Листопад
Шрифт:
– Братья… – вздохнул единорог. – Братья и сестры. Не думай о том, чего не было.
– Прости.
– Возьми. Так лучше.
На землю мягко заструилась серебряная прядь. Лес поднял её и спрятал на груди – так было теплее.
Он уже ступил в туман, когда почувствовал, как единорог оглянулся.
– Или мне всё-таки войти внутрь тебя? Ведь без меня ты будешь беззащитен…
Лес подумал.
– Нет.
– Прими меня. Я не задохнусь. Я мудрее тебя. Я старше.
– Нет.
– Ты
– Нет, – очень просто и тихо сказал он грозе, и ярость утихла. – Прости. Но так здесь не выжить. Поэтому за нас двоих я тоже буду решать сам.
Лес проснулся около одиннадцати.
За окном было светло и шумно. Галдели птицы, где-то лаял пёс – а на соседнем пустыре, видном из окна, дети играли в классики. Солнце, подумал он и сощурился. Почему – солнце…
Леса что-то слегка подтолкнуло. Он сам не помнил, как встал, оделся и вышел из дома.
Пустырь был старательно расчерчен палочкой на огромные квадраты. Такие огромные, что на одной ножке, как обычно, пожалуй, и не допрыгнешь – подумал он, ловя себя на желании найти где-нибудь биток. Дети носились по ним, то и дело подскакивая и крича.
– Земля! Вода! Воздух! Огонь!
– Земля! Вода! Огонь! Воздух!
– У меня две Земли! У Дане шесть шагов до последнего дома. Кто быстрее?
– Я быстрее! У меня восемь! До следа!
– Какого следа? – тихо пробормотал Лес, рассматривая пустырь. И застыл.
Там, где кончался утоптанный щебень, белая неровная линия обрисовывала два глубоких следа копыт. Раз … Два… Один был неровный, смазанный. Как будто тот, кто стоял на задних ногах, без разбега прянул в небеса, толкнулся правым копытом – и пропал.
Растворился.
– Интересная игра… Кто это у вас такой умный?
– А что, низзя? – человек лет десяти шмыгнул носом и показал в сторону, где сидел такой же растрепанный птенец, разве что задумавшись. – Это Дане приснилось, вот он и придумал. А вам что, тоже интересно? Пойдем, я покажу.
– Оставь его в покое! – резкий голос пригвоздил обоих к месту. Что-то я нервный, подумал Лес и обернулся. За ним стояла Герда, держа в руках книгу, и рассматривала стершийся рисунок карандашом на чистой странице.
– Это ты мне или ему? – поинтересовался он, когда испарился нахальный ребенок.
– Какая разница. Пусть играют. Я когда-то видела то же самое.
Он внимательно посмотрел на утоптанную каменистую площадку. Потом на книгу в её руках. «Мои настоящие путешествия». Керин Л. И библиотечная печать. (Слово
– Я был здесь вчера ночью.
Герда внимательно на него посмотрела.
– Ничего не поделаешь. К счастью, ты равен ему. Здесь так и написано…
– Здесь о другом. Я такого не писал! Я не писал о единорогах, их не было! И здесь, и там есть духи, боги, революционеры, рассказ о том, как правое дело оказалось важнее и послушания, и благополучия… Но я сам гораздо хуже собственной книги.
– Я просто говорю о тебе правду.
– Я знаю.
Он в волнении ходил по площадке, листая книгу, отобранную у Герды, и не узнавал в ней ни единого слова. Вот почему его держат здесь, вот чего не хватало… Меняется человек – меняется все.
«Я изменился» – думал он. «Я изменился». Но вокруг все оставалось неизменным.
Нет, не неизменным. Он вспомнил время, другое время, когда его слова что-то значили. Вокруг был жаркий, мокрый тропический лес, и тело покрывалось отвратительной потницей и язвами. Его третий день тащил за собой, как военную добычу, оборванный отряд мародеров, не умевших даже читать. На четвертый день направление было потеряно, и он рискнул подать голос, видя, что единственный владелец карты собирается забить ее обрывки в ружье шомполом, как пыж. Друг и будущий соавтор, вытащивший его из ямы, а тогда – такой же оборванец в синяках, переводил, а он вычислял местоположение по звездам…
Взятая деревня, взятый город, примененные знания, золотые часы, почтительно принесенные ему тем, кто когда-то жестоко избил его при взятии в плен, окопы чужой армии, чужая рваная форма, взятый большой город, жара, победа…
Я почти не командовал, подумал он. Командовал обычно кто-нибудь подходящий. Я даже не советовал. Я просто что-нибудь точно знал – и не мог не говорить об этом.
Жаль, что тогда я ничего не писал.
– Чужое счастье – засмеялся он. – Там даже написано. Они называли меня – чужое счастье. Мне от этого счастья почти не было. Как я могу быть равен единорогу?
– Ну, ты не так сильно изменился, как тебе хотелось бы – сказала Герда. – Не трус ведь…
– Герда, ты забыла, что я трус! Я не… Я же ни разу не колдун! Я не смогу принять единорога целиком!
– Почему? Ведь он просил тебя.
Лес глубоко вздохнул:
– Это оскорбило бы единорога.
Она шелестела страницами книги, не поднимая головы.
– Продолжай. Раз уж он выбрал тебя, он знал, на что идет сам.
– С той ночи, когда я видел его, я захотел всегда быть с ним и быть, как он… А теперь я – не он. И он – тоже не я. Нельзя осквернить единорога, поместив его в такой сосуд, как моя несчастная голова. Но когда я засыпаю – в этих лесах появляется ещё один обитатель. Так что пока мне есть чем гордиться.