРВАЯ

1.1

Ветки голы, вечернее небо — молочно-фиолетово. Здесь не тихо, но спокойно. Ветер гонит рябь по черной воде в мою сторону.

Вокруг никого. Птицы замерли. Дорога разрезает Гайд-парк насквозь. Я слышу только ее белый шум.

Я пробую скамейку рукой, но не сажусь. Как вчера, как позавчера, я жду, пока в голове не останется ни одной мысли. Я смотрю на воду Серпентайна.

* * *

Вчера, на обратном пути через парк, я остановился на развилке. Мне показалось, что кто-то остановился у меня за спиной. Я пошел дальше. Шаги по гравию последовали за мной. Шаги не спешили; казалось, мы идем в одном ритме. Потом, вдруг что-то решив, они ускорились. Меня обогнал мужчина в толстом черном пальто, довольно высокий, моего роста, молодой, судя по осанке и походке. Лица его я не видел. Он явно торопился. Вскоре, не желая сразу выходить на яркие огни Бейсуотер-роуд, я опять остановился, на сей раз возле дорожки для верховой езды. Послышался приглушенный стук копыт. Однако этот звук ни во что не воплотился. Я посмотрел налево, направо — никого.

* * *

Приближаясь к моему дому Архангел-Корт, я чувствую, что за мной следят. Вхожу в холл, там — цветы, композиция из гербер и каких-то листьев. И камера наблюдения. Здание, за которым следят, — безопасное, безопасное здание — счастливое.

Несколько дней назад молодая женщина за прилавком в булочной «У Этьена» сказала мне, что я счастливый человек. Я заказал семь круассанов. И она, давая мне сдачу, сказала:

— Счастливый вы человек.

Я уставился на нее с таким недоверием, что она опустила глаза.

— Вы все время напеваете, — сказала она гораздо тише, наверное почувствовав необходимость пояснить.

— Работа у меня такая, — сказал я, устыдившись своей реакции. Появился следующий покупатель, и я вышел.

Кладя круассаны — все, кроме одного, — в морозилку, я заметил, что напеваю все тот же почти лишенный мелодии мотив одной из последних песен Шуберта:

Пред ним человек, и плачет он, бедный,

Ломает руки в страданье немом.

Мне страшно взглянуть на лик тот бледный,

Ведь те же муки во мне самом3.

Я ставлю воду для кофе и смотрю в окно. С восьмого этажа вид простирается до собора Святого Павла, до Кройдона и Хайгейта. Сквозь коричневые ветки парка я смотрю на шпили, башни, трубы. Мне неуютно в Лондоне — даже с такой высоты городу нет конца.

Но Лондон — не Вена. И не Венеция. И уж тем более совсем не мой родной город на севере, окруженный вересковыми пустошами.