Листья коки
Шрифт:
Синчи старался не глядеть на убитого. Белые — это волшебники, наверное, их боги не любят, когда смотрят на мертвых. У них, должно быть, много могущественных богов.
А может, этот воин был среди тех, кто посмел поднять руку на самого сына Солнца? Ведь один из них — Синчи даже боялся подумать о подобном святотатстве — сорвал с чела властителя повязку с перьями птицы коренкенке. А другие осмелились толкнуть сына Солнца.
Такие страшные вещи не могут не навлечь ильяпы — ударов священного грома, посылаемого богами. Да, ильяпа разразилась, но только по приказу белых, и поражала она индейцев.
Ильяпа… Это слово напомнило ему Иллью. Да, ради нее он должен преданно служить Атауальпе. Тогда есть надежда на спасение Илльи.
Он не спеша подошел к убитому, вырвал свое копье из шеи испанца, поднял его меч из толедской стали. Но не зная, что делать с этим оружием, отбросил его. Копье осталось цело, оно еще послужит ему в пути.
Глава двадцать восьмая
Ты снова здесь? Где ты пропадал столько времени? — Фелипилльо недоверчиво присматривался к Синчи. Бегун исхудал, кожа на лице шелушилась, левая рука была завязана окровавленной тряпкой.
— Я… ходил далеко… Через горы.
— Ага, ты был проводником у тех, кто собирает золото для белых?
— Да. Но потом я отправился один…
Переводчик, в виде исключения трезвый в этот день и не одурманенный листьями коки, поглядел на Синчи с любопытством.
— Один? Собирал золото для себя? Это неплохая мысль. Белые болваны могут послать за золотом любого, на кого только укажет этот твой Атауальпа. Рассказывай, много ли собрал? Ты должен поделиться со мной. А почему ты вернулся?
— Я не собирал золото.
Фелипилльо не поверил. Исхудалый, измученный вид бегуна говорил о том, что он проделал длинный путь. А переводчик считал, что так изнурять себя стоит только ради золота.
— А это что? — показал он на раненую руку товарища. — Где ты покалечился?
— Это… Это капак-тити. За горным перевалом…
— Капак-тити? Голодный? А вас было много?
— Я шел один.
— И сумел удрать? Ну, значит, духи гор были к тебе благосклонны.
— Нет, я не убежал. Я… убил его…
— Ты один убил капак-тити? Рассказывай эти сказки белым. Меня не проведешь!
— Сын Солнца приказал мне убивать всех, кто только попробует мне помешать. Вот я и убил.
Он содрогнулся, вспомнив о том, что было. Ягуар, самка с детенышами, вышла ему наперерез на узкой горной тропе и тотчас же бросилась на него. Она боялась за своих детей. Синчи успел только заслониться свернутым плащом и крепко сжать в руке копье. Все дальнейшее было хаосом ужаса, нечеловеческого напряжения сил и боли. Если бы не воля сына Солнца, которая господствовала в его сознании, подавляя все остальное: и страх, и боль, Синчи бы погиб. Но слова повелителя: «Ты должен дойти. Если кто-либо попытается тебя задержать, убей его!», но надежда на то, что, самоотверженно выполнив приказ, он заслужит благосклонность властелина и тем самым поможет спасению Илльи, умножили его силы.
Он пришел в себя и увидел, что лежит среди камней и низкорослых горных кустарников с разодранным плечом, а рядом подыхает ягуар, пораженный его копьем.
Потом налетела снежная буря, еще более ужасная, чем та, которую он перенес, когда сопровождал ловчего Кахида. На этот раз, однако, у Синчи не было листьев коки, а мороз, схватывая рану, жег ее, словно огнем.
Фелипилльо, украдкой наблюдавший за бегуном, не мог понять до конца, чем был потрясен и встревожен Синчи, и Это еще больше усиливало его любопытство. А когда Синчи запнулся и перестал рассказывать, переводчик уговорил измученного бегуна выпить соры, так как ее пили белые, когда были больны, — с горячей водой и пряностями. Это подействовало.
…Писарро выслушал известие внешне спокойно, но потом разразился страшными проклятиями и сильным ударом руки глубоко вогнал свой стилет в тяжелый резной стол, за которым сидел.
— Хорошо! Ох, хорошо! Фелипилльо, чертов сын, чего ты хочешь за эти новости? Золота, девок?
— Золота на этот раз мне не надо. Девок у меня достаточно. Королевских. Но, великий господин, у меня есть к тебе одна просьба…
— Выкладывай, ублюдок дьявола.
— Великий господин, отдай мне Атауальпу.
— Ты что, спятил?
— Когда он уже станет не нужен тебе, великий господин. Когда станет не нужен.
— Чего ты от него хочешь? Ведь это же твой божок.
Физиономия юнца сморщилась, рот ощерился, как у собаки, когда она собирается укусить.
— Фелипилльо — христианин. Атауальпа не его бог. Атауальпа — паршивый пес. Он не хотел разговаривать, не хотел глядеть на Фелипилльо. Ну а теперь он взвоет. Фелипилльо для него — помет ламы. Так пусть же он сам жрет помет ламы.
Писарро метнул стилет так, что переводчик едва успел увернуться.
— Прочь отсюда, падаль! Не смей больше показываться мне на глаза! Я уже кое-что слышал о твоих делишках и забавах. Можешь истязать своих любовниц, но не королей. Чего захотел! Стой, сукин сын! Зови сюда высокочтимых сеньоров. Тех же, что и всегда. А этого простофилю Синчи охраняй! Он еще может нам понадобиться. Потом его повесим. Пошел вон!..
Созванные Писарро советники угрюмо выслушали новости. Атауальпа знает все, что творится в стране, и даже имеет возможность тайно отдавать приказы. Он велел убить побежденного противника, Уаскара, и остался единственным правителем.
— В этом для нас нет ничего плохого. Атауальпа остается в наших руках и будет делать все, что мы прикажем. Его люди приносят столько золота, что мы сможем, пожалуй, купить за него весь мир.
— Приносить-то они приносят. Однако только с той части страны, которая подчинилась Атауальпе. Туда же, где верны Уаскару, приказы Атауальпы, а значит и наши, не проникают.
— Если нет Уаскара, его сторонники будут вынуждены сдаться…
— Неизвестно. Может объявиться новый претендент. Кажется, есть свыше шестидесяти инков, в жилах которых течет королевская кровь. Одних анки — как называют здесь сыновей властелина — около полутора десятков.