Литературная память Швейцарии. Прошлое и настоящее

Матт Петер фон

Эту мелочную (как можно подумать) придирку к грандиозной поэме я в данном случае нахожу вполне уместной, поскольку она позволяет читателю увидеть, с какими трудностями столкнулся поэт, пытаясь во что бы то ни стало обосновать характерную для швейцарского патриота мысль о происхождении всех европейских рек от одной-единственной горы в центре Швейцарии. Эмпирическая действительность в очередной раз хладнокровно подставила подножку патриотической фантазии. Поэтому сегодня швейцарцы сочли за лучшее выбрать себе в качестве национального символа произведение инженерного и минёрного искусства — прославленный Готардский туннель.

Жертвы прогресса остаются болью Швейцарии

Поскольку прогресс уже по своей сути находится в оппозиции к истокам, моменты гармонии между тем и другим случаются крайне редко и искренне переживаются людьми как праздник. С такими радостными моментами всегда резко контрастируют жертвы прогресса. Неудивительно, что попытка Келлера рассказать историю убитого дерева нашла продолжателей. Роман Майнрада Инглина «Урванг» (1954) — панорамное изображение населенной крестьянами горной долины, которую превращают в

водохранилище, — уже первым слогом заглавия намекает на то, что речь пойдет о происхождении, об истоках [50] . Однако сюжет романа связан с постепенным уничтожением некоего окруженного природой культурного ландшафта. С болью наблюдая за его гибелью, главный персонаж — майор, который определенно наделен чертами самого автора, — пытается как-то примириться с прогрессом, но в конце концов ему остается одно: печально покориться судьбе. Здесь жертвой становится целая долина. Инглин попытался — средствами литературы — воспротивиться стремлению электроиндустрии (которое в пятидесятые годы стало каким-то безумием) превращать в водохранилища все высокогорные долины, хоть сколько-нибудь пригодные для этого. Инглин был тогда единственным авторитетным писателем Швейцарии, который мыслил экологически, в сегодняшнем понимании этого слова, и воплощал свои экологические идеи в прозе, не поступаясь художественной выразительностью. «Урванг» это книга, с горечью критикующая прогресс, но поэтически сильная: в ней можно найти пейзажи предгорий Альп, настолько блестяще написанные, что ничего подобного вы наверняка не читали.

50

Ur в топониме Urwang означает «древний, изначальный, первобытный».

Уничтожение большого, растущего в стороне от других деревьев белого клена становится символом изничтожения природы, которое здесь происходит, а судьба долины, в свою очередь, — символом того, что вообще в Швейцарии происходило с природой начиная с пятидесятых годов, во все более ужесточающихся формах. Достижения Инглина — и в первую очередь значение именно романа «Урванг» для осмысления этого «ускорившегося прогресса» — до сегодняшнего дня еще не стали в достаточной мере частью общественного культурного сознания. Инглин с большим вниманием принимает к сведению аргументы «технарей»: он не ведет полемику, прибегая к плакатным приемам; почти как в зале суда он противопоставляет две позиции: желание предотвратить уничтожение роскошного дерева — и аргументы в пользу такого уничтожения, выдвигаемые инженерами. Для Инглина, либерального демократа, выслушать противоположную сторону — гражданский долг. Может быть, позднейшие зеленые именно из-за столь серьезного взвешивания всех «за» и «против» никогда не ссылались на этого писателя, хотя он был одним из их важнейших предшественников. В романе инженеры приводят один технический аргумент за другим, каждый аргумент логично увязан с предыдущим, а в конечном счете — и со всем проектом строительства водохранилища. Что может добавить к этому майор? Вот что:

«Да, вы сказочно умелые люди, — ответил майор с горечью. — Проложить в труднодоступной местности дорогу, в кратчайшие сроки проломить гору, окружить стеