Лишние детали (сборник)
Шрифт:
Две следующие (следующие не в хронологическом порядке, а в порядке памяти, что выплескивается сейчас в блокнот – возможно, приличная love story должна предлагать события в последовательно накаляющемся повествовании, небольшая такая повесть, самое «актуальное» где-то в третьей четверти, с оригинальными деталями, а ближе к концу как бы легкий прыжок мысли в сторону, на ветку за окном, либо еще какой-то литературный трюк, некое обдуманное издевательство над деревцем сюжета – например, определенный отрезок времени выбрасывается, и соединение оставшихся кусков дает это дурацкое «трагическое щемление»… но нет же, я просто переношу на бумагу историю нескольких встреч с одним человеком в месяце июле такого-то лета; историю, которая странно организована моей памятью и заведомо ею искажена, ведь в этой памяти моей, как в коробке с рыболовными принадлежностями, есть множество вещей, собранных и расположенных вроде бы хаотично, но связанных друг с другом
Уже само упоминание этого, как она выразилась, «мальчика для психотерапии», сильно пошатнуло романтическую картину неожиданной измены: оказывается, любимому мужчине и без моей помощи регулярно наставляли рога. Тем не менее, когда мы встретились втроем у выхода с «Маяковской», она все-таки растерялась, попытавшись схватить за руки сразу обоих.
Я усмехнулся, она тоже, но с каким-то жалобным «ты-же-понимаешь» взглядом. И – вот ведь парадокс! – человек, который знает и видит больше, должен уступить и сыграть «просто старого знакомого», чтобы помочь бедной блондинке, запутавшейся со своими мужиками. Даже обидеться не удавалось, настолько комизм ситуации и любопытство пересилили скучное чувство собственника. Я шел слева от них, засунув руки в карманы и разглядывая прохожих, временами отдаляясь метра на два и пропуская между ними и мной ручейки встречных пешеходов – предполагалось, что именно так, а не под ручку, ходят «просто старые знакомые». Она тем временем весело щебетала с Сержем, который, кстати, оказался довольно статным и кудрявым парнем.
В баре Money-Honey, когда Серж отправился за пивом, я сообщил ей, что жизнь в Америке научила меня различать симпатичных не только среди женщин, но и среди мужчин. Сергей, по моим наблюдениям, был вполне ничего. «И довольно неглуп для своих двадцати с копейками», – добавил я вслух, а про себя продолжил: «Чего же ты со мной-то развязаться никак не можешь?»
– Интересно-интересно! – Она стрельнула глазами в сторону Сержа и, убедившись, что он всё еще стоит к нам спиной у стойки, прижалась к моему плечу. – Про мужчин в Америке поподробнее! Тебе самому шанс не представился с каким-нибудь шоколадным красавчиком?
– Шансов там вагон. Особенно когда ночуешь в приюте «Армии спасения» в негритянском квартале Питсбурга.
– Ну и?
– Ишь, как оживилась! Должен тебя огорчить – до таких великих пидоров, как Лимонов, мне еще далеко. Ленивый я, наверно. Просто зашел – там, конечно, ни одной белой рожи – и говорю: опоздал на автобус, денег нет, нельзя ли у вас переночевать…
– А они?
– Они сначала поглядели так, что я сразу призадумался, не драпануть ли. А потом вдруг один черный говорит по-русски: «До свидания!» И ржет. Я его переспрашиваю – в каком смысле? Он тут же чертыхается и объясняет, что перепутал «до свидания» и «здравствуйте». Слишком, говорит, много лет прошло с вьетнамской войны, совсем позабыл прекрасный русский язык… А потом говорит остальным – hey buddies, это не белый, это русский, на автобус опоздал, денег нет, будет у нас ночевать, дайте-ка нам с ним хорошей травы. Так мы с ним всю ночь и сидели, трепались о бабах и о ракетах. Вообще там в Америке лучше всего к нашим относятся бывшие военные.
Вернулся Серж с пивом. Мне он принес «Хайнекен», как я просил, а себе и ей – по «Балтике-тройке». Ага, вот с кем она на это подсела. Я уехал в Штаты, вином больше никто не угощает, а «первый мужчина» какой-то приличный, вообще не пьет. Ну ясно, психотерапия с милым мальчиком научила ее разбираться в сортах «Балтики».
Она обняла его у «Гостинки» при расставании. Я в это время делал вид, что никогда не видел магазинных витрин, особенно с конструктором LEGO.Сдерживать смех было нелегко, пришлось отвернуться.
– Офигенно трогательно! Я надеюсь, он поверил, что мы с тобой учились вместе в первом классе, а потом я сразу женился на манекенщице и уехал. А может, он по моим американским шуточкам представил, что я «голубой»? Или что я полный ботаник, который всю жизнь занимается исследованием влияния лягушек на творчество Басе и Тургенева. И что сейчас ты, конечно же, поедешь домой. А я… блин, куда я-то поеду в его воображении?
– Поиздевайся, поиздевайся.
Следующий раз – снова Петергоф, куда они с подругой и Сержем приехали посмотреть Мишкино выступление на концерте. Они уже схватили где-то пива, и сразу после приезда она в компании милого мальчика отправилась в соседнюю общагу за закуской. Мы с ее подругой тем временем обсуждали Что-то Очень Интересное. Все как будто согласились принять такое распределение на пары. Всё равно оно развалилось к концу дня.
Я так и не понял, когда она переключилась. Может быть, сразу почуяла, что роль «третьего» мне не очень подходит и я запросто могу исчезнуть. А может, это случилось уже после концерта, когда мы с ней добрались до Мишки и он стал по-старому плакаться, как хреново прошло выступление, и звук поганый и песен всего четыре дали спеть, но в следующее воскресенье мы с ней обязательно должны к нему в гости, гитара там есть, так что всё наверстаем… Я молча кивал, улыбался, а сам в который раз ломал голову: мое ли это влияние, усиленное рок-н-ролльной атмосферой – или ее привычка подстраиваться на ходу, в буквальном смысле любить ближнего, с какой бы скоростью ближние не чередовались? А может, это и не она и не я, а сам Петергоф, где мне всегда кажется, что неба стало больше и выглядит оно живее; но все говорят – обычное питерское небо, просто ты неравнодушен к этому городку, старик…
Обратно на станцию мы шли рыцарской «свиньей»: статный кучерявец и подруга впереди, а за ними на некотором удалении – она, я и Мишка с женой. На платформе я сделал отстраненный вид и на повторное предложение Мишки приехать в гости отвечал, что скорее всего приеду один, ведь это только я в отпуске, а честным девушкам надо работать…
«Ни за что! Только вдвоем! Правда?» – Мишка обернулся к ней.
Она тоже стала отшучиваться, глядя, как подкрадывается поезд, но при звуке раскрывшихся дверей вдруг юркнула между Сержем и Мишкиной женой и повисла у меня на шее. Милого мальчика втолкнули вместе со всеми в вагон, а мы с ней всё стояли на пустой платформе, и кто-то придерживал дверь. Потом она быстро шепнула: «Всё-всё, ты позвони завтра, хорошо?» – и впорхнула в тамбур.
«Глупая моя, глупая, – думал я, спускаясь с платформы на тропинку и засовывая руки в карманы. – Теперь и этому придется объяснять, «кто он такой и какие у тебя с ним отношения». А я ведь скоро уеду…»
Но другой я, циничный и наблюдательный, уже сочинял новое защитное объяснение, повторяя, что мой образ рокового любовника после сегодняшнего выглядит слишком плоско. Мой приезд не расстроил, а лишь растроил эту женщину. Одной потерявшейся буквы «с» маловато для полной смены картины мира. Но вполне достаточно, чтобы запустить ту спасительную игру, которая легко превращает любые чувства в красивый и мертвый гербарий слов.
«… Девушка открыла глаза. Рядом с кушеткой сидел мужчина в зеленом халате. Его смуглое лицо было настолько круглым и гладким, что густые брови и слива-нос смотрелись как нечто постороннее, прилепленное позже и в большой спешке. Такими же неуместными казались глаза, постоянно чуть навыкате.
Зато на обложке голубой папки, которую мужчина держал в руках, виднелось симпатичное, хотя и слегка испуганное личико длинноволосой брюнетки тихоокеанского типа. Девушка не сразу узнала себя. Еще несколько мгновений понадобилось, чтобы прочесть четыре иероглифа, написанные от руки под снимком. «Моноперсональность. Тяжелая форма».
Увидев, что пациентка очнулась, доктор растянул толстые губы в профессиональной улыбке.
– Ну, как мы себя чувствуем?
Девушка неуверенно села. Нашарила под кушеткой сандалии, поправила сари.
– Мы… мы чувствуем себя лучше».