Лишний князь

Морозов Денис Владимирович

Верхуслава Держимировна была не слишком высокой, но ладной и статной женщиной лет тридцати пяти. Она держалась спокойно, просто, и в то же время с достоинством - но не напускным, как у некоторых худородных боярынь, а с естественным, которое происходило от уверенности в своем возвышении над всеми, кто ее окружал. Лицо ее было приятной овальной формы, золотисто-русые волосы убраны под чистый белый платок. Ярко-красные губки ее при виде вошедшего растянулись в улыбку, обнажив ровные жемчужные зубы.

Одета она была в долгую, до самого пола рубаху, стянутую широким поясом.

Рубаха тоже была белой, и по-домашнему простой, без украшений - видимо, Буривой не считался тут гостем, к приходу которого следует наряжаться. Из широких рукавов выглядывали точеные ручки с тонкими длинными пальцами. Но самое поразительное, что в ней было - это глаза. Они были глубокими, ослепительно-синими, пронзительными. Казалось, что она видит своего собеседника насквозь, и от этого никто не решался ей врать. Да еще ходили слухи, будто во лбу у нее есть третий глаз, который обычно не виден, но открывается, когда она гадает. Конечно, это были пустые разговоры, но на простых людей, видевших свою княгиню лишь по большим праздникам, они производили неизгладимое впечатление.

Впрочем, Буривой был знаком с ней уже давно - он был дружкой жениха на княжеской свадьбе, которая состоялась без малого два десятка лет назад, и помнил Верхуславу еще молоденькой пятнадцатилетней невестой.

– Здравствуй, Боржек!
– просто, без лишнего чванства произнесла она.

Он сразу почувствовал к ней особенное доверие, даже близость - ведь Боржеком его называли только самые близкие люди. Здесь, в земле вятичей, этого имени никто не знал. Его называли Буршей, Бурилой, иногда даже Воятой - но "Боржек" никто из местных даже не умел выговаривать. Это имя знал только Всеволод, да пара его приближенных людей, с которыми вместе они прибыли сюда из изгнания на дальних островах. От мужа это имя научилась говорить и Верхуслава, да разве что его собственная жена, Снежана, знала его. Но Снежана сама была пришлой, из дальних славянских земель, а как у них там говорят - боги ведают. Верхуслава тем временем присела на узкую лавочку у окна и знаком пригласила садиться его.

– Ты не боишься встречаться со мной вот так вот, один на один?
– лукаво улыбнувшись, спросил ее он.

– А чего мне бояться?
– улыбнулась в ответ она.
– Мы уже целый век знакомы. Почти как родня.

– Мы и есть родня. Ты же посаженная мать у моих детей, - напомнил он.

– Кстати, как они?

– Тебя поминают, особенно дочка.

– У меня для нее есть колечки к веночку, сейчас кликну служанку, чтобы принесла.

– Нет, не нужно!
– решительно возразил Буривой.
– Ты ее разбалуешь. Если только на именины, или на какой велик праздник.

– Праздник Лады недавно был только, а Ярилина дня еще месяц ждать, - попыталась поспорить она.

– Вот и отлично. Подождем до Ярилина дня, - непреклонно сказал Буривой.

– Ну хоть повязочки-то ей передай. Они у меня шитые, с травами.

– Ладно, повязочки можно, - позволил уговорить себя он.

Верхуслава позвала свою боярыню, и та принесла две красивые длинные ленточки, на которые к праздничному венцу подвешивали серебряные "бережёные" кольца. Ленточки были расписные, "с травами" - то есть с замысловатыми вьющимися узорами. Когда боярыня вышла, Верхуслава посмотрела ей вслед и сказала:

– Сейчас вся дворня начнет обсуждать, что мы тут делаем и о чем говорим.

– Пусть обсуждают, нам-то что?
– отмахнулся Буривой.

– В самом деле, - согласилась она.
– У тебя что-то срочное?

– Да, но это наши с Володей дела, тебя не буду даже заботить, - ответил он.

Она улыбнулась - ее улыбка была располагающей и приятной. "Володей" называла Всеволода только она, и Буривой в ее присутствии тоже так говорил, хотя это для него было и не очень привычно. Но эти милые домашние имена вызывали в ней, видимо, те же чувства, что и у самого Буривоя, когда он слышал "Боржек".

– Мужа нет, он поехал осматривать стены. Говорил, что-то там нужно чинить, - сообщила она.

– О, стены осматривать - это надолго!
– рассмеялся Буривой.
– Их не то, что чинить - их заново строить нужно! Прясла совсем обветшали, заборола у них деревянные, а нужны каменные, шатры на башнях прохудились, сторожа мокнут под ними.

– Да, Гостибор много раз жаловался, что весь вымокнет, пока в ночных сторожах отстоит, - согласилась она.
– Но ведь это, наверное, трудно и дорого?

– Да, это дорого, - сказал он.
– Но куда деваться? Город городить - не лыко вязать.

Они поболтали еще о том, о сем. Разговор их тек, как у старых знакомых. Верхуслава не упустила случая посплетничать про знатных боярынь и довольно едко наговорила колкостей про жену Твердислава, которую недолюбливала за то, что та с ней соперничала по богатству нарядов. Буривой посмеялся и сочувственно покивал ей. Когда дело дошло до детей и их дел, у Верхуславы совсем развязался язык, и ее было уже не остановить. Буривою оставалось лишь слушать и улыбаться, время от времени поддакивая. В такой беседе пролетел целый час. Наконец, на улице послышался топот копыт и громкие голоса.

– Вот и Володя приехал, - сказала она, выглянув в простое, без разноцветных стекол окно.

– Пойду встречу его на сенях, - сказал Буривой.

– Да, пойдем. Я тоже тебя провожу, - предложила она.

Великий князь въехал на двор в окружении целой оравы слуг и ближних бояр. Гостибор кинулся к нему, чтобы придержать стремя и помочь спуститься с коня, но Буривой успел первым и сам принялся помогать другу. Ступив на землю, Всеволод тяжко охнул и припал на одну ногу.

– Все еще болит?
– участливо спросил Буривой.

– А куда же деваться?
– ответил князь.
– И нога болит, и рука. Раскроил мне ладонь Изяславка. Хорошо, что кольчуга попалась прочной, а то быть бы мне одноруким.

– А врач что говорит?

– Что он может сказать? Бормочет себе под нос заговоры про остров Руяну. Я понял только, что рану промыли успешно и заражения не будет.

– И то ладно, - с облегчением сказал Буривой.
– А я тебе подарок принес. Посмотри-ка!