Листопад
Шрифт:
— Не станет он этого делать. Он против коммунистов, это я знаю точно.
— Мне известны его взгляды, но, пока он с нами в одном отряде, до тех пор мы будем стремиться удержать его и переубедить, так же как и его единомышленников. Если же он будет настаивать на отделении, надо сделать все, чтобы как можно меньше людей ушло вместе с ним.
— Вот теперь мне ясно все, — сказал Влада, избегая встречаться взглядом с Лабудом. — Я подожду, пока вы или разойдетесь или соединитесь. Мне некуда спешить. Делайте вашу революцию без меня. Ты знаешь, что я не люблю совать нос в политику, хочу жить спокойно. Не мешайте только мне, а я вам не помешаю.
Это было уж слишком. Лабуд гневно подступил вплотную к Владе.
—
Тонкие, сухие губы Влады зашевелились, словно он читал про себя молитву, лицо покраснело, глаза блеснули. Он стал похож на разъяренного быка, готовящегося поднять на рога своего противника.
— За кого ты меня принимаешь?! — обиженно воскликнул он звенящим голосом. — Ошибаешься, коли считаешь, что ради юбки я пожертвую своею честью и позволю запятнать свое доброе имя.
— Ну что ты, Влада, я ничего плохого о тебе не хотел сказать, но ведь ты сам все это говорил.
— Врешь ты, да и ошибаешься к тому же. Я еще не сказал своего последнего слова, а ты уже выводы делаешь. — Влада замолчал, пытаясь взять себя в руки и успокоиться. Он опасался, что Милан может неправильно понять его откровенное признание. — Послушай, Милан, — решился он наконец. — Не все у меня обстоит так, как тебе кажется. Я тебе никогда об этом не говорил, да и сейчас не стал бы, если бы ты не вынудил. У тебя найдется закурить?
Они закурили. Сделав несколько затяжек, Влада продолжил свою речь уже негромким голосом, словно про себя:
— Нет, жизнь моя несладкая. Знаешь, как птица себя чувствует в чужом гнезде? Так и я. За те четыре года, как я женился и пришел к жене в дом, ни разу не почувствовал себя хозяином. В их доме больше слушают мнение Стояна Чамчича, чем мое… Он, мол, хозяин, знает, как вести дела. А я кто для них? Никто и ничто. Слугой был, слугой и остался.
— Ну вот, значит, по тебе в этом доме плакать не будут, если ты уйдешь от них к нам… в партизаны. Бери винтовку и айда с нами, хоть на один день почувствуешь себя человеком, — сказал ему Лабуд. — Так или иначе, а к осени война кончится. Переломят русские немцам хребет, а там посмотрим, кто у нас хозяин, а кто работник…
Надежды Лабуда на то, что война закончится к осени, не сбылись. Война продолжалась, а положение партизан в Югославии с каждым днем становилось вся тяжелее. Побед они давно уже не одерживали. Кроме того, резко ухудшилась погода. Целыми днями дул холодный ветер и моросил нудный холодный дождь. Временами с неба падали уже крупные мокрые хлопья снега. Одежда на бойцах не успевала просыхать. Зима стояла на пороге, а это такой проситель, которого хоть и не любят, но отказать ему в постое не могут. Все последние дни небо так низко висело над землей, что казалось, поднимись на крышу дома — и достанешь облака руками.
От непрерывных дождей дороги Шумадии стали непроходимыми. В определенной степени это было на руку партизанам: немцы
— Нашли занятие, — ворчал бывший студент Белградского университета Пейя Лолич, ступая босыми ногами по грязной проселочной дороге. — От него партизанам столько же пользы, сколько студентам от закона божьего. О том, что мы здесь прошли, немцы без труда узнают в первой же деревне. Схватят какого-нибудь работягу, сунут ему в нос винтовку, и тот им как на исповеди все выложит.
Лоличу не ответили. Люди шли молча, уткнув глаза в дорогу. Пейя тоже как-то по-стариковски согнулся и замолчал. Настроение у него было скверное. Тяжелая обстановка угнетала бойцов, они больше молчали, глубоко прятали свою боль и тревогу, и лишь изредка кто-нибудь тяжело вздыхал, словно возвращался с похорон.
— Скоро морозы ударят, а тогда комиссар, наверное, распорядится овец заколоть и приготовить нам жаркое, — нарушил кто-то тягостное молчание. — А знаете, — продолжал боец, — из баранины джувеч [7] ничуть не хуже, чем из свинины, надо лишь умело приготовить. Я особенно люблю джувеч с картошкой, но можно и с рисом.
— Не околейте, лошадки, от зеленой травки, — с усмешкой произнес Влада Зечевич. — Боюсь, что, когда мороз ударит, некому будет есть твой хваленый джувеч, — продолжил он свою мысль, потирая озябшие руки.
7
Джувеч — блюдо из мяса, риса и овощей.
— Честное слово, Влада, ты неисправимый скептик, но люди на тебя почему-то не обижаются, — растягивая каждое слово, сказал Пейя.
— Точно, Лолич, на меня никто никогда не обижается, кроме собственной жены. — И Влада тяжело вздохнул, то ли шутя, то ли серьезно.
— От жены все можно стерпеть, если она стоящая, я так думаю, — сказал Лолич. — А твоя заслужила, чтобы ты побольше уделял ей внимания. У кого еще есть такая жена? Куда бы нас черти ни занесли, она все равно тебя находит. Изо всей роты ты один ходишь в чистой рубашке. И все благодаря ей. Поверь моему слову, не сегодня-завтра она появится снова и накормит нас всех. Если можно было бы угадать такую прилежную жену, я сразу бы женился.
Зечевич, казалось, не слушал Лолича. Взгляд у него был какой-то затуманенный, а вид хмурый.
— Твоя жена поднимает дух всему нашему взводу, — продолжал, однако, развивать свою мысль Лолич. — Ее любовь должна и тебя вдохновлять на подвиг.
— Ты прав, Лолич. Но любовь не только вдохновляет, она и мешает.
— Ты, оказывается, еще и циник, — усмехнулся Лолич.
Влада сердито посмотрел на Лолича, и тот замолчал. Лолич знал, что любое упоминание о жене огорчало Владу.
Лолич за свою жизнь уже успел познать и любовь и разочарование. Были у него успехи и поражения, и он был не из тех, кто избегал любовных приключений. Стоило ему встретить красивую девчонку, как он влюблялся в нее до безумия и после этого долго лелеял ее образ в своих мечтах, пока не встречал следующую, как ему казалось, более красивую.