Лишнее золото. Судьбы цвета хаки
Шрифт:
– Нет ситуаций, которые сильней меня.
– Смотри ты мне, – он покачал головой, – упрямый. Знаешь, а ты мне нравишься. Не знаю, какой из тебя получится спутник, но увидим. Думаю, что ты не самое тухлое «мясо» из тех, кто отзывается на свист Ордена. Слушай сюда, – Джек хлопнул ладонью по столу, – через неделю я ухожу на побережье.
– Надеюсь, надолго?
– Нет, – отмахнулся Джек не обращая внимания на мою иронию, – на неделю, не больше. Ничего особенного – так, веселая прогулка на взморье. Мой тамошний коллега, который греет свой зад в лаборатории форта Линкольн, нашел что-то интересное и просто горит желанием поделиться своим открытием со стариной Джеком Чамберсом.
– Виктор говорил что-то про поездки в Порто-Франко.
– Порто-Франко? Дыра для маменькиных сынков! Сейчас туда тянут железнодорожную ветку. Скоро дорога станет безопаснее, чем прогулка в теплый сортир с журналом «Плейбой» под мышкой.
– Это не от меня зависит. Поеду туда, куда отправят.
– С твоим шефом решу, это моя забота. Присоединишься?
– О’кей, – кивнул я.
– Тогда доставай стаканы. – Чамберс вытащил из кармана жилета плоскую фляжку и поболтал ею в воздухе. – Это дело надо отметить…
21 год по летоисчислению Нового мира.
В трехстах километрах западнее Шато Нардин
– Скажи, Карим, как ты умудряешься петь? – спросил Поль. – Любую мелодию выворачиваешь так, что от оригинала остаются только слова, да и то с восточными переливами. Это что, зов предков?
– Много ты понимаешь в музыке, Медведь! – Карим поднял указательный палец. – Это пою не я – это во мне поет пустыня.
– Не претендую на роль знатока, но этот вой меня слегка тревожит. Кажется, что где-то разделывают барана. Причем живьем…
Никита фыркнул и отвернулся. Пел алжирец и правда… не очень. Звуки, которые он извлекал из своего горла, больше напоминали призыв охрипшего муэдзина, чем песню, знаменитую в Старом Свете.
– Да, может, я не умею красиво петь, но разве это главное? Хочешь, спою другую?
– Может, не надо?
– Когда поешь, путь кажется короче. – Он откашлялся и затянул: – Шайя-я-ян он ю крэ-эйзи да-а-аймонд… [22] Нет, тебе правда не нравится?
22
Pink Floyd.
– Тьфу, дьявол…
– Ладно, не буду. Ты перед выездом связывался с конвоем? – спросил Карим, аккуратно выворачивая руль. Движок басовито зарычал и потащил джип вверх по склону.
– Да, – Поль бросил взгляд на карту, лежащую у него на коленях, – точка рандеву – в ста километрах отсюда. У заброшенной фермы.
– Развалины, – уточнил алжирец, – это уже развалины. Дома быстро умирают, если в них не живут люди. Я помню эту ферму. Ее хозяин был упрям как ишак, и погиб глупо… За два часа доберемся. Может, и быстрее, но дорога – дрянь.
– А что, смерть бывает умной? – спросил Никита.
– Смерть? Она бывает правильной. Своевременной…
– Хорошую тему выбрали! – проворчал Поль. – Лучше за дорогой смотрите! Хотя спешить некуда, у них поломка серьезная. Два орденских транспорта встали, а их точно не бросят. Пока починят, пока соберутся… В общем, все равно первыми будем.
По словам Нардина-старшего, транспортный конвой, к которому они собирались примкнуть, умудрился застрять в двухстах километрах отсюда.
– Все у американцев не как у людей, – усмехнулся Никита. – Пока раскачаются, пока починят… Глядишь, к вечеру и доберутся. Хотя это тот случай, когда лучше подождать. Идти в колонне – оно как-то спокойнее.
Машина выбралась на небольшой пригорок, с которого открывался прекрасный вид на окрестности. Правее в призрачной синеватой дымке темнела горная гряда, а впереди, насколько хватало глаз, расстилалась саванна. Высокая, выжженная на солнце трава колыхалась под ветром, словно огромное живое существо. Казалось, что это дышит сама пустыня. Метрах в четырехстах, у засохшего, похожего на карагач дерева, устроилась небольшая стая местных гиен – свиней-падальщиков. Они настороженно посмотрели на машину, но с места не сдвинулись. Чуть дальше паслись несколько шерстистых носорогов – похожих на своих суматранских собратьев из Старого Света, но украшенных двумя хорошо развитыми рогами и длинной шерстью. Это зверье было осторожнее – один из них повернул голову, провожая джип, и не спеша, с достоинством, начал удаляться. За ним, поднимая клубы пыли, тронулись его собратья.
– Прямо сафари! – кивнул алжирец. – Сколько лет езжу, а каждый раз – как впервые!
– Сафари, – усмехнулся Нардин. – Вспомни, как ты впервые сюда попал. Ругался на чем свет стоит!
– А сам? – вернул усмешку Карим. – Кто сутки на валуне просидел, пока его не нашли?
– Эту историю мне не рассказывали! – подал голос Никита, сидящий на заднем сиденье.
– Ты лучше за окрестностями следи, слушатель…
– Не переживай, Никита, – ухмыльнулся алжирец, – я тебе потом расскажу.
– Трепач, – покачал головой Нардин.
– Я?! – возмутился Карим. – Ну раз так, слушай! Один раз твой отец сутки просидел на валуне. Видишь в отдалении камень? Вот примерно на таком… Черт!.
– Что случилось?
– Или мне показалось, или там был блик, – нахмурился рассказчик.
– Скорость не снижай. – Поль щелкнул предохранителем автомата.
– Не учи папу, как любить маму, – прищурился алжирец. – Впереди ложбина. Проверим?
– Да, – кивнул Нардин и, повернув голову, добавил: – Никита, остаешься у машины, прикроешь.
– Понял, отец.
В этой местности часто встречались валуны. Иногда – целые нагромождения, аккуратно сваленные в кучу. Кстати, об их происхождении орденские ученые спорили до сих пор. В Старом Свете такие валуны называли эрратическими, то есть «блуждающими».
Наследие ледникового периода, разбросанное по всей Европе. Но здесь, в Новом мире, не было других признаков ледникового периода, кроме этих камней, разбросанных по саванне к западу от Аламо. Джип съехал в поросшую кустарником ложбину, и мужчины выбрались наружу. Никита осмотрелся, держа пулемет наперевес, и пожал плечами: