Лишнее золото. Судьбы цвета хаки
Шрифт:
– Один чудак на комиссию сдал.
– Из наших? – дернул бровью Поль.
– Нет, мирный француз из канадского Жонкьера. Что с собой возьмешь?
– Если нарвемся на большую банду абреков, то сколько ни грузи – все равно мало будет. Кстати, надо бы твою машину глянуть. Набрал, будто на полгода уходим…
– Хорошо, – согласился Карим, – некоторые вещи можно оставить.
Мужчины спустились с веранды во двор, где стоял «лендровер».
– Что это у тебя такое? – спросил Нардин.
Дно багажного отсека занимал плоский бак (толщиной сантиметров двадцать, не больше), сваренный из нержавеющей стали.
– Запасной, –
– Что еще у тебя с собой?
– Поль, будто сам не знаешь, что у меня может быть… – Он заложил руки за ремень и начал перечислять: – Два рюкзака. Один большой, с пожитками, для устройства лагеря, и один – «трехдневка». Дальше рассказывать?
– Рассказывай, конечно. Тебе дай волю – весь дом в джип загрузишь.
– Ты всегда был сторонником аскетизма, Медведь.
– Я за разумный вес. Тем более в рейде. Рассказывай.
– Ящик сухих пайков, канистра с питьевой водой и небольшая солнечная батарея. Из оружия – РПКМ, «снайперка», которую ты видел, и пистолет. К пулемету – четыре «банки» по семьдесят пять патронов и два цинка. Триста патронов для винтовки и двести для «беретты». Еще два «Клеймора» и пять гранат. А ты что возьмешь?
– Пулемет пусть Никита возьмет. Любит он с такими железками играться. Стреляет неплохо.
– И моложе…
– Сам подумай – куда тебе, старому, с грузом и пулеметом по горам бегать?
– Что верно, то верно, – покачал головой мужчина, – не двадцать лет…
– И даже не тридцать. Винтовку, думаю, тоже можешь оставить. «Ремингтон» возьму, так что твоя «память» пусть здесь полежит. В общем, – Поль немного помолчал, – чтобы с патронами не мудрить, возьмем два «калашникова» под 7,62x39 с подствольниками, твой пулемет и «ремингтон». У тебя два цинка и у меня, в арсенале – четыре. Двести патронов к винтовке. В довесок к «Клейморам» – три МОН-50 и цинк гранат для подствольника. Еще бы «горных» гранат в Рио достать, так было бы совсем хорошо. Ну и личное оружие.
– Опять свой «кольт» из шкафа вытащишь? – ухмыльнулся Карим и поднял указательный палец. – Ах да, забыл! Тоже – «память»… Слушай, оставь дома это «наследие предков»!
– Обойдешься. Я его на две твоих «беретты» не променяю! Значит, с оружием решили?
– Мины – это хорошо, – алжирец огладил бороду. – Уходить громко будем?
– Хотелось бы тихо, но знаешь, как бывает… Тем более – перевал, дьявол его раздери… Пострелять все равно придется.
– Не впервой…
– Что со связью?
– Как ты просил – в машине стационарная и три переносных, с гарнитурами.
– Ладно, – кивнул Поль, – пока твой брат не приехал, пойду собираться. Буди Никиту, хватит ему спать. И соберите альпинистское снаряжение.
– Придется лезть? – поморщился Карим.
– Невысоко. То есть сначала невысоко, а потом неглубоко.
– Хоть это хорошо, – вздохнул алжирец и ушел в дом.
Через несколько часов во дворе стало шумно. Раздавался гортанный говор, было слышно, как Карим что-то объяснял приехавшим людям. Наверное, правила поведения в Шато Нардин. Стращает небось всеми карами небесными. В комнату вошел Никита и, улыбнувшись, кивнул в сторону веранды.
– Отец, там Карим своего младшего брата по стойке «смирно» строит. А заодно и троих племянников. Он всегда так?
– Карим? – переспросил Поль. – Да, это у него врожденное.
– Интересный он человек. Вроде мусульманин, а абреков ненавидит…
– Просто он правильный мусульманин и Коран внимательно изучал. К тому же вырос во Франции. Отец и дед были легионерами. Это, знаешь ли, накладывает свой отпечаток на семью. Поэтому он и поселился в Кадизе, а не в Джохар-Юрте.
– А русский язык откуда так хорошо знает?
– Его дед служил с русскими. В двадцатых годах их было много в Легионе. Вот старик и заставил внука выучить. Потом, чтобы язык не забыть, Карим часто со мной на русском говорил. Ты уже собрался?
– Да, отец. Осталось личные вещи в машину загрузить.
– Иди, я сейчас приду…
Когда Никита ушел, Поль открыл шкатулку, стоящую на комоде, и достал оттуда небольшой, плотно запакованный сверток. Подержал его в руке, словно взвешивая, но, немного подумав, убрал обратно. Рядом лежала простая черно-белая фотография, на которой изображена молодая женщина, сидящая на капоте запыленного джипа. Фотограф поймал удачный момент – ее волосы красиво разметал ветер, а взгляд был задумчивым и немного грустным. Будто она заранее знала все, что произойдет через несколько месяцев. Нардин еще раз посмотрел на фотографию и бережно положил на место. Через несколько секунд он взял рюкзак, стоящий у двери, и, не оглядываясь, вышел из комнаты.
5 год по летоисчислению Нового мира.
База Ордена по приему переселенцев и грузов
Мерцающее зеркало надвигалось, переливаясь отблесками ртути, в которых проскакивали синие сполохи искр. Словно расплавленное серебро, льющееся нескончаемым потоком на землю. В горле встал ком; еще немного – и я кожей почувствую этот раскаленный металл… Хочется рвануть ремни и выскочить из кресла! Но нет – вместо нестерпимого жара повеяло студеным воздухом, будто распахнули дверь морозильной камеры. Холод… жуткий холод пробежал по моему телу. Теперь я точно знаю, что значит русское выражение «кровь стынет в жилах». Еще несколько секунд – и это ледяное зеркало подошло вплотную к моему лицу. Закрываю глаза и словно опускаю лицо в воду. Стихают звуки сирены, заглушенные ударами сердца, которое бьется так, будто хочет вырваться наружу. Мгновение – даже сквозь закрытые веки чувствую, как в лицо ударяет яркий свет. Полыхнуло горячим воздухом, наполненным незнакомыми, не связанными с памятью запахами. Тележка, лязгнув металлом, остановилась – видимо, ударившись в ограничитель на аппарели. Открываю глаза и вижу коренастого, одетого в полувоенную форму мужчину, стоящего рядом с пандусом. И солнце… Ослепительно-белое солнце, бьющее в большие окна ангара.
– Добро пожаловать на Новую Землю, Поль! Нет, не двигайтесь, я помогу. – Он забрался на тележку и пристально посмотрел на меня. – Как ваше самочувствие?
– Нормальное.
– Не тошнит, голова не кружится? Ноги, руки чувствуете?
– А в чем, собственно, дело?
– Нет, все хорошо, – улыбнулся он, – бывает, что людей немного «переклинивает». По всей видимости – стресс при переходе.
Непослушными пальцами я расстегнул привязные ремни и осмотрелся. Все, что произошло со мной за последние несколько минут, не укладывалось в голове. Улыбающийся Густав, зал, это зеркало – и холод… Даже сейчас меня передернуло.