Лисий край
Шрифт:
И сейчас с его плотно сжатых губ готова была сорваться единственная просьба, мольба – не отбирать бледный узкий луч света, не оставлять его одного в ледяной темноте.
Он сражался один против троих. Сильных, уверенных, хорошо вооруженных северян, спустившихся из моря вниз по реке, чтобы грабить, убивать и жечь. Смеясь, охотиться на его людей, словно на лис. И они смеялись! Когда одиночка в простой белой рубахе заступил дорогу могучим бойцам в длинных, тщательно начищенных песком кольчугах и крепких шлемах. Когда отсекали щепки от его сбитого из липовых досок щита. Когда белый холст перечеркнула сначала одна быстро набухающая
Но смех стих в тот миг, когда Мечислав отшвырнул остатки щита и сам прыгнул вперед с яростным боевым кличем, пластая перед собой воздух. И его глаза не обещали захватчикам легкой победы. Не обещали покорности. Не обещали забавы. Только смерть.
Рассеченное бедро было платой за жизнь второго, чья левая рука с частью плеча не отлетела прочь только потому, что ее удерживал наполовину перерубленный рукав железной рубахи. Оставив меч в ране, точно обезумев, Мечислав набросился на третьего с голыми руками. Чувствуя, как вместе с кровью уходят из тела силы. Понимая, что конец близок. И все же – не в силах остановиться. Может, потому что за его спиной были не только бегущие женщины и дети, не только отчаянно пытающиеся остановить врага немногие воины, ответившие на призыв своего князя. Не только родное городище. За его спиной был лес. Ее лес.
Они покатились тогда по прибрежному песку, сцепившись, как бешеные псы. Нанося отчаянные удары. Хрипя. На ощупь ища перекошенный яростью рот и глазницы врага.
Северянин слишком поздно догадался выпустить свой топор на длинной рукояти, разом сделавшийся бесполезным. Мечислав сквозь багровую пелену, застилавшую ему взор, сквозь бешеный стук крови в голове даже не разглядел – почувствовал на поясе налетчика тяжелый нож в затейливо украшенных ножнах. И когда железные пальцы чужака сомкнулись на горле, выдавливая жизнь и гася сознание, молодой князь нащупал рукоять этого ножа, в последнем отчаянном броске утопив лезвие где-то в зарослях косматой бороды…
И все же даже тогда, в тот день… О, боги! Как же это было легко!
Но что он мог сделать сейчас? Только сжимать кубок в надежде, что боль отрезвит и заставит поднять глаза. Выслушать. Кивнуть, соглашаясь.
– Князь. Мы хотели напомнить тебе о долге. О твоем народе. О твоей земле. О том, что правитель вашего рода занимает свое место лишь до той поры, пока он достоин этого. Мы хотели…
Старый Витольд смотрел, сурово сдвинув брови. В его водянистых глазах цвета позднего, ноздреватого мартовского льда, невозможно было теперь прочесть ничего.
– Мы не станем этого делать, Мечислав, сын Анджея, князь Лапекрасташа. Я вижу, в том нет нужды. Ведь я прав?
С трудом разлепив губы, князь хрипло выдохнул:
– Так. Я помню свой долг. И всегда его помнил.
– Хорошо. Мы решили помочь тебе, князь. Помочь и впредь помнить о нуждах родной земли и твоих людей. Сделать верный выбор. Разве не для того даны правителю советники?
Почти без эмоций, он слушал. Не пытаясь представить, какая она – юная Вия или, как ее чаще называли, Вилка – Волчица. Последняя в роду повелителей соседнего удела Вилклаукаш, Земли Волков. Любимая, единственная дочь воинственного и честолюбивого Владислава. Говорят, она красива.
– Владислав согласен поддержать Лапекрасташ словом и делом. Согласен не только назвать тебя любимым зятем, но и оставить правителем этой земли до тех пор, пока ваш сын и его внук не войдет в полную силу, чтобы править объединенными землями. Гонец из Вилклаукаша вернулся сегодня поутру. Когда луна пойдет на убыль, Вия ступит на землю лис. Твоя невеста. И ты, Мечислав, сын Анджея, князь Лапекрасташа, примешь ее с почтением и любовью, как свою жену и мать будущих детей. Такова воля твоего народа.
– А как же… лисы?
…шелк влажной после любви кожи. Перламутр острых ровных зубок, видных меж разошедшихся в мучительно-сладком стоне губ. Желтые глаза, которые видят многое, но отражается в них только он. Всегда только он…
– Лисы не возражают, Мечислав.
– Они согласны? – Никак не укладывалось в голове, что старики спрашивали у Ванды и она согласилась…
– Не возражают. Для тебя этого должно быть довольно, князь. Готовься к свадьбе…
Лисы окружали опушку леса кольцом. Неприступным, рыжим кольцом живого пламени. Неприступным – и недвижимым. Лишь едва дрожали меж белых зубов в узких пастях, раздвинутых в вечных лукавых улыбках, алые языки.
Мечислав сделал глубокий вдох и шагнул вперед, не отрывая взгляда от травы под ногами.
Шаг. Еще шаг. Еще. И еще.
«Как ты могла, Ванда? Как? Ты? Могла?.. Спряталась за хищной маской проклятой Лаппэ?!»
Шаг. Еще шаг. И еще.
По внутреннему ощущению, князь давно уже должен был пересечь границу леса Лаппэ. Но под сапогами по-прежнему чуть похрустывали, исходя кружащим голову духмяным соком, стебли высокой травы.
Не выдержав, Мечислав поднял глаза.
Опушка леса была все так же далека, что и раньше. Все это время он шагал параллельно ей, забирая круто вправо.
И все так же беззвучно смеялись лисы.
Прошипев ругательство сквозь стиснутые зубы, князь повернулся и пошел в правильном направлении, неотрывно глядя на лес.
На этот раз, кажется, получилось.
И вот уже он на опушке. Вот две ближайшие к нему лисы, и свободное пространство в десяток локтей между ними.
Чувствуя, как сердце колотится где-то в горле, Мечислав сделал очередной шаг. И тут же сидящая от него по левую руку лиса совершенно неуловимым для глаза движением перетекла вправо, оказавшись точно на пути человека. Казалось, что круглые желтые глаза зверя находятся на одном уровне с глазами князя.
И в этих глазах написан… приговор?
Мечислав не поверил. Не останавливаясь, начал забирать еще правее. Теперь уже правая лиса переместилась поближе к товарке. И настолько «поближе», что протиснуться между ними, не рискуя задеть, можно было попытаться только боком.
Еще несколько попыток, закончившихся тем же, окончательно уверили князя: его не собираются впускать в лес.
– Я должен поговорить с ней! Должен, слышите?! – воскликнул он в отчаянии.
Никакой реакции со стороны хранителей леса не последовало.