Литературная Газета 6295 (№ 40 2010)
Шрифт:
Портфель "ЛГ"
Шереметьевка
ЗАПИСКИ СТАРОГО ЛИТГАЗЕТОВЦА
Владимир ОГНЕВ
Константин Симонов и директор издательства «ЛГ» Василий Медведев построили нам, своим сотрудникам, не только дома на Ново-Песчаной улице, но и дачи в лесном массиве у станции Шереметьевская по Савёловской дороге.
Аккуратные цветные домики (которые собирали в Подмосковье, а звались они «финскими») весело смотрелись среди снегов. Но это веселье было относительным. Зимой в моём домике к утру изморозь проступала
В.Б. Шкловский, в те годы тоже оставшийся без квартиры, жил недалеко от меня, как и я, круглогодично. Он заходил каждый день, идя на прогулку. Садился, не снимая шубы, опирался на палку подбородком и смотрел на мои «книжные полки». Они представляли собой столбики собранных на стройке бракованных красных кирпичей, переложенных досками. Книги были хорошие. Но мало. Полистав Плутарха или Монтеня, В.Б., вытянув палку, каждый раз удивлённо сцарапывал ею изморозь со стены и говорил уверенно: «Это неправильно».
Видя, как я маюсь без своей квартиры, Шкловский написал Федину: «Костя, ты, конечно, знаешь Огнева. Он молодой, но талантливый. И бездомный. Он живёт в подворотнях. А там дует. Ты – Зевс. Стоит тебе шевельнуть бровью, и ему дадут квартиру. Твой Виктор». Я смеялся. Текст мне нравился безотносительно к поводу. Когда кочетовская «ЛГ», желая поскорее меня выжить из посёлка, как до этого выжила из редакции, вселила ко мне работника СП Ниязи, В.Б. предложил мне сделать «кабинет» в одной из трёх комнат его коттеджа. Дача сгорела. До пожара я пожил в ней несколько месяцев.
И всё-таки это было счастливое время! Мы жили дружной коммуной. Рядом – Окуджава, Левитанский, милейший Берестов, которого я прозвал Флоберестовым, поскольку он поражал всех усидчивостью над рукописями.
Летом шли в лес (благо за забором). Булат пел песни, просто ели, просто пили под музыку, не зная ещё, что это чудо неповторимо, как наша юность, что придёт час – и у нас отнимут Булатика миллионы почитателей его редкого дара. Для нас это были просто «пикники на обочине». «Ах, Надя-Наденька…» – и все лукаво оборачивались на мою жену, хотя песня не имела к ней никакого отношения. Всё было просто близким, семейным. Хохот, дурачество, молодое веселье без особого повода.
А утром бежали на станцию к электричке, чтобы потом успеть извилистым путём трамвайных рельсов, кружащих по переулкам, к началу рабочего дня в «ЛГ». Работали там и я, и Булат, и Сарнов, и Анфиногенов… Когда трамвай поворачивал к дому Дезика Самойлова, стучали в окно, давая знать, что не забыли его. Он часто приезжал в Шереметьевку «на омуля». Добрейшая сибирячка Марина, жена Левитанского, любила собирать застолья, шумные, добросердечные.
Помню: зима, мороз. Я бегу с ведром воды от далёкой колонки. На даче Левитанского открывается форточка, с клубами пара высовывается опухшее от «омуля» лицо Дезика. Кричит мне: «Огнев! Ты опять несёшь воду лить на мельницу Слуцкого?» К Слуцкому Дезик меня ревновал, но это было в благородных тонах ифлийского поколения, «ребе-комиссар» – резюмировал Дезик о Борисе беззлобно, но иронически.
Сюда приезжали ко мне в гости многие писатели. В Шереметьеве ещё не строили аэродром. Солнце, садившееся за лесом в том месте, где теперь взлетают лайнеры, красило полнеба в загадочно павлиньи цвета. Моя маленькая дочь почему-то увязала эти закаты с ходячим выражением «сияющие дали». Когда я гулял с навестившими меня польскими писателями Земовитом Федецким и Корнелем Филипповичем, Земек предложил Леночке прогулку к «сияющим далям».
–
Как в воду глядела…
К «сияющим далям» шла дорога только одного нашего соседа по Шереметьевке – соседа временного, вызванного из Сибири писателя Г. Маркова. Он жил на соседней дачке. Тихий, уважительный, который запомнился почему-то короткими рукавами на стареньком пиджачке.
Но это уже не про нашу компанию… Держи выше.
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 5,0 Проголосовало: 1 чел. 12345
Комментарии:
Меня укусил бомж
Клуб 12 стульев
Меня укусил бомж
НЕНАУЧНАЯ ФАНТАСТИКА
Я даже не понял, как это произошло. Вот он увлечённо роется в мусорном баке и вот уже впивается в мою руку.
Я заорал не так от боли, как от отвращения. Ударил свободной рукой ему в ухо, но он не отреагировал, тогда я врезал коленом в пах, вырвался и побежал, предавшись панике и ужасу. Запыхавшись, остановился и посмотрел на рану. Крови было немного, но я всё же зашёл в ближайший магазин, купил бутылку водки. Немного вылил на укус, дабы продезинфицировать, а остальное выпил из горла.
Дома жена обработала рану, забинтовала. Я ушёл в спальню смотреть футбол. Посмотрев матч минут пятнадцать, поймал себя на мысли, что мне скучно и не понятно, зачем я это смотрю. Скукота и абсурд – мужики в трусах гоняют мяч, что здесь может быть интересного? Я уснул прямо в кресле.
На следующий день снял бинт, рана полностью затянулась. Спасибо водке. Но всё равно, кроме травмы физической я получил ещё и душевную и решил не идти на работу. Жене наврал про недомогание и снова завалился спать. Как я раньше не замечал, что неудобно спать на мягком, поэтому перелёг на пол и сразу уснул.
За ужином жена всё удивлялась, чего это я так чавкаю и ложку держу как-то неправильно. Остаток борща я допил прямо из тарелки.
Новости я смотреть не стал. Да и телевизор в целом показался мне ненужным изобретением. Перед сном, пойдя в душ, удивился, как воняет мыло, поэтому отказался от мытья. Посмотрев в зеркало, оценил, что мне очень идёт щетина, и решил не бриться.
Осознал, что можно не ходить на работу. И раньше это понимал, но сейчас проникся ощущением свободы. Не нужно листать документы, ходить на скучные совещания, выслушивать начальство. Прогуливать однозначно приятнее. Настолько приятно, что я даже готов был отказаться от множества излишеств, на которые, собственно, и уходила основная часть заработка. Ведь прекрасно можно прожить без вазочек, картин, галстуков, одеколонов, книг и даже мобильного телефона. А звонить мне всё равно некому и незачем. Полистал записную книгу и не нашёл никого, без кого было бы невозможно прожить. Сто лет назад жили без холодильников, тостеров, магнитофонов и пароварок.