Лишние Земли лишних
Шрифт:
Остальных девчат нехило качнуло. Получилось, как будто бы мне они кивнули все разом в подтверждение.
Повернулся к «гарему», злой как черт.
— Жорик, ты все не так понял, — торопливо заступилась за всех Ингеборге, — «Путана-бас» — это сам автобус. Железка неодушевленная. А на газ давит водитель, про которого как раз ничего не поется. Извини, больше не будем, если тебе это обидно.
Она поджала губы и опустила глаза, ей самой стало обидно.
Тут я понял, что нехилого косяка упорол по невнимательности.
Переспросил:
— А почему автобус вы назвали путанабусом?
— Не «путанабусом», а «путана-басом», —
— По-русски это просто будет «путанский автобус», — встряла Роза Шицгал, — или «автобус путан», если перевести с англо-итальянского. Так что «Путана-бас» — это «бас», [162] который «путан» везет. Как полагаю, на работу. И лучше бы ты, Жорик, нам заранее выдал все условия нашей работы на тебя.
162
От англ.bus — автобус.
Вокруг была дикая степь с травой чуть ли не выше человеческого роста.
Одинокий автобус стоял на пыльной грунтовой дороге.
Внутри автобуса витали невеселые мысли пассажирок, которые они еще недавно пытались заглушить веселой разухабистостью. А теперь смотрят все на меня несчастными глазами и в душе упиваются грядущими бедствиями.
— Назовите его лучше «овцобус», так будет точнее, — сошел с последнего вопроса.
— Это потому, что мы овцы? — уточнила Буля.
— Именно, — утвердительно кивнул головой.
— Спасибо, Жора, — с легким поклоном головы сказала Наташа Синевич. Она явно обиделась на «овцу».
Девчонки скуксились, и я почувствовал себя товарищем Кайфоломовым. Веселые же были девки, радовались, а я вот взял и обломал их ни за что фактически. Просто потому, что показалось. А я взял и влез, не перекрестившись. Нет, чтобы переспросить — сразу обижаться намылился, как новый русский. А все, блин, из-за недосыпа проклятого. Да и денек выдался неслабый — все нервы на вздерге.
Однако, понял я, что без оптимистической речи для коллектива мне теперь не обойтись. Может, веселость я девчатам и не верну, но хоть надежду посею.
— Так, всем внимание, повторять не буду, — дождался, когда все подняли на меня глаза. — Говорю всем последний раз. Я. Не ваш. Сутенер, — именно так, раздельно сказал, акцентируя каждое слово. — И никогда им не буду. Просто потому, что мне это противно. Ни на какую млядскую работу я вас гонять не собираюсь. У вас вообще теперь нет сутенера. И начальников нет. Вы свободные люди на свободной земле. Тут даже бюрократии нет. Андестенд ми?
Молчат потупившись. Осознают. А может и просто выжидают, что дальше будет. Ну раз не пререкаются, то надо грузить их и дальше, пока прет.
— У меня только одно условие, — продолжил я, — кто хочет вернуться на панель — скатертью дорога. Насильно удерживать никого не буду. Но те, кто останутся со мной в автобусе, пусть воздержатся от этого до русских земель. А там, кто что хочет и кто во что горазд — без ограничений. Вы все взрослые, половозрелые и юридически дееспособные особи. Но моя миссия тогда будет закончена.
— Какая такая миссия? — пискнула Буля.
— Довезти вас к своим в целости и сохранности, — сказал
— А кто для нас тут свои? — Галя Антоненкова подняла руку, как в школе на уроке.
— Те, кто говорят по-русски, — внес я определенность.
— А если нам где-то по дороге жить понравится? — спросила Ингеборге.
— Туда вы всегда сможете вернуться, если в России вам не глянется. Я не хуже вас понимаю, что рыба ищет, где глубже, а человек, где лучше. И препятствовать этому законному желанию не буду. Никому.
— Жора, а если кто из нас захочет остаться с тобой и после того, как мы доберемся, куда наметили? — Это Анфиса голос подала, осознав, что прямо сейчас ей задницу драть не собираюсь.
— Захочет — останется, но с тем же условием: с прошлым покончено. Орденцы тут по ушам терли, что при переходе через эти чертовы ворота мы все как бы родились заново. И каждый тут имеет право на второй шанс. И важным условием реализации такого шанса есть то, что нам теперь нет никакой необходимости бросаться любым способом зарабатывать на хлеб ни завтра, ни через месяц. За это я и бодался весь день с этой сукой Майлз. Для этого и вы сиськами по всей Базе трясли. Все это было не зря. По крайней мере, бабла мы с них срубили. А вот обратно домой действительно пути нет. Но жизнь-то на этом не кончилась.
— Жорик, я с тобой до конца, — заявила Роза и послала мне воздушный поцелуй.
Не успел я отреагировать на Розину выходку, как два больших армейских внедорожника с орденской символикой на дверях и длинными пулеметами на крышах подлетели к автобусу, резко ударили по тормозам, окутав наши окна клубами плотной пыли. И уже неторопливо взяли нас в коробочку спереди и сзади, нацелив на автобус свои длинные пулеметы. Серьезные пулеметы Браунинга. Полудюймовый калибр [163] и броневик может на запчасти разобрать одной очередью, а тут автобус жестяной. Прошьет навылет, вместе с нами, и не заметит. Тем более встали машины грамотно, так, чтобы друг друга даже случайно не задеть.
163
0,5 дюйма = 12,7 мм.
Из вездехода заорал истошно, с надрывом, срывающийся голос в хрипении матюгальника. [164]
— Всем оставаться на местах! Руки положить на затылок! Открыть двери! При попытке сопротивления стреляем на поражение!
Я открыл пассажирскую дверь, в которую моментально влетели трое орденских патрульных с большими пистолетами в руках. Один патрульный, белокожий брюнет с тонкими «кавказскими» усами, громко топоча толстыми подошвами серо-желтых высоких ботинок, сразу же прошел в конец салона, где у нас были кофемашина и туалет, и там, развернувшись, взял на прицел девичьи затылки. Второй, кофейный мулат, встал около двери, наставив большой черный пистолет персонально на мою тушку. Третий, конопатый голубоглазый блондин с двумя золотистыми лычками на рукавах, оглядев диспозицию, удовлетворенно крякнул и произнес по-английски:
164
Мегафон (сленг).