Листопад
Шрифт:
— Почему молчишь? — спросил Лабуд, не выпуская из своих рук руки Горданы. Она почувствовала в его словах укор и усмешку. — Разве тебе нечего мне сказать?
Она смотрела ему в глаза, не зная, что ответить.
— Мне сказали, что ты погиб, — прошептала она после мучительного молчания. — Я не могла не поверить…
— Не говори мне о смерти, — неожиданно строго прервал ее Лабуд. — Всю жизнь она меня сопровождает. Надо ее хоть иногда забывать.
Гордана улыбнулась, подняла его ладони и прижала их к своим щекам.
— Дорогой мой, любимый, не сердись, — со вздохом сказала она. — Я люблю тебя и ждала только тебя, ждала
Лабуд молчал, думал. Знал, что не было никакой автокатастрофы. Но сейчас все это не имело значения. Его лоб покрылся холодным потом. Голова кружилась. Рваные клочья тумана неслышно тянулись друг за другом. Костер угасал. Мрак становился все темнее и гуще. Лишь едва слышный ветерок шелестел над головой, загадочно шептался с голыми ветвями дуба, сбивая с них дождевые капли. И когда капли падали в костер, он на мгновение вспыхивал язычками пламени и освещал неярким колеблющимся светом лицо Горданы.
— Если бы я знала, что ты жив, что когда-нибудь вернешься ко мне, — шептала она мягко и сердечно, словно говорила сама с собой, — все было бы по-другому. Никогда, никогда бы не изменила тебе. Я хочу, чтобы ты знал об этом.
— Спасибо тебе, Гордана, что не совсем забыла меня, — ответил Лабуд, не сводя глаз с ее уст… таких дорогих, любимых. «Неужели они целовали Лолича?» Эта мысль глубоко кольнула Лабуда, и непроизвольным движением он отбросил от себя руки Горданы.
Гордана не поняла его жеста и снова положила ему на плечи свои руки. Она неотрывно смотрела на него, и ей показалось, что его глаза понемногу оживали, лицо приобретало свой естественный цвет, становились нежными губы и к ним возвращался запах, запомнившийся ей при первом поцелуе.
— Почему ты никогда не писал, почему?.. — застенчиво спрашивала она. — Я бы ждала тебя всю жизнь. Всю жизнь.
Ревность, захлестнувшая было Лабуда, постепенно затихала.
— Я никому не писал. Оттуда, где я был, письма не идут. Между той жизнью и этой нет связи. Там… — Он не закончил фразы и закашлялся. На его лицо снова пала тень смерти.
Гордана потерянно смотрела на него, понимая и сознавая его трагедию, неизлечимость его болезни. Думала о том, как ему помочь. Она была готова принять на себя все его муки.
— Ты, кажется, собирался уходить? — будто разбуженный тяжким кашлем Лабуда, спросил Лолич. — С твоим туберкулезом надо лежать в больнице, а не скитаться по лесам.
Гордана презрительно посмотрела на мужа, перенесла взгляд на Милана, затем снова на мужа. Зная характер Лабуда, она подумала о том, что если сейчас он повернется и уйдет, то ей его больше не видать никогда. Надо было решать, и решать скорее. Она на мгновение закрыла глаза, обретая решимость.
— Конечно, конечно, — произнесла она, — Милан срочно нуждается в лечении.
— Наконец-то услышал от тебя сегодня первое умное слово, — сказал Пейя, еще не осознав, какой приговор он вынес себе. — Я сейчас же отвезу его в больницу. — И, обернувшись к Гордане, добавил: — Ты не беспокойся, я быстро вернусь.
— Я тоже иду с ним, — решительно заявила Гордана. — Я не могу оставить его в таком состоянии.
— Брось, Гордана, свои глупости, подумай, что делаешь. — Лолич в сердцах швырнул в костер только что прикуренную сигарету. — Успокойся, приди в себя. Что это на тебя напало? Нам же завтра утром надо быть в деревне на открытии памятника павшим бойцам, а к вечеру сдать в редакцию готовый репортаж.
— Спасибо за напоминание, но меня больше не интересует ни твоя редакция, ни твой репортаж. Все эти годы я делала все, что ты хотел, а сейчас буду поступать, как сама считаю нужным… Еще не совсем поздно, — она обернулась к Лабуду, — мы успеем на последний автобус. Подожди минуту, я возьму свою сумку. — И она поспешила к машине.
Лолич стоял неподвижно, будто окаменев. Он знал упрямый характер жены и больше не осмеливался ее задерживать. Тяжело дыша, ловя пересохшими губами холодный воздух, он думал о том, с каким превеликим удовольствием одной рукой задушил бы сейчас Лабуда. Испугавшись этой мысли, он отошел в сторону. Еще никогда он не чувствовал себя таким неуверенным, как сейчас. В отчаянии он был готов на все. На мгновение он встретился взглядом с Лабудом. Тот скупо усмехнулся и устало присел на камень, на котором сидела Гордана, когда они появились у костра. Безысходные мысли навалились на Лолича, давили его своей тяжестью. Он ощущал тупую боль в голове, в ушах звенело, как после хорошей ночной пирушки.
Лабуд сознавал свое состояние. «С такой болезнью, как у меня, — думал он, — трудно на что-нибудь рассчитывать. Обычно страдающие туберкулезом люди уходят из жизни весной, когда начинает цвести тыква. Понимает ли это Гордана? Как она будет жить после меня? Надо сказать ей сейчас все, ничего не скрывая. Остановить, надоумить. Жаль, но скрывать ничего нельзя. Как-то она воспримет мои слова? Может быть, мне лучше повернуться и уйти, и пусть она думает, что хочет, хоть трусом считает».
— Гордана, — позвал он ее с намерением исповедаться перед ней, но, встретив ее взгляд, ощутил какую-то внутреннюю боль и должен был сначала совладать с собой.
— Уже поздно, да и дождь кончился. — Она подошла к нему с дорожной сумкой в одной руке и с зонтиком в другой. — Как приятно мне видеть тебя… Пошли, так будет лучше для нас обоих…
Тонкие прямые брови Горданы взметнулись и стали похожи на крылья ласточки в полете. Она попробовала улыбнуться, но внезапные слезы выдали ее.
— Милан, дорогой мой, зачем так… — Она уронила голову ему на плечо и обвила шею руками. — Или забыл меня, разлюбил?.. Сколько я страдала, сколько слез пролила! Пойми, я тебя нашла и не хочу больше терять!
Она вся дрожала, и ее волнение передавалось ему. «Она любит меня, она моя! Мы любим друг друга уже пятнадцать лет, — пытаясь оправдаться в собственных глазах, думал Лабуд. — Нет, нет, ничто нас больше не разлучит. Я люблю ее, и этим все сказано».
Гордана по-своему расценила его затянувшееся молчание.
— Коли не любишь, — сказала она резко, — я не хочу тебе навязываться… У меня хватит сил пережить и это несчастье.
— Как можешь ты такое говорить, Гордана? Ты ведь знаешь, что я тебя люблю. Только любовь твоя и помогла мне выжить и возвратиться к тебе. Она давала мне силы и помогала пережить самые тяжкие времена. Только что я сейчас? Моя болезнь неизлечима. Надежды на выздоровление нет, мои цветы отцвели, листья опали… Мне жить-то осталось всего до весны, чтобы, когда все расцветет, угаснуть. Поэтому я не хотел бы тебе принести несчастье, оставить тебя одну.