Листая Свет и Тени
Шрифт:
– А что он еще сказал про меня?
– Что деньги и драгоценности хранятся в шкатулке в верхнем ящике комода. Разрешите проверить? – с этими словами Дед Мороз-бандит подошел к комоду, выдвинул верхний ящик, вынул деревянную резную шкатулку, продемонстрировал ей в доказательство своих слов.
– Да какие там драгоценности и деньги, – отмахнулась она, – так, по мелочи. Колечко обручальное, цепочка, дешевенькая бижутерия да четыре сотни.
– М-да. Не густо.
– Так что надул вас ваш мозговой центр. Дезинформировал. И все же я никак не могу поверить, что это
– А давайте сходим к нему? Прямо сейчас. Спросите сами его в лоб.
– Да как-то неловко… Поздно уже. Он спать рано ложится, старенький все же. Мы его побеспокоим.
– Ничего, ничего. Сегодня можно. Все же Новый год. К тому же он собирался ночью поработать – план ограбления Центрального банка составить.
Неудобно было идти в такую ночь с пустыми руками, хотя бы и к главарю бандитов. Взяли с собою несколько мандаринов, бутылку шампанского и нераспечатанную коробку «Птичьего молока».
Пал Палыч дверь открыл сразу. Не спал. Может, и в самом деле работал над планом. Удивленно прищурился на Деда Мороза, заулыбался приветливо соседке, узнав ее.
– Томочка, деточка, с Новым годом.
– И вас с Новым годом, Пал Палыч. Вот решили заглянуть к вам на минутку, поздравить. Не помешали?
– Что ты, милая. Я очень даже рад. Такая приятная гостья, да еще и с Дедом Морозом. А то все один да один. Входите, гости дорогие.
Прошли к столу. Пришедшие выложили свои гостинцы. Тамара по просьбе хозяина достала фужеры. Выпили по бокалу шампанского. Съели по мандаринке. Замаскированный под Деда Мороза бандит кивнул ей: спрашивай, мол, задавай свои вопросы. Но у нее никак язык не поворачивался.
Хозяин квартиры между тем открыл коробку конфет, угостил гостей, угостился и сам.
– Сто лет не едал «птичьего молока». Мои любимые конфеты, с детства еще. Правда, если честно, то вкус уже не тот. Нет, далеко не тот. Раньше и конфеты были вкуснее, и праздники веселее, и зимы морознее. Правда, Дедушка Мороз?
– А то! Знамо, морознее.
– Странное все же название: «птичье молоко», – задумчиво сказала она.
– Имеется в виду, что это нечто необычное, удивительное, чего не бывает в жизни, – пояснил Пал Палыч.
– Тогда надо бы произвести конфеты с названием «коровьи яйца», «свиные рога», «бараньи перья», – предложил Дед Мороз.
– Не хочу «бараньи перья», лучше «птичье молоко», – не согласилась она.
Уходя от Пал Палыча несколькими минутами позже, она в прихожей замялась, мельком глянула на Деда Мороза и все же решительно спросила соседа:
– Пал Палыч, хотела спросить вас. Извините меня, конечно, но… Я насчет… наводки.
– Ах, вы об этом, Томочка, – тепло улыбнулся сосед, – да, да, милая. Конечно. Надо взять полкило грецких орехов, вынуть из них перегородки и настоять на водке. Только на хорошей водке. Первое средство для повышения иммунитета. Только на нем и держусь.
Вернувшись домой, она расстелила на столе бумажную салфетку, переложила в нее из шкатулки золотую цепочку, четыреста рублей, янтарные бусы и металлическую заколку для волос в виде розы, аккуратно сложила концы, протянула Деду Морозу: «Возьмите. Чем богаты».
– А кольцо?
– Кольцо не дам. Это память. Да оно и недорогое, за него много не выручите. Возьмите сами еще, что вам надо. Только кольцо не дам, альбом с фотографиями сына и Ваську.
– Какого Ваську?
– Кота моего Василия.
– Его же Оккупантом зовут.
Она застыла. Медленно подняла лицо, широко раскрытыми глазами впилась в глаза Деда Мороза. Он смешался, отвел взор.
– Вася, ты?
– Ну я…
– Эх, ты. Вот как значит. Знаешь кто ты после этого? Оборотень в бороде. Вот кто.
Она резко повернулась и ушла на кухню, плотно закрыв за собою дверь.
…Пила кофе черный, крепкий. Вошел он. В отсутствие бороды, усов, шубы и прочих дедморозовских признаков это был мужчина немного за сорок, среднего роста, средней комплекции, средней внешности, с первыми признаками мужского возрастного облысения. Она кинула на него быстрый взгляд. Взгляд был строгим и сердитым. Поджала губы, нахмурилась.
Он покаянно стоял перед нею.
– Прости, Тома.
– Бог простит.
– А ты?
– Забирай салфетку и уходи.
– Какая салфетка? Тамара, неужели ты и в самом деле подумала, что я пришел тебя грабить?
– А зачем тогда?
Он вздохнул, переступил с ноги на ногу. Робко попросил: «А можно и мне кофейку?»
Она равнодушно пожала плечом. Он налил себе кофе, сел за стол напротив нее. Пили молча. Молчание было напряженным, тягостным.
– Так зачем же ты пришел, Вася? Да еще в таком законспирированном обличье?
– Просто так. На тебя посмотреть.
– Я не Джоконда, чтобы на меня смотреть.
– Ты лучше.
– Вона как заговорил. Два года назад совсем другое говорил.
– Дурак был.
– Сейчас поумнел?
– Поумнел.
Опять повисло молчание.
– Зачем Оккупанта в Ваську переименовала? Мне в отместку?
– Зачем? – она подняла на него печальные глаза. – Затем, чтобы хоть имя твое со мною осталось. Чтобы было кого Васей окликнуть. Был рядом дорогой человек с дорогим мне именем. А потом сразу – раз! – и нет ничего: ни человека, ни имени…Как ты жил это время, Вася?
– Плохо, Тома. Очень плохо. Так плохо, что чуть себя не порешил. А вчера подумал: пойду хоть посмотрю на нее. Как она? Счастлива ли? Спокойна? Хоть услышать. Увидеть. Поговорить. Как прежде. Все же новогодняя ночь. Авось, да не прогонит. А чтобы уж точно не прогнала, вот приоделся Дедом Морозом…Знаешь, Тома, я в последнее время о будущем стал задумываться. Какое оно будет? И понял, что не так важно, что там будет, а главное – чтобы ты там была. Ты и Коля. А если вас там нет, то и будущего нет. Прости меня, Томочка. Прости, в эту новогоднюю ночь. Нет мне жизни без тебя. Ты – мое единственное солнце, – он говорил и говорил. Она кивала в такт его словам. Она его не слышала. Она слушала песню по радио: «Счастье вдруг… в тишине… постучалось в двери. Не ужель ты ко мне? Верю и не верю. Падал снег, плыл рассвет, осень моросила. Столько лет, столько лет где тебя носило?!»