Лисы округа Хансон
Шрифт:
Да и Союль ублюдок, каких поискать.
– Не хмурься, душа моя, – улыбается он Харин, – морщины на красивом лице появятся, что делать будешь?
– Тебя сожру, – плюётся она. – Говорят, кровь токкэби вечную жизнь дарит и молодость возвращает. Лучше всяких кремов будет, как раз по мне.
– Какие слухи неправдоподобные! – ахает Союль. А после склоняется к Харин, ставит локти на колени и упирается в неё взглядом. – Не верь тому, что люди придумывают, ты же умная девочка.
В глубине его чёрных глаз светит голубой огонь. На кладбище он ходил, что ли?
– Умнее тебя буду, – отрезает
– Надо полагать! – восклицает Союль и театрально разводит руками. – Моя любимая жёнушка решила навестить меня спустя целый век – конечно, у неё есть ко мне какое-то дело. Может, развод?
Харин вспыхивает до кончиков волос.
– Мы не были официально женаты – нечего и разводиться. И я не…
– Просто штамп в паспорте не поставили, это не показатель.
– …Не. Твоя. Жена, – Харин договаривает и отводит взгляд в сторону. Сил нет терпеть этого позёра! Она смотрит на Джи – тот тоже таращит на неё глаза. «Ты будешь его спрашивать о синноке или как?» – Ладно. Ответь на вопрос, и мы уйдём.
– Значит, в моих интересах отвечать подольше, – скалится Союль. – Или не отвечать вовсе, да?
«Палкой по лбу на», – думает Харин. На языке вертится грубость, но она одёргивает себя и заглушает внутренний голос, вопящий всё то время, что приходится слушать бывшего.
– Два дня назад я нашла на свалке синнока, – говорит она. Союль щурится – того гляди, опять откроет поганый рот. Харин продолжает, отсекая языком каждый звук: – Его убили. Отрезали ему рога и оставили тело в горе мусора у Уйсонга. Знаешь свалку-«подкову»? Вот там.
Губа Союля дёргается – кажется, впечатлён. Или недоволен, или что-то скрывает, или уже всё знает про синнока и неприятно удивляется, что Харин завела разговор об этом.
– Кто мог убить священного оленя? – спрашивает она после паузы. – Это такой грех, какой и квисин на душу взять побоится.
«Фигурально выражаясь, конечно. Нет у квисинов никакой души».
– Ну, дорогая, по глазам же вижу… когда-то все квисины были людьми, – ведёт Союль в сторону, – и души у них есть. Испорченные, злые…
– Прямо как твоя!
– …вечно страждущие. Не стоит так отзываться о себе подобных.
Харин фыркает. Надо закончить с токкэби побыстрее и свалить из его мерзкого дорогущего кабинета в его мерзкой дорогущей высотке, пока Джи не словил инсульт.
– Не знаешь, кому такое по силам? – возвращается она к теме. Харин сцепляет пальцы в замок, чувствуя, как подрагивают колени. От нетерпения ли, страха ли от того, что впервые за сотню лет видит Союля, да ещё так близко? Она почти жалеет, что пришла к нему сама, но Союль вдруг выпрямляется и резко выдыхает.
– Тот, кто сделал такое, должен обладать неимоверной силой. И быть безмозглым, надо полагать. Или наглым, как божество.
– Наглости для убийства священного зверя нет даже у Тангуна, – шепчет вдруг Джи. Союль бросает ему ленивый взгляд, и тот весь съёживается. Харин двигает к нему сумочку, в которой припрятан баллончик, хотя Джи смелости не хватит вытащить свою пукалку на глазах у токкэби – и уж тем более ею воспользоваться.
– Он
– А на кого мне думать? – вопрошает Союль, хлопая себя по коленям. – Священные звери просто так никому не показываются, и подойти к ним могут только боги вроде твоего покровителя.
Харин скрипит зубами от нахлынувшей волны злости.
– Он не мой покровитель. Точка.
– Тангун считает иначе, – отмахивается Союль. – Но дело не в этом, дорогая. Ты же понимаешь, что я прав? Только богу по силам убить синнока.
Харин хмурится. Она и сама первым делом подумала на Тангуна, но тут же себя осадила: этот душный мудрец создал всех священных зверей, он дал им форму, напитал своей энергией и вдохнул жизнь, подарив им возможность жить среди людей и оберегать их. Он же мог и забрать все свои дары разом.
– Даже если мы предположим, – тянет Харин задумчиво, кусая большой палец, – что это мог сделать Тангун… Зачем отпиливать рога? Так поступают смертные – браконьеры, охотники, твари, что убивают животных по своей прихоти, развлечения ради. Тело синнока не развеялось, понимаешь? Тангун бы не стал оставлять его… – она подбирает слова, в голове мешаются образы той чудовищной ночи, широко распахнутый глаз оленя мерещится ей, едва она прикрывает веки. Харин мотает головой и стискивает пальцы рук так сильно, что кости скрипят. – Не мог Тангун сотворить такое с синноком. Это сделал квисин.
– Или человек, – обрывает её мысли Союль. Харин почти ахает.
– Ты совсем ополоумел? – вспыхивает она. – Какой смертный сподобился бы? Нет, кому хватило бы сил? Нет-нет, не мог это человек сделать.
Союль смотрит на Харин, в полумраке кабинета блестят его глаза, зоркие, внимательные. Харин знает этот взгляд. Снисходительный, вот какой он.
– Тебе четыреста с лишним лет, а ты всё в сказки веришь, – почти по слогам тянет Союль. – Люди, милая жёнушка, коварнее и злее любых монстров и духов. Они способны на зверства, каких и квисин не придумает.
Он медленно поворачивает голову в сторону панорамного окна и следит за мерцающими огнями Хансона какое-то время. Харин пережёвывает обронённую им мысль, прикладывая заметные усилия, чтобы не дать той прорости в её сознании прочным стеблем. Ерунда, Хан Союль помешался на своих смертных подчинённых, потому и не видит границ.
– Среди наших слухи ходят, – говорит вдруг он. – Кто-то собирает вокруг себя мелких квисинов. Сон гакси [26] , сингивоннё [27] , мондальгви [28] …
26
Призрак девственницы.
27
Преисполненный обиды призрак кисэн – корейской танцовщицы из публичного дома.
28
Призрак холостяка, не успевшего жениться при жизни.