Литераторы и общественные деятели
Шрифт:
— Смотрите, смотрите! Она уж в депутатах!
— Она проходит в сенат!
Про Жюля Симона, кажется, все забыли.
Все были заняты дамой.
— Держу пари, — воскликнул кто-то, — что она пройдёт в президенты!
А дама уж шла во главе кортежа, рядом с изумлённым представителем главы государства.
— Ей остаётся теперь только одно!
— Что именно?
— Выбросить из гроба Жюля Симона и лечь самой в гроб, чтобы быть первым лицом на похоронах.
Но дама, однако, этого не сделала.
Письмо Хлестакова
Душа Тряпичкин.
Жизнь моя проходит в хлопотах и заботах об отечестве. Что, брат, делать: хоть и из Moulin Rouge, а патриот.
Я, брат, тут теперь почётным членом русской торговой палаты состою. Меня многие за государственного человека принимают.
И знаешь, кто меня устроил? К. А. Скальковский.
Ты должен его знать. Бывший директор горного
10
Un homme d''Etat de chez Maxim’s — «государственный деятель от Максим», «chez Maxim’s» — известный парижский ресторан
Он председателем, а меня почётным членом. Сам и ввёл.
— Рекомендую, — говорит, — молодой человек. Направления самого симпатичного. Прямо с вокзала в Moulin Rouge поехал. Не нигилист какой-нибудь. Ручаюсь.
— Ну, — говорят, — раз уж вы, Константин Аполлонович, так аттестуете… Вам эти места лучше знать.
И приняли.
У нас, брат, заседания. Хотим вопросы экспорта и импорта урегулировать. Развить, — понимаешь. Свести, так сказать, две страны.
За успех ручаться можно: меня ты знаешь, ну, а на К. А. Скальковского можешь, как на меня, положиться.
На днях он нам первый доклад делал. У Максима.
— Милостивые, — говорит, — государыни и милостивые государи! Хотя милостивых государынь между нами, к сожалению, и нет, но это ничего не значит: я всегда себе милостивых государынь мысленно представляю. И о чём бы писать ни начал, непременно сведу всё на кокоток. Так же поступлю я и теперь: известно, что строго выдержанное направление в государственном человеке прежде всего. Итак, милостивые государи! Давно занимаясь в печати горизонтальным ремеслом, т. е. описывая так называемых «горизонталок», я пришёл к убеждению, что единственный предмет французского экспорта, который всегда у нас принимался с распростёртыми объятиями, это — кокотки. Кокотку всегда принимают не иначе, как с распростёртыми объятиями, иначе нет смысла её и принимать. Чрезвычайно, чёрт побери, заманчивая профессия! Но, — увы! — милостивые государи, за последнее время замечено, что французские предметы всё более и более заменяются немецкими. С парижскими кокотками у нас случилось то же, что и с гаванскими сигарами! Их вытесняют рижские. Между тем, милостивые государи, какое же может быть сравнение между французской кокоткой и немецкой? Я считаю излишним даже говорить об этом, потому что разница между ними достаточно определена в моём опыте сравнительной кокотологии, вышедшем под названием «В Париже». Достаточно вам сказать, что немки даже чулки носят только до колен. (Разочарованное «Ну-у» среди присутствующих.) Наряду с этим во Франции замечается перепроизводство кокоток. Из моего исследования о Фуфу вам, милостивые государи, известно, сколько порядочной кокотке нужно в месяц. Увы, милостивые государи, Париж этим потребностям не удовлетворяет, и вот мы замечаем значительное движение этого рабочего элемента из Парижа в Монте-Карло. Исследованию этого переселенческого движения мною посвящён специальный фельетон в одной из петербургских газет, с указанием адресов, где можно найти страдающих от безработицы для тех добрых людей, которые захотели бы сделать доброе дело и доставить им занятие. Нужда, господа, вопиющая! Достаточно вам сказать, что масса кокоток сидит в Монте-Карло, не имея возможности даже уплатить по счетам и уехать. (Возгласы: Сделать подписку!) Нет, господа, зачем подписка! Я враг всяких подписок. Доброе дело, по-моему, надо делать скромно, один на один. Между этими кокотками, господа, царит настоящий голод. Я сам, сам видел многих, которые по три, по четыре дня не ели устриц. Многие из них не ужинают! И мне кажется, господа, что, установив правильный экспорт французских кокоток в Россию, мы тем самым разрешим вопрос об их безработице во Франции, и вместе с тем утолим кокоточный голод в России. Пора, пора, господа, дать русскому народу настоящую французскую кокотку, взамен того немецкого суррогата, который он получает из Риги. Благодаря вас за честь, которую вы сделали мне, избрав меня в председатели торговой палаты, я объявляю, что займусь, по примеру прежних лет, кокотками. Ура!
