Литературная Газета 6271 (№ 16 2010)
Шрифт:
Штрих-код
Удовольствие созерцания
ВЕРНИСАЖ
Частная коллекция художника, собственные работы которого являются предметом гордости музейных собраний, априори вызывает повышенный интерес не только профессионалов, но и любителей искусства. Часть коллекции Михаила Ларионова, хранящейся в фондах Третьяковской галереи, впервые представлена широкой публике на выставке «Весь мир – театр…»
Экспозиция содержит около 300 работ – часть «парижского периода» собирательской деятельности одной из видных фигур русского авангарда М. Ларионова (его супруга Н. Гончарова этого увлечения особо не разделяла). Коллекция
До отъезда в Европу в 1915 году с труппой С. Дягилева на гастроли у художника была богатейшая коллекция «московского периода», но практически вся она, оставшись в предреволюционной России, утрачена. Искусствоведы питают слабую надежду, что друзья Ларионова смогли переправить ему в Париж несколько наиболее редких предметов, но подтверждений этому предположению пока не найдено. Бывавшие в доме художника люди замечали, что собирал он буквально всё, а интерес к гравюре появился у Михаила ещё в 10-летнем возрасте. Столь предметное изучение истории искусства развило в будущем художнике эстетический вкус, что впоследствии позволило ему стать отменным экспертом…
Следуя из зала в зал, словно наблюдаешь смену «декораций»: лубок русский – народный (издание Товарищества И.Д. Сытина, 1896), старообрядческий, авторский периода двух войн – Первой мировой и Гражданской («Вильгельмова карусель», 1914) и восточный с новогодними пожеланиями и божествами; «оптические виды» городов Испании и Германии; мифологические и религиозные композиции из Вьетнама, Индии и Камбоджи; «Танец аборигенов Нового Южного Уэльса» и портреты танцовщиц классического балета 1820–1840-х Марии Тальони и Фанни Эльслер; эталоны тогдашней моды и коллекция национальных костюмов разных стран мира; афиши цирков и театров Китая, Японии, Италии, Франции, Англии XVII–XX вв.; иллюстрации к приёмам рукопашного боя и сцены придворной жизни императоров Мэйдзи и Максимилиана I Габсбурга…
Гравюра стран Европы и Азии – как самостоятельно, так и во взаимодействии и сравнении друг с другом – калейдоскоп визуальных видов искусства. Графические шедевры Ж. Калло (знаменитая серия «Нищие»), О. Домье, А. Яковлева, Ч. Винзера, Утагава Кацусики и Хиросигэ Хокусая соседствуют с гравюрами неизвестных авторов. Свободный от научного и коллекционного снобизма, Ларионов не охотился за громкими именами, важнее для него была художественная ценность самой гравюры.
Каскад образов, столь отдалённых друг от друга пластически, исторически и территориально, вдруг оказавшись в одном пространстве, воздействует на зрителя с некой эстетической агрессией – сумбурно и хаотично. Каждому из них хотелось бы уделить внимание, рассмотреть до мельчайших штрихов и подробностей, щедро нанесённых иглой или резцом старательного гравёра. Это удовольствие созерцания испытывал Ларионов, и, наверное, взгляд его проскользил по каждой чёрточке этих изображений. Выставка дарит множество впечатлений, и в который раз убеждаешься, что искусство гравюры способно проиллюстрировать и сонет, и учёный трактат, репродуцировать любой чужой оригинал, будь то рисунок, живопись, скульптура, и оставить память о песке времени…
Арина АБРОСИМОВА
Выставка работает до 26 сентября
Прокомментировать>>>
Общая
Комментарии:
Он просто любил писателей
Панорама
Он просто любил писателей
ПАМЯТЬ
Исторически сложилось так, что русская литература с самых древних её памятников лежала в основе духовной жизни общества. Писатель у нас всегда был нравственным законодателем, вместилищем и чаяний, и страданий народа (речь идёт, понятно, не о литературных ремесленниках и спекулянтах). После революции, когда в литературу пришли выходцы из самой его гущи, чьи родители часто и грамоты не знали, эта традиция естественным образом стала общим правилом творчества, сформулированным как социалистический реализм и введённым в жизнь крупнейшими писателями 20–30-х годов, прежде всего великим Горьким. За годы советской власти выпущено 300 тысяч названий художественных произведений, всего 13 с лишним миллиардов экземпляров.
Литература без всякого преувеличения была властительницей дум. И как у каждой властительницы, был у неё верный благородный рыцарь – Юрий Николаевич Верченко (1930–1994). 29 апреля ему исполнилось бы 80 лет. Два десятилетия, занимая пост оргсекретаря правления Союза писателей СССР, находился он в эпицентре литературной жизни страны, став её могучим безотказным мотором, не за страх, а за совесть служил развитию литературного процесса, посвятив этому всего себя без остатка.
Его талант – ум и характер. Помню Юрия Николаевича с 1952 года, когда он работал зав. отделом писем «Московского комсомольца». С тех пор наши жизненные пути не раз пересекались. Верченко никогда ничего не делал для своей карьеры, но продвигался очень быстро – порядочных, принципиальных и работящих людей, тем более с университетским образованием, ценили всегда. В Союз писателей он пришёл, имея опыт работы в ЦК комсомола и Моссовете, отделе культуры Московского горкома партии, директорства в издательстве «Молодая гвардия». На этом свой рассказ о Юрии Николаевиче прерываю. Почитайте, как отзывались о нём писатели в книге «Пьер Безухов в Доме Ростовых».
Юрий ИЗЮМОВ
Юрий БОНДАРЕВ:
– По его внешнему облику трудно было угадать его энергию, подвижность, внутреннюю собранность и какую-то душевную дисциплину. Да, нельзя было предположить в этом крупном, казалось, малоподвижном человеке столько сжатой организаторской силы, желания действия и умения довести дело до разумного конца. По делам литературным мне не раз приходилось встречаться с Юрием Николаевичем Верченко, и всякий раз меня покорял его ум, живое участие и соучастие, трезвость и точность мысли, добродушие и незлобивость к недругам. Во всём, что он делал, чувствовалась незаурядность натуры. Он был снисходителен к слабостям людским (особенно писательским), не любил сплетни, пропускал мимо ушей разного рода слухи, зная, что подбиты они лёгким ветром.
Михаил АЛЕКСЕЕВ:
– Как член редколлегии он помогал нам преодолевать цензорские тернии. Все или почти все вещи, коими журнал «Москва» гордился и, надеюсь, до сих пор гордится, пробирались к читателю с величайшим трудом – это и «Мастер и Маргарита» М. Булгакова, и «Вечный зов» А. Иванова, и «Судьба» П. Проскурина, и «Чёрные доски» В. Солоухина, и романы Олеся Гончара, и особенно «История государства Российского» Н. Карамзина, ни разу не издававшаяся за все семьдесят лет после Октября. Мало кто знает, что пробиться к читателю со всеми этими вещами нам неизменно помогал Юрий Николаевич. Его знали все. И он знал всех. И что важнее всего – его любили, ценили его ум, его мудрость. Это-то и помогало нам, работающим в журнале, преодолевать часто непреодолимое.