Литературная Газета 6283 (№ 28 2010)
Шрифт:
Невольное заточение в офисе воспринимаю как данность, с которой следует смириться по долгу служебному, но известно, любое терпение вознаграждается: смотреть картины Никаса – занятие увлекательное, к тому же даёт повод подумать, как выстроить газетный материал.
Творчество Никаса настолько космополитично, насколько национально-русское. Даже в типично европейских пейзажах просвечивается свет малой родины – Ульяновска – с её тихой напевностью.
И всё-таки нет более притягательного состояния, когда смотришь его живопись «в натуре», от которой веет аскетичной гармонией Средневековья Европы и России, блеск и мишура нашего времени. И всё тут вам: иконопись, кубизм, символизм и психологические портреты с манерной подписью в нижнем углу рамы: NIKAS. S. – своеобразный товарный знак, который словно сообщает нам: вот, господа, перед вами
Однако не бывает, чтобы в человеке по прошествии даже семи лет ничего не изменилось. Нет, не во внешности (он по-прежнему статен, не давая себе в разговоре расслабиться), а во внутреннем его состоянии, которое, так или иначе, выражается в поступках, в том, к чему он прилагает талант, руку и сердце. Раз уж мы затронули мир изобразительного искусства, то вправе говорить о таких личностях, как, например, Зураб Церетели, Александр Шилов, Илья Глазунов. У нас в отечестве много замечательных художников. Но вышеназванные, пожалуй, ближе всех стоят к Никасу (или, наоборот, он к ним) по менталитету. Почему я ставлю Никаса Сафронова в один ряд с этими почтенными художниками, хотя все они, по сути, абсолютно разные планеты? Рискую быть порицаемым.
И всё же, всё же… Разница должна быть. Обязательно. И не столько в опыте жизни, сколько во взгляде на мироустройство, в проявлении себя как творческой личности.
Пожалуй, нет в современной отечественной культуре подобного соцветия, которое бы не вызывало уйму восторга и одновременно неприятия. Каждому из мастеров доставалось по первое число на определённом отрезке их биографии, каждый нёс свой крест, сообразно социально-общественному раскладу в стране. И каждый находил в себе мужество двигаться дальше.
Течёт река времени, ты по ней плывёшь на лодке, впереди очертание нового пейзажа, крутизна и пологость берегов, дыхание покоя и всплески бурной воды; мчатся в разлёт волны, как перелистанные страницы, уходят и наплывают обиды, радости и печали – всё позади и всё впереди. Пока плывёшь, ты живёшь. Даже если ход твоей лодки против течения.
Нельзя тем не менее забывать, что наличие таланта, подчёркиваю, большого таланта, вовсе не гарантирует успех, карьеру и славу. Здесь важен ряд факторов: удача, стечение обстоятельств и возможность использовать пусть даже явное неприятие художника со стороны власти предержащей, которое в конечном итоге должно сыграть ему на руку. Не раз история доказывала, что вступать в конфликт с такими величинами, как Илья Глазунов, оборачивается позорным крахом для политиков, а сам художник (с уязвлённым самолюбием) оставляет за собой право будировать в себе здоровое честолюбие, становиться мастером и яркой персоной на культурологическом пространстве.
Спросим мы себя: где они, эти идеологи? Канули в Лету. А тем временем золотой фонд русского искусства пополнялся людьми, чьи имена становились хрестоматийными, в литературе – это не столь давно ушедшие от нас Иосиф Бродский, Андрей Вознесенский, а в изобразительном искусстве – ныне, слава богу, творящие Илья Глазунов, Зураб Церетели, Александр Шилов.
Названные мною художники относятся, как нынче говорят, к знаковым фигурам, которые ассоциируются в нашем сознании с персональными выставками в Большом и Малом манежах и пристальным вниманием со стороны массмедиа. Журналистская братия – публика циничная и безжалостная. Ей бы что-нибудь пожарче да поострее. А что взять, например, с Глазунова? Нет скандальчика, как это было в советскую пору. Другое дело Никас Сафронов: там и метафизический сюрреализм, там и мистика с фантастикой, там и искусство, «замешанное с порнографией». Кстати, это не моё глупое определение, а коллег, за которых мне стыдно. Что уж говорить о госдумцах, не могущих отличить порнографию от эротики… Ничего я не упустил? Впрочем, и этого достаточно, чтобы громко, как и старшие его собратья по кисти и карандашу, заявить Никасу о себе, стать обладателем особняка для офиса и прекрасной мастерской. Правда, у Никаса, кажется, нет картинной галереи (пока), как у Шилова, Церетели и Глазунова, – красы и гордости столицы.
И народ ходит толпами на их выставки, народ волнуется, обсуждает. И все прекрасно сознают, что это достояние, хоть и недешёвое (причём нисколько не иронизирую), но крайне нужное, и немалые расходы, которые несёт государство на содержание подобных галерей, окупаются сторицей. Почему? Думаю, разъяснять не надо.
Но, боже, как у нас любят поплакаться о бедных и сирых классиках! Идут по накатанной стёжке пересуды критиков о них, дескать, сводили концы с концами, а слава приходила только после их смерти.
Из
«Ничего подобного! Великие Рафаэль, Леонардо, Рубенс, Веласкес, Рембрандт не бедствовали. Заказы королей и придворных, богатых купцов обеспечивали им пожизненное благополучие. И слава им воздавалась не в хижинах, а во дворцах и храмах, потому что искусство великих творцов простому люду не было доступно. А гениальный Ван Гог? Он что, был страдальцем и чуть ли не бомжом? Отнюдь, и не был он бессребреником. А если и был, то по причине, далёкой от искусства… Так что слава не обязательно приходит после смерти. Вспомним Пикассо, Дали, Матисса, Шагала…»
В искусственном примазывании к славе писателя, артиста, музыканта и художника за счёт неимоверного количества наград и званий мы впереди планеты всей. Но вот странное дело: у нас нынче народных и заслуженных непомерно больше, чем было их при не любимой господами либералами советской власти. Не успеет актёр промелькнуть в сериале или попрыгать и порезвить публику на эстраде, так он уже «великий» и «выдающийся». К художникам, к счастью, подобная оценка меньше относится. Потому что результаты их труда видны на выставках и в частных коллекциях. Увы, большинство наших соотечественников, причём не менее талантливых, чем славоносцы, лишены и этой радости – устроить хотя бы на свои гроши персональную выставку. Живут они бедно, это действительно униженный и оскорблённый народ, у которого силой могут отнять самое дорогое для них – мастерскую (как то было с мастерскими художников на Брянской улице). Интеллигентное воспитание старшего поколения художников противостоит агрессивному рынку арт-ширпотреба – в Интернете, салонах и уличных развалах Старого Арбата с бородатыми неучами. Как может человек, замусоренный отходами субкультуры, распознать, где суррогат, а где истинное искусство? Последние двадцать лет в стране методично и изощрённо (по-своему талантливо) вдалбливаются в сознание людей критерии и образцы своей «культуры», ничего не имеющей общего с национальными ценностями, на которых воспитывалось не одно поколение. Вот почему так важно, чтобы народные галереи, носящие имя авторитетного и популярного художника (к ним причисляю и Никаса Сафронова), были на постоянной основе и поддерживались городскими властями.
За семь прошедших лет, кто интересуется современным изобразительным искусством, мог наблюдать динамику творчества Никаса Сафронова – по выставкам, по роскошно изданным альбомам – и делать для себя интересные выводы. Что, во-первых, как был он лет десять назад мишенью для злопыхателей, так и остался поныне. Что, во-вторых, в художничестве его в отличие от, скажем, академичности Шилова, где более-менее всё ясно и предсказуемо, постоянно клокочет непостоянство. А в-третьих, ему претит элегичная размеренность. Он всё время в движении, в страстном порыве ищущий пленэр, пусть это будет контражур, где на фоне глубокого затемья искрится свет надежды, восторга перед таинством мироздания, соития природы и человека. И даже неискушённый в тонкостях творчества Никаса обыватель, листающий разного калибра и оттенков гламурные издания и поглядывающий телевизор, где нет-нет да мелькнёт знакомая стройная фигура с чёрной бородкой и чёрной копной, разлётно ниспадающей на бледный лоб, видит прежде всего такого Никаса Степановича Сафронова, какого желает, к кому привык. А привык к его эпатажам, мелькающим по тусовкам в окружении ВИП-персон шоу, политики и бизнеса, этакого «любимца звёзд и президентов», и непременно в обнимку с лотрековскими девами. И никому дела нет до ответа на банальный вопрос: что же собой представляет сегодня Никас как художник? Устоявшемуся образу арт-шоу мы обязаны прежде всего репортёрам, падким до клубнички и постельных похождений своих жертв. Сам же Никас Степанович слабо, как от мух, отмахивается от папарацци, рассеянно улыбается, видимо, думает (а я надеюсь), как бы поскорее улизнуть в мастерскую.
Давайте заглянем в его биографию.
Никас Сафронов родился 8 апреля 1956 г. в Ульяновске. Отец – Сафронов Степан Григорьевич (1910 г. рожд.). Мать – Сафронова Анна Фёдоровна (1920 г. рожд.), уроженка г. Паневежиса (отсюда литовское имя сына – Никас).
Включительно по восьмой класс Никас Сафронов учился в ульяновской средней школе. Затем уехал в Одессу поступать в мореходное училище и, проучившись в мореходке год, переехал в Ростов-на-Дону, где с 1973 по 1975 г. учился в Художественном училище им. Грекова по классу живописи. Во время учёбы работал в Ростовском ТЮЗе художником-бутафором, подрабатывал сторожем, дворником, разгружал вагоны. Училище не окончил. Был призван в армию, в Ракетные войска. Служил в Эстонии в г. Валга. После службы уехал в Литву, сначала в родной город матери, где некоторое время работал в драматическом театре художником, потом – в Вильнюс, где поступил в Художественный институт имени М. Чюрлёниса (ныне Академия художеств).