Впечатление потрясающее. На следующий день К. А. Скальковский был торжественно провозглашён доктором сравнительной кокотологии и ресторанных наук honoris causa [11] , как сказано в дипломе, «в вознаграждение литературных заслуг».
Торжество происходило в Caf'e Am'ericain, наверху. Хотели в другом месте, но там тоже какое-то торжество происходило, — всё было занято. Председательствовала mademoiselle Фуфу и сказала премилую речь. Немножко странную, но ведь француженка многого в нашей русской жизни не понимает.
11
Почётный доктор (лат.).
— Ami et cher papaschka! [12] — так начала она свою речь. — Ваши труды в области кокоткознания у всех в памяти и не нуждаются в похвалах.
Вы принадлежите к числу тех избранных умов, которые могут заниматься несколькими предметами единовременно. Так, будучи директором горного департамента, вы, судя по вашим писаниям, более занимались изучением островов. Что касается ваших заслуг в области сравнительной кокотологии, то достаточно сказать, что с тех пор, как вы были так добры и указали, в каких именно ресторанах и в какие часы можно застать лучших кокоток, — с тех пор число русских посетителей там значительно увеличилось. За что мы и выражаем вам признательность от своего имени и от имени этих рестораторов. Да! Ami et cher papaschka, как зовём мы вас! Вы самоотверженно занимались своей публичной деятельностью, за что и потерпели гонение в отечестве. Но утешьтесь. Вы не были дипломатом, вы не устраивали франко-русского альянса, но устроили такую массу франко-русских альянсов, что и не снилось! Примите же от нас в воздаяние литературных заслуг ваших, — honoris causa — звание доктора кокотологии и присвоенную этому званию бутоньерку из разноцветных подвязок. Позвольте представить вам моих подруг!
12
Друг и дорогой папашка! (фр.)
Тут началось дефилирование. Сначала шли более, так сказать, современные особы, а потом двинулась «старая гвардия». Представляясь, они делали правой ногой на караул, — и чрезвычайно удобно, не надо было даже снимать цилиндр, чтобы раскланиваться: они сами сбивали цилиндр с головы ногой.
Вообще торжество было страшное. Не обошлось, конечно, и без неприятности.
Так, маленькая.
Когда мы выходили из кафе, на нас накинулась толпа проводников, — знаешь, вот тех, что по place de l’Op'era [13] шляются и к прохожим иностранцам пристают:
13
Площадь Оперы. (фр.)
— Не желаете ли туда-то отправиться? Туда-то?
Кинулись — и прямо к К. А. Скальковскому.
— Как, — кричат, — вам, ваше превосходительство, не стыдно? У бедных людей хлеб отбиваете! Раньше мы русских господ по разным местам водили, а теперь все с вашими фельетонами ходят: «сами, говорят, найдём!» Нехорошо конкуренцию делать!
Но мы, конечно, не обратили внимания и пошли в гору, на Монмартр, — всё-таки он бывший директор горного департамента!
Так-то, душа Тряпичкин. Вот какие дела делаем. Собираюсь для пользы отечества адрес-календарь всех парижских кокоток составить, с указанием, в каких ресторанах бывают и prix-fix'ы. [14]
14
Prix-fix — набор блюд по фиксированной цене
И вообрази, русские-то, хороши, не понимают. Встретил тут одного, рассказал проект, — говорит:
— Что ж вы такое? Международный «устроители знакомства» какой-то!
Я думаю, что он нигилист. Наверное, нигилист! Надо будет про него написать, что нигилист.
Твой друг Jean de-Хлестаков.
С подлинным верно.
Корреспондент от Maxim’а
«Le beau et cel`ebre» [15] г. Скальковский напечатал в свойственной ему газете корреспонденцию об открытии памятника Поль де Коку.
15
Красивый и знаменитый. (фр.)
Г. Скальковский спешит давать материалы своему будущему биографу.
С очаровательной откровенностью артистки из «Альказара» он обнаруживает перед публикой свои интимнейшие подробности.
Он рассказывает характерные вещи.
Представьте себе, что когда г. Скальковский был ещё студентом, профессор, оказывается, кричал на него:
— Зарезал, разбойник!
Вон ещё когда!..
Г. Скальковский, по его словам, воспитан на Поль де Коке и счёл долгом присутствовать на открытии памятника писателю.