Литературная Газета 6278 (№ 23 2010)
Шрифт:
Зная, что огневые расчёты подготовлены слабо, снарядов мало, да и демаскировать себя нельзя, решил, что огонь откроет только одно орудие, и сам встал на место наводчика. Когда бронетранспортёр приблизился на дистанцию прямого выстрела, послал ему снаряд в баки горючего. Второй снаряд – шрапнель с установленной трубкой на дистанцию – по пехоте, которая спрыгивала с горящего бронетранспортёра. Часть мотоциклистов тоже попала под эту шрапнель. Атака фашистов захлебнулась. Больше на нашем направлении целей для нас не было.
Но справа и слева противник прошёл вглубь нашей обороны
Однако когда за нами прибыли посланные комдивом машины, противник уже успел перерезать дорогу. Через два километра мой автомобиль, идущий первым, был обстрелян пулемётным огнём с обеих сторон. Орудия, следующие сзади, сумели картечью расчистить дорогу, бойцы открыли огонь из винтовок, отогнали фашистов подальше в лес, и моя батарея успешно прибыла в район нового расположения. Но я этого уже не увидел – был ранен и потерял сознание. Меня спас местный житель, водитель одной из реквизированных грузовых машин. Доставив своё орудие в нужное место, он на обратном пути забрал нас, наскоро перебинтованных раненых, и привёз в госпиталь в Ригу.
У меня, как потом объяснили врачи, помимо ранений в грудь и в лицо ещё и в стыке черепных костей торчал осколок – оболочка от пули. Она не смогла пробить кость, но в спай протолкнулась и сидела крепко. Стоило хоть чуть-чуть тряхнуть головой, мои все в засохшей крови волосы цеплялись за этот осколочек, и я терял сознание.
Старенькая врач-хирург увидела, что я открыл глаза, и спросила, согласен ли я на немедленную операцию прямо здесь:
– Рискованно, конечно, но необходимо. Иначе вы не доедете в тыл.
Разговаривать я не мог – язык перебит, зубы срезаны. Врач, понимая это, предложила:
– Моргните, если готовы.
Конечно, было нелегко принять решение, но я согласился. Врач закрепила голову каким-то кольцом, зацепила чем-то осколок и неожиданно сильно дёрнула. На какое-то время я снова потерял сознание, но придя в себя, понял, что жить буду. Нас уже везли в тыл.
ВЫЗЫВАЮ ОГОНЬ НА СЕБЯ!
Подлый закон войны: во время наступления солдат гибнет чуть не в три раза больше, чем во время отступления или обороны. И каждый раз кажется, что потери эти имеют случайный характер, что их можно было бы избежать. И хотя умом понимаешь, что смерть на войне неизбежна, сердце долго скорбит о погибших и не даёт покоя вопрос: «А нет ли в гибели боевых друзей и твоей, командир, вины?»
В бою под Минском мой однополчанин погибал на моих глазах, и я не в силах был спасти его.
В первые месяцы 1944 года после госпиталя прибыл к нам в полк старший лейтенант Мишулин. До ранения он командовал миномётным взводом. Теперь был назначен командиром взвода управления огнём батареи и сразу начал шлифовать далеко не идеальные навыки пехотинцев, учил их грамотно вести огонь, сосредотачивать веер по узким целям, добиваться скорострельности и точности. В его лице я получил очень надёжного и знающего помощника-инструктора. Теперь все шесть батарей нашего полка были одинаково сильны и обучены.
В бою под Минском старший лейтенант Мишулин заменил раненого накануне начальника разведки первого дивизиона и теперь должен был корректировать огонь наших орудий. По только что наведённому сапёрами пешеходному мостику через непроходимое болото он направился в тыл противника. За ним телефонист разматывал провод, радист тащил рацию. Наши миномёты застыли с поднятыми вверх стволами – они должны были открыть огонь по команде Мишулина. Но неожиданно прорвавшиеся немцы уже окружали наших героев.
– Вызываю огонь всего полка на себя! Вызываю огонь на себя! – прорвался сквозь грохот боя голос Мишулина.
Сердце сжало как в тисках – человек жертвовал собой во имя общего дела, погибал за Родину. И с ним вместе гибли ещё два человека: телефонист и радист. Спасти этих людей я был бессилен.
– Родина вас не забудет, – только и смог сказать я в телефонную трубку.
Ответа Мишулина уже не услышал – все батальоны полка по телефону принимали его команду:
– Десять штук на ствол залпом – огонь!
Холодный пот выступил у меня на лбу, в груди не хватало воздуха: на крошечном клочке земли величиной с привокзальную площадь почти одновременно разорвались триста шестьдесят смертоносных мин. Ещё две артиллерийские батареи вели огонь на предельной дальности, когда рассеивание чрезвычайно велико и губительно для живой силы. Там, где сейчас находились Мишулин с телефонистом и радистом, бушевал смерч. Всё затянуло дымом и пылью. Возможно ли выжить людям там, где плавится металл и горит сама земля? Рация и телефон сразу же замолчали. Казалось, это длится целую вечность…
И вдруг через грохот боя прорывается голос телефониста:
– Докладываю: радист погиб, Мишулин крепко, очень крепко ранен или убит – не знаю. Связь была перебита – только что восстановил. Но фашисты больше не лезут: танки горят, пехота залегла.
– Уходи! Задачу свою вы выполнили. Выноси Мишулина – живого или мёртвого. Высылаю помощь.
Немцы почувствовали, что огонь прекратился, и опять поднялись в атаку. Но к тому времени Мишулина удалось оттащить метров на 200, и фашистов встретили залпом уже не по десяти снарядов на ствол, а до сотни. Вражеские танки, пехоту – всё смешало с грязью и болотной жижей. На том пятачке живых уже точно не осталось.
Мишулина прямо с поля боя отправили в медсанбат, но по неизвестным причинам его туда не доставили. На все наши запросы в различные госпитали нам отвечали лаконично: «Не поступал». Родным Александра Мишулина оправили его личные вещи и письмо: «Погиб смертью храбрых, защищая свою Родину. Посмертно награждён орденом Красного Знамени».
И вдруг 3 января 1993 года в селе Сима Владимирской области встретил я своего Александра Филипповича Мишулина. Правда, без ноги и без одного глаза, но живого! Он первым узнал меня: