Листопад

Холдор Вулкан

Прочитав письмо, Хуршида на миг замерла. Потом прильнула голову к столу и навзрыд зарыдала:

– Неееет, нееет!
– кричала она диким голосом, ударяя кулаками по столу. Плакала она, никого не стесняясь, даже посетителей, которые замерли от удивления с вилками в руках. Потом Хуршида резко встала и рывком побежала на улицу, в надежде успеть увидеть Султана, который садится на такси и тут же остановить его. Но Султана там не было.

20 глава

Писатель Каландар Хазрат Ибн Абдельфаттах

После того, как Хуршида возмутила посетителей своей истерикой, хозяин столовой уволил её. Ей пришлось искать новую работу. После долгого поиска, она все же нашла работу в городском Парке культуры и отдыха. Она там начала работать дворником и убирала территорию парка метлой с длинным деревянным черенком. Хуршида выполняла задания, которые давал ей бригадир. Работать в этом парке нравилась ей еще тем, что в нём тоже росли белые акации. Там, где она иногда сидела на скамейке под белой акацией, едя свой скудный обед, она чувствует себя как на родном полевом стане, где росла точно такая же белая акация, которая стала символом ее любви. На озере люди катались семьями на катерах, на лодках, некоторые толпами гуляли по парку, где было тенисто, чисто и прохладно от клокочущих фонтанов. Многие предпочитали кататься на каруселях, другие отдыхали на других аттракционах,

ели мороженое и пили прохладительные напитки. Особенно привлекали внимание Хуршиды хорошо одетые влюбленные пары, которые гуляли по парку, шагая под ручку, звонко смеясь. Хуршида смотрела им вслед белой завистью, задумчиво опираясь на черенок грабли или лопаты с рабочими перчатками на руках. Входные дни Хуршида не отдыхала, как другие рабочие, а выходила на широкое поле и в юлгуновых зарослях собирала кизяки на зиму, несмотря на то, что она вот уже два месяца беременна. Собирать кизяки для нее было как полезная прогулка на чистом воздухе, своеобразный отдых, и свобода, где она могла думать о трактористе Султане сколько угодно и никто ей не мешал. Она каждое воскресенье уходила в сторону широкого поля, с мешком в руках, как люди, которые ходят в лес за грибами. Она радовалась каждый раз, когда находила кизяк, как заядлый грибник, который радуется, обнаружив гриб. Поскольку это древнее бесплатное сушеное топливо было лёгким, Хуршиде не составляло особого труда поднимать огромный мешок с кизяками. Кизяков напоминавшие лепешки можно было обнаружить в основном в тех местах, где всю лето паслись коровы. Хуршида сегодня решила собирать кизяков на краях хлопковых полей в юлгуновых зарослях и на берегу реки у оврага. Собирая кизяки, она оглянулась вокруг и, убедившись в том, что нет никого, она запела грустную песню о любви и разлуке. Пела она самозабвенно и красиво, словно профессиональная певица. Она пришла в себя и покраснела от стыда только тогда, когда увидела на берегу, посреди высоких трав, человека, который сидел с удочкой в руках. Он смотрел на Хуршиду с интересом, и ей стало неудобно.

– Простите, я не знала о том, что Вы рыбачите тут. Мне жаль. Я наверно испугала рыбу - смущённо сказала Хуршида.

– Нет, наоборот, Вы мне помогли, зазывая всех рыб сюда, своими волшебными песнями! Это я прервал прекрасные песни, которые Вы пели. Я прервал их, кашляя как баран, у которого дырявые легкие. У меня курево такое горькое, что когда делаю затяжку, дым вонзается в мои легкие как стрела. Потому что я курю махорку, закрутив в клочок газеты. А Вы, поете, прям как легендарная французская певица Мирей Матье. Сперва мне показалось, что эти песни раздаются из транзисторного радиоприемника, и поет профессиональная певица. Может это так и есть? Вы профессиональная певица?
– сказал рыбак.

– Да ну, что Вы, какой у меня талант! Я не певица, а простая дворничиха. Работаю в городском парке культуры. Подметаю территорию - объяснила Хуршида.

– Нет, Вы должны работать не дворничихой в парках, а в филармониях и ездить с гастролями, давая концерты по всей стране! У вас звонкий и чистый голос как у камертона, как у серебряного колокольчика, который звенит дзинь! Дзинь! Дзинь! Но не забывайте, не дай Бог, Вы покинете искусство и не будете петь для широкой публики, то история Вас не простит. И будущие поколения хором будет проклинать Вас. Я ценю талант. Потому что я писатель. Пишу книги. Недавно написал очень интересный роман. "Погонщик" называется. В этом романе мой литературный герой Косакальпаразит Патронташ Партизанувуч сорок лет сидит в глубоком и темном зиндане эмира Абу Нигмана Мирзакулы Хайдар Ибн Дарвеш Кукальташ Абдульмакорим Хаджы Балутхана за похищение времени. Косакальпаразит Патронташ Партизанувуч с детства мечтал, чтобы у него было много времени, но его мечта не осуществилась. В краях, где родился Косакальпаразит Патронташ Партизанувуч, трудно было существовать, если у человека не хватало времени. То есть тогда время было дороже золота. От нехватки времени люди даже умирали, представляете? Родители Косакальпаразит Патронташ Партизанувуча тоже ушли из жизни именно от недостатка времени. Косакальпаразит Патронташ Партизанувуч вырос, окреп и однажды, он ограбил Центральный Банк. Там, к несчастью Косакальпаразит Патронташ Партизанувуча сработала сигнализация, и охрана задержала его с поличным. И осудив, посадили его в глубокий и темный зиндан, откуда человек может увидет только клачок небо и пролетящих птиц над зинданом. Через сорок лет молодой Косакальпаразит Патронташ Партизанувуч вышел на свободу седым, пожилым человеком и начинал работать пастухом погонщиком крупного стада ослов в степях. День и ночь он гонял стадо диких ослов по бескрайней степи с длинным кнутом в руках, и облака пыли, которые поднимались из-под копыт диких степных ослов, оседали на его вспотевшее лицо, на руки и ноги. Стадо ослов было таким громадным, что Косакальпаразит Патронташ Партизанувуч сбивался счета, когда хотел посчитать их по головам для отчета пред руководством. Он каждый день без выходных и без отпусков с утра до самого вечера бегал по степи босиком, в одних коротких полосатых штанах, обедая на бегу. А ослы, то долго и некрасиво иакали, вытянув шеи, то дрались между собой, кусая и лягая друг друга, то бегали, сотрясая степь копытами. Косакальпаразит Патронташ Партизанувуч любил гигантское стадо диких ослов, и день и ночь работал, чтобы загнать их в безопасные загоны, куда не могли ворваться стаи голодных волков. Но постепенно стадо вышло из-под контроля и перестало повиноваться погонщику Косакальпаразиту Патронташ Партизанувучу. Несмотря на это, пастух Косакальпаразит Патронташ Партизанувуч, не сомкнув глаз, по ночам разводил костры, и голодные волки не осмеливались напасть на ослов, опасаясь полыхающего огня. Но ослы не умели ценить непосильные труды своего пастуха, наоборот, однажды они затоптали его в грязь и убили. Вот такой вот грустный роман получился у меня вкратце - закончил рыбак свой рассказ. Потом добавил:

– Зовут меня Каландар Хазрат Ибн Абдельфаттах. А Вас, как звать?
– спросил он.

– Меня зовут... А зачем это Вам? Вообще-то я могу сказать Вам свое имя. Меня Хуршидой зовут. Но Ваш рассказ о романе, который Вы написали, просто поразил меня. Какой интересный и грустный роман. А где, в каком книжном магазине можно купить эту книгу, господин Каландар Хазрат Ибн Абдельфаттах?
– спросила Хуршида.

– К сожалению, Вы пока не найдете моего романа в книжных магазинах страны. Но есть надежда, что его опубликует одно крупное издательство, с которым я подписал контракт. Да, писатели тоже люди, и у них тоже есть семья, дети. То есть им тоже нужны деньги. Но я пишу в основном не для публикации. Мне ни с чем сравнить наслаждения, которое я получаю, когда пишу свои произведения. Люблю рыбалку, одиночество и тишину. Спать ложусь поздно, но просыпаюсь на рассвете, когда другие спят сладким сном, и в тишине прислушиваюсь к звонким утренним трелям недавно проснувшихся птиц. Улицы безлюдны. Если не считать птичий гам, то можно считать что вокруг царит тишина. Воздух прохладный и чистый. В такие часы кажется, что сознание углубляется, и разум становится прозрачный, словно зеркало. Потом выходишь во двор и, сидя на ступеньках деревянной лестницы своей хижины, внимаешь прохладной тишине, наблюдая за медленно и постепенно бледнеющим горизонтом, который пестреет полосами, словно порванная шелковая женская ночная рубашка бледно желтого цвета. Из далеких клеверных полей доносятся голоса диких перепелок: Вывык!Вывык! Бытбылдык! Бытбылдык! Тут одна за другой начинают просыпаться птицы и начинают петь в садах. Издалека еле доносится дробь барабанов и надрывный плач сурная (восточный деревянный духовой музыкальный инструмент), не нарушая тишину, наоборот, украшая ее своим присутствием. Особенно когда ты с кетменем на плече идешь по утренней тропе, заросшей с двух сторон высокой травой, начинает сверкать

алмазом утренняя роса, и с восходом солнца, заливаясь, поют жаворонки над полем. Ты остановишься с улыбкой на устах, чтобы слушать радостные песни этих птиц, которые поют. Ты слушаешь их песни, и тебе не хочется уходить. Потом с приподнятым настроением зашагаешь дальше, как говорят, семимильными шагами. Хорошо, что есть поле, к моему счастью. Если бы мне предложили работу в каком-то многолюдном городе и назначили заработную плату в размере пять тысячи долларов США в месяц, то я все равно не смог бы жить и работать там долго. Я бы умер прямо у рабочего станка от тоски по широким полям и по родному селению, постепенно худея, теряя дар речи как одичалый человек. Без полей, я как дельфин без моря. Люблю немой полет белых бабочек, которые трепещут над тропинками, безмолвно гоняясь друг за другом. Полет белых бабочек - это живое изображение тишины, которое художники не в силах изобразить в своих картинах. Я долго работаю на поле, стуча кетменем, и сажусь не для того, чтобы отдохнуть, нет. Для того чтобы стряхнуть сапог, в который попал комок. Я снимаю сапог с ноги и начинаю его трясти, держа его как трубу буржуйки, которую очищают зимой от копоти. Между тем, я слышу далекий и печальный голос одинокого удода и замираю с сапогом в руках: "Пупупуп! Пупупуп! Пупупуп! Пишшшшш!"."Пупупуп! Пупупуп! Пупупуп! Пишшшшш!". Я слушаю плач удода, замирая. Потом надеваю сапог и снова, продолжаю работать. Я раньше думал, почему мне всегда хочется плакать, когда услышу голос удода на полях. Потом понял, что это голос, оказывается, связан с моим детством, и он напоминает мне те далекие годы, когда я ходил на поле вместе с моей покойной мамой. Смутно помню тот полевой стан с камышовой крышей, высокие тополя и огромные ивы, в тени которых мы, дети, играли. Рядом журчала прозрачная чистая вода в арыке. На ветвях высоких тополей сотни воробьиных гнёзд, рыжую солому которых трепали ветры. Воробьи хором шумели, оглушая окрестность. А как шумели эти тополя и ивы на вольных ветрах! Няньки привязывали арканы гамаков на стволы тополей и, уложив в эти гамаки малышей, качали их, громко напевая колыбельную. За полевым станом - поля. На полях работали женщины, сверкая вдалеке остриями своих кетменей. Я до сих пор скучаю по этим полям, по тутовым деревьям с моршнистыми стволами похожими на ноги слона. Скучаю по тем высоким тополям, по ивам, по шуму и гаму воробьиных стай, и даже скучаю по запаху обработанных пестицидами семян хлопчатника, которые лежали в яме. Как ни странно, запах пестицидов - это тоже запах моего детства. Каждый раз, когда думаю об этом, слезы появляются в моих глазах. Почему, не знаю, но это так. Тот полевой стан и деревья, те люди давно исчезли. Но они живут на полях моих воспоминаний, и никто не может их убить и разрушить. С такими мыслями я снова приступаю к работе. Работаю, работаю, и вдруг снова останавливаюсь, выпрямляя спину, и прислушиваюсь к голосу кукушки, который доносится со стороны берегов, где растут маслины, которые расцвели. Приятный запах цветущих маслин разносят по полю пьяные ветры. О, видели бы Вы тот момент, когда я возвращаюсь с поля на фоне пылающего заката! Я иду усталый, но с хорошим настроением по знакомой до боли тропе, заросшей с двух сторон высокой травой, отгоняя назойливых камаров. Пока я пересекаю поле, тихо опускается вечер, и начинает смеркаться. Я иду по тропе, шагая с кетменем на плече. Но не без остановки, конечно. Останавливаюсь только, чтобы понаблюдать за луной, которая медленно поднимается из-за горизонта, тихо освещая хлопковые поля. Глядя на поднимающуюся луну, прислушиваюсь к пению сверчков, которые хором и ритмично стрекочут, но самих их не видать. А луна сияет самозабвенно. Там, над селением на небосводе, мерцают несметные звезды. Я приковываю свой взгляд на созвездие Большая Медведица, похожее на хрустальный черпак. А там - Малая Медведица. Я стою и никак не могу отвести взгляд от небесных светил. Я дехканин. Работаю и на другом поле, на поле литературы. Я сею семена доброты в сердца людей. Я знаю, что эти семена когда-нибудь обязательно вырастут и дадут свои плоды, которые принесут удовольствие и радость всем людям планеты. Напоследок я бы сказал так: для меня творчество - это жизнь. А жизнь - это творение, то есть тоже творчество, творчество Всемогущего БОГА - подытожил свой рассказ писатель Каландар Хазрат Ибн Абдельфаттах.

– Ндааа, я никогда не думала, что когда-нибудь встречу такого живого писателя, как Вы, да еще здесь, на берегу реки. Если честно, я восхищена Вашими рассказами - сказала Хуршида. Тут на поверхности береговых вод начал дергаться поплавок удочки писателя Каландара Хазрат Ибн Абдельфаттаха и, взволновав его, исчез под водой. Писатель Каландар Хазрат Ибн Абдельфаттах начал быстро заматывать леску в барабан и скоро над водой показался горб рыбы, которая нервно трепетала, желая избавиться от крючка. Но ей это не удалось. Каландар Хазрат Ибн Абдельфаттах вытащил рыбу из воды и, освободив ее от крючка, бросил на берег, где стояла Хуршида. Она даже испугалась и отскочила назад, насмешив при этом писателя Каландар Хазрат Ибн Абдельфаттаха. Они смеялись и радовались, с восхищением глядя на рыбу, которая от нехватки воздуха широко открывала и закрывала рот, конвульсивно дергаясь, корчась и вытаращив не смыкающие круглые, красные глаза без ресниц, пачкая свои серебристые чешуи песком.

21 глава

Драка в день рождения Турабиддуна

Сыну Хуршиды исполнился год. Она хотела назвать своего малыша Султаном, но ее муж Патхилла и свекровь Хуршиды предложили назвать малыша Турабиддуном в честь его деда, который показывал представления на свадьбах, бегая свободно по высокому канату с шестом в руках и прямо на канате резал барана. Недавно они всей семьей отмечали день рождения Турабиддуна за обильным достарханом. В день рождение присутствовали родители Хуршиды, которые сидели в почетном месте за столом. Абдулджаббар был как всегда подвыпивший и сидел держа своего внука в руках, целовал его в щечки, радовался.

– Я вижу чётко, что мой внук Турабиддун станет великим человеком!
– сказал он горделиво.

– Да, отец, Вы правы - подтвердил слова своего теста Патхилла, зажигая свечи, вставленные в красивый торт.

– А ну-ка зять, покажите-ка, на что Вы способны. Давайте тащите сюда, выпивку, которую Вы наверняка спрятали в холодильнике "Саратов". Какая речь вообще может идти о вечеринке, где отсутствует спиртное?! Выпьем же за здоровье моего внука Турабиддуна и за здоровье моего кумира Великого председателя товарища Кокюталова абу Саласаримсак ибн Гуслвожиб Тезактельбакезарувуча!
– сказал Абдулджаббар, высоко приподнимая своего внука и глядя ему в глаза. Услышав это, Патхилла вопросительно посмотрел на Хуршиду, мол, что делать? Хуршида позвала мужа на кухню и шепотом сказала:

– Патхилла-ака, отец и так уже сидит выпивший. Если нальёте ему еще, то - всё. Он начнёт дебоширить. Скажите, что Вы не пьющий, и у нас нет водки в холодильнике.

– Ты, что, асалим (мой мед), я так не могу. Как я могу обмануть своего тестя? Он же для меня все равно, что отец родной. А что он подумает обо мне после этого?! Я не хочу, чтобы отец наш подумал обо мне, что я жадюга. А что, если он встанет с места и уйдет?! Или, скажем, пойдет в близлежащий кабак, выпьет водки из горла бутылки, опустошив всю её стоя, и вернется к нам? Не лучше ли выпить с ним по сто и, убрать водку со стола, спрятать. Другого выхода у нас нет, любимая - сказал Патхилла тоже шепотом.

– Ну, как знаете. Будьте крайне осторожны. А то у отца такой характер, что мало не покажется - сказала Хуршида.

– Не волнуйся, дорогая, все будет окей - сказал Патхилла, поцеловав жену. Потом он достал водку из холодильника и направился к столу, за которым сидела его мама и теша с тестем.

Увидев бутылку водки в руках Патхиллы, Абдулджаббар хищно обрадовался,

– Вот это по-нашему!
– сказал он, потирая руки, словно муха, которая трет лапами.

– Да, отец - сказал Патхилла, тоже улыбаясь.