Лит.ра. Избранные фб-записи (2013-2020)
Шрифт:
6 декабря 2013 г. · отредактировано
«The most radical example [of „foreignizing“ translation] I know is Celia and Louis Zukofsky’s monumental Catullus, which tries to keep the sound of the words, almost phoneme by phoneme, while also conveying the meaning. The grandeur of this impossible ambition to transfer everything intact is overwhelming. So is the Zukofskys’ sheer persistance: they do not just tackle one poem or two in this manner, but all of Catullus» (Розмари
7 декабря 2013 г.
Для Оксаны Тимофеевой. Смычки и струны делались из конского волоса, овечьих кишок и т. п. (итальянские мастера распространяли слухи, что из кошачьих). «Играй же на разрыв аорты» – не такая уж метафора. Вселенная звукоизвлечения стоит на овечьем блеянии. Animality as/is Sublime. (К теории струн.)
8 декабря 2013 г.
«То же самое можно сказать и относительно китчевой литературы: она предоставляет бесчувственным людям поддельные переживания с гораздо большей непосредственностью…» (Клемент Гринберг, 1939).
8 декабря 2013 г.
какое милые бл. дь у вас тысячелетье на дворе?
11 декабря 2013 г.
«Ханна Арендт» фон Тротты – фильм академичный, но не скучный. Аргумент Х. А. от «мышления» держит (Эйхман не исчадие зла, каким его хотят представить на суде, он «просто» не мыслит, следовательно, не способен к моральному выбору/суждению и «всего лишь» выполняет приказы). Но в этот академизм вторгается вдруг карикатурный, какой-то опереточный Хайдеггер. С чего вдруг? Не потому ли, что «настоящий» Х. – выдающийся мыслитель, вступающий в ряды НСДАП, снимающий посвящение своему учителю Гуссерлю с переиздания «Бытия и времени», – опрокидывает эту логику?
24 декабря 2013 г.
Многие, я смотрю, уже в нежном возрасте пристрастились кто к Флоберу, кто к Борхесу, а кто и к Музилю… Моей же любимой детской книжкой остается «Непоседа, Мякиш и Нетак» (ну, после «Золотого ключика», конечно, и адаптированного «Робинзона Крузо»).
26 декабря 2013 г.
Надо формализовать задачу: не вообще 10 книг, а 10 книг авторов на Б. Но с вариантами, например:
1.1 Бодлер 1.2 Баратынский
2.1 Бунин 2.2 Бабель
3.1 Беньямин 3.2 Бахтин
4.1 Бланшо 4.2 Батай
5.1 Беккет 5.2 Брехт
6.1 Борхес 6.2 Булгаков
7.1 Белый 7.2 Блок
8.1 Барт (Ролан) 8.2 Барт (Карл)
9.1 (Ли) Бо 9.2 Бо (Цзюйи)
10.1 Боплавский 10.2 (Битник) Керуак
28 декабря 2013 г.
К итогам года. В Берлине видел лису, зимой. Она пришла на семинар «Что делать» (жаль, не осталась). В Мюнхене, весной, – реликты Третьего рейха (о чем написал эссе «Эффект Английского парка»). В Гамбурге, летом, – ночной порт и гигантские сухогрузы. В Бостоне, осенью, – заснеженный парусник «Constitution» на приколе. Должен был лететь в Гонконг, не случилось. Зато левитировали с Глюклей, коллективно. О количестве переведенных и отредактированных в промежутке статей страшно вспомнить.
30 декабря 2013 г.
Речь, чествующая «Блокаду в слове» Ирины Сандомирской на церемонии вручения ей Премии Андрея Белого:
Высшим достижением было бы понять, что все фактическое есть уже теория. Синева неба открывает нам основной закон хроматики. Только не нужно ничего искать за феноменами: они сами по себе уже – учение… Есть настолько тонкое эмпирическое познание, что оно глубочайшим образом отождествляется с предметом и через это поднимается до теории.
Книга Ирины Сандомирской сложно устроена – это многофигурная композиция с системой двойных зеркал. Так, «Московский дневник» Вальтера Беньямина читается здесь сквозь призму других его работ, прежде всего важнейшего и труднейшего для понимания эссе начала 1920-х годов «К критике насилия», преломленного, в свою очередь, в оптике Жака Деррида; ранний Михаил Бахтин отражается в ртутной поверхности романа Константина Вагинова «Труды и дни Свистонова», выступающего своеобразным травестийным метакомментарием к «Автору и герою в эстетической деятельности»; «Блокадные записки» и другие тексты Лидии Гинзбург военных лет находят своего жуткого двойника в коллективной монографии «Алиментарная дистрофия в блокированном Ленинграде» под ред. проф. М. В. Черноруцкого 1947 года издания, а также в книге Дж. Агамбена «Что остается после Освенцима: архив и свидетель»; «Клеопатра» Анны Ахматовой уводит в зазеркалье сталинского террора, где шекспировская трагедия «Антоний и Клеопатра» аукается с «Египетскими ночами» и скорбью Пушкина по повешенным декабристам; наконец, в том же чудовищном зеркальном лабиринте Сталин – теоретик языкознания – встречается с прошедшим лагеря и поминающим своих убиенных друзей-обэриутов Николаем Заболоцким.
Конец ознакомительного фрагмента.