Литания Демона
Шрифт:
Благоухали хулой, лелея отголоски ада в глубине, где сад тянулся к нежному борделю упований,
Теряясь в девственной глуши разбухших ядом червоточин, безумств и соблазнительных желаний.
Развратами раскрывшихся в изобилии бутонов расползалась упоительная похоть —
Заигрывая с капканами, она пресыщалась судорогами дрожащей в экстазе плоти
И расцветала фальшью, которая губила нравственность, изнемогая от греховных нег;
Они текли по роскоши бархатных
Чьи абрисы, увитые стеблями, благословляли рай кощунственных угроз и волновали жала,
Что взметывались к устьям рек медовых – они кишели ненасытностью хищной,
Которая ласкала порочные оковы, обвившие тела терниями голодных грехов.
Дьявольский искус, трепещущий вожделением на змеиных языках,
Целомудренной приторностью развратных поз отравляя плоды,
Расцветал пышной амброзией инстинктов, овладевая их хищными потенциями,
И колья шипастых ошейников благоденствовали на шеях, как ласковая угроза,
Что трепетала от девственной сладости слившихся в поцелуе губ,
Растерзанных сластью похоти и пульсирующих порнографией блудных бутонов.
Бунт изворотливых, как змии, искусов, изгнанных из рая,
Как терновые миражи, обволок медовым адом кощунственные исповеди,
Растекся терпким нектаром по соблазнительным формам тела,
Чтобы, слившись с чувственным приливом в демоническом поцелуе,
Изобличить метаморфозы жестокого сада и его жалящие укусами ловушки.
Они расцветали обсидиановыми хлыстами на медовых покрывалах,
И анисовый аромат кожи соблазнял струящиеся потоки шелковых волн,
Которые резвились в блудных просторах постелей и комнат, застланных грехом.
Они накрывали грациозным трауром, изящной трагедией идолов,
Чьи змеиные головы, восславляя дьявольские постулаты, вознамеривались испить
Яд порочных чаш, что, подносясь к пьяным от вакханалий губам,
Обнажали шипы, вонзая их в пунцовые от кровавых шабашей абрисы.
Бездною ада раскрылся цветок, обрамляя шипами соблазнительные формы:
Его змеиный стебель заигрывал с голодными потенциями, что, пленяя железные оковы,
Проскальзывали сквозь прозрачные вуали в лоно соблазняющих агонии шлейфов.
Когда шелка обтекали станы, они ловили экстатической дрожью
Капли крови на глади лепестка, который упругим туловищем змеи был окружен:
Вкушая тот заветный вкус, что лелеял запреты, поверженные воткнутыми в их плоды клинками,
Святыня сада наполнялась отравой, благоуханьями ядовитыми, как роскошь багровой клетки.
Траур, в меха коего были облачены ее колонны, скользил по вероломной наготе капканов,
И фрукты наливались спелостью пороков, зрея в кущах и лозах лицемерных истин.
Блаженство рая испробовав на вкус, свежестью плодов налитые экстазы
Рождали змей скольжение в бутоне, где вилось ласковое искушение
Любви, прельщенной дьявольским распадом, в садах цветя лианами нектароносных роз.
Владея экзекуций нежностью и трепеща пред вожделением, воспетым в гимнах дьявольских,
Томились туловища гадючьи в логове пряных воронок садизма и греха,
Когда их воля безмятежная струила водопады черной кожи, блестящей
На шелковых покрывалах агатовых лож, что, заволакивая иллюзии шармом роскоши своей,
Навек возвышались в порочных игрищах и дразнили вибрацией чувственность плетей, застывших
Перед храмами лицемерия и лжи, как созидатели греха, в лобзаньях слившиеся.
Вкушая вульгарный бред вуали, что купала букеты в кровавых мессах,
Змеи ускользали к алтарям витражей, обвивая мягкие каркасы стеблей
Томными ловушками своих лоснящихся развратностью тел,
И эссенции из миррового шлейфа и табачных кружев пестрели меж лепестков,
Благоухая в них запретными медитациями, которые манили грешников
Медовой мякотью и привлекательными бутонами: эфир вибрировал,
Клубясь в упоительных водоворотах тенет, что оплетали порфировые чаши,
Чьи багряные грани окунались в оргии парфюмов и шабашей, вихрившихся
Над колоннадами эбена: амфоры возбуждали желания, текли сквозь лепестки
Фантомами, скользящими по шелку похорон, что обтекали покровы кожи,
Которая, саднящая жестокостью обрядов, лоснилась, набухая запретными плодами.
Хищные маневры и дерзкие жала лелеяли черные шипы похотливых постелей,
И бешеные ласки хлестали яростью кнутов рощи фруктовых соблазнов,
Когда те, возбуждая животные инстинкты, сладость преступления окаймляли ошейниками,
Что смыкались на шеях железными обручами, дразнящими свободой рабство.
Мазохизм скользил среди мраморных изваяний,
Ошейниками и шипами окутывая бледные следы от веревок,
Когда связывания соблазняли извращенным эротизмом
Ветви кущей и сплетенные с ними нагие тела —
Черная кожа, блестящая среди вульгарных ласк, обтягивающая изогнутые станы,
Лоснилась блеском искуса, который, как гадюка, выползал из мглы,
Что красотой семи грехов томима, облачалась в саваны из кольев.