Листы дневника. Том 1
Шрифт:
"Как-то на днях ехал я на авто по Мостовой к Китайской. Смотрю, идет одна знакомая пара, муж и жена. Я посмотрел на них и вылез на углу Китайской, обогнав их. И когда я вылез, то подумал:
"Вот теперь я знаю будущее: сейчас выйдет из толпы неизвестных мне людей эта самая пара". И действительно, эта пара вышла. Значит, та идея, которую я имел на углу Китайской и Мостовой, что я их увижу, реализовалась. Пустой случай, но ясно мне показал, что идея, т. е. по-гречески образ, есть то, что будет. С этой точки зрения, чрезвычайно глубокомысленны писания Блока — он видел то, что будет.
Это правда, но обычной публике очень трудно это уловить, как было трудно
Зато художники, мыслящие в образах, знают эту идею отлично; образ ¬ вообще начало знания, и поэтому можно историю Культуры России изложить в великолепных образах, в которых она, в сущности, и проходила в истории искусства.
Вот примерно те мысли, которые меня сжигают очень давно и о которых я вспомнил, прочтя Ваше письмо от 6 июня. Жизнь идет, воплощая идеи, а идеи ведут ее. Возможно, что Идея Идей по-платоновски и есть добро, которое воплощается в жизни. Но в русском так называемом интеллигентном сознании, которое лежит в области мышления дискурсивного, разорванного, атомизирующего, образ считается чем-то чуждым. Вот почему русская интеллигенция дореволюционного типа оторвана от народа, мыслящего образами. И народные образы ¬художество, музыка, литература — великолепны.
Вот почему "Летопись русского искусства" надо сотворить так, чтобы она была летописью русской истории в одно и то же время — истории как прошлой, так и будущей, мессианского типа. Запад утонул в своих каменных домах, в римском праве и прочем. Лишь в России звучат небывалые просторы в пространстве и во времени. "Россия будет!" — я убежден, говоря стальным словом Гарибальди.
В чем мы, русские, нуждаемся? В осознании, в осознании того, что уже налично, что живет в нашей душе. А то мы "и у хлеба, да без хлеба", как говорила моя бабка, не мотствуем кое-как, косноязычим. В живописи, в музыке, в литературе мы великолепны, а в мысли — рождаем какие-то полуфабрикаты, на которых потом наживаются иностранцы, рождая книги вроде Шпенглера, который есть экстракт из Леонтьева, Достоевского и Данилевского…
В дни смятения, раздробленности, неверия, малодушия и прочего ¬возродим Россию во всем ее всесветном значении, обновим так, как обновляются иконы".
Именно и нужно мыслить об обновлении. Где бы ни находиться, но всюду следует объединяться в мыслях о поновлении, о лучшем. Такие мысли, единовременные в разных частях света, создают мощную атмосферу. Лишь бы только не было мыслей взаимопоедающих. Но там, где сердце действительно устремлено к благому устремлению, там не может быть гнусного взаимопоедания.
Обновление есть естественная эволюция. Или произойдет загнивание, или расцветает возрождение. Если мы знаем, что не может быть стояния на одном месте, то каждая мысль об обновлении уже будет строительным камнем будущего. Конечно, летопись искусства, летопись творчества будет летописью Культуры. Иначе и быть не может, ибо творчество является выражением смысла жизни.
В возродительных мыслях не будем обременять друг друга какою-либо настойчивостью и преднамеренностью. Мыслящий о естественном обновлении знает все условия, могущие привести к такому возрождению. Естественные условия блага в сущности своей единообразны. Потому не может быть нелепых, неосновательных, беспричинных расхождений там, где говорится об единой основе.
Могут чуждаться друг друга те, которым неясна единая, вседвигающая основа совершенствования. Люди, не чувствующие этой основы, никогда не поймут, что летопись творчества, иначе говоря, летопись Культуры, должна быть помышляема во все времена. Нельзя думать, что такие летописи будут слагаться лишь в полном благополучии, тем более, что и само понятие "благополучие" очень условно.
Отображение Культуры есть отложение в сокровищницу, есть священное свидетельство об истинных достижениях человечества. Потому-то эти мысли должны быть ценимы всегда, во всех положениях. Тогда же, когда они появляются среди особо трудных условий, тогда они особенно ценны. Впрочем, кто знает, почему каждому вверен дозор на том или ином месте. По человечеству можем предполагать, что было бы лучше не здесь, а там. А может быть, именно стража доверена здесь. Потому в полной готовности примем этот дозор, в сердце своем направляясь к желанным обновлениям.
Не будем думать, что положенное на сердце уже будет далеко от выполнения. Если не спятимся. Если проявим во всем мужество. Если, несмотря на всевозможных Иуд и Пилатов, добро и польза будут непререкаемы, то произрастет в жизни и все в сердце сокровенное. Ведь если мы мыслим о творчестве, значит, уже мы прилагаем мысль к самому жизненному. А такое жизнедарственное двинет и пути осуществления. Из того, что может быть сию минуту, мы не знаем, где и как вырастет летопись русской Культуры, это не значит, что мы не должны сосредоточиваться на этой мысли. Наоборот, мы должны, и в себе, и в содружествах, и в сотрудничествах и во всем мире находить к тому пути наилучшие.
И в пустынных просторах, и в пустынной тесноте города, и в песчаной буре, и в наводнении, и в грозе и молнии будем держать на сердце мысль, подлежащую осуществлению — о летописи русского искусства, о летописи русской Культуры в образах всенародных, прекрасных и достоверных.
14 Июля 1935 г.
Наран Обо
" Нерушимое"
Останки
Бывают и такие самомнители, которым кажется, что сейчас вообще не может быть таких разрушений, как бывали в прошлом. Для них прошлое есть кладезь всяких дикостей, а сейчас все это будто бы уже миновало. Между тем, если напомнить им развалины Ипрского собора или свести их в Овьедо, или показать порезы "Анжелюса" в Лувре, они, может быть, подумали бы несколько иначе.
Можно бы свести их и в любые развалины старых среднеазиатских городов, чтобы они удостоверились, в какие мельчайшие обломки и осколки превращались когда-то стройно возведенные стогны городов. Опять мы побывали в развалинах древнего города, теперь носящих название "Много Храмов". На обширном пространстве, окруженном останками стен и целыми курганами, в разбросанных осколках рассыпаны разновременные здания.
Можно видеть, как древние несторианские гробницы были употреблены в более позднем строении. Странно видеть, как огромная мраморная черепаха минских времен, служившая подножием колонны, осталась одиноко на пустыре. Вероятно, неоднократно пользовались прекрасно обожженными древними кирпичами для каких-то позднейших поделок. Говорят, из камней этих развалин выстроена и ставка местного князя. Говорят о нахождении каких-то золотых изображений. На наш вопрос, не буддийские ли ¬отвечают, что нет, какие-то другие. Кто знает, может быть, несторианские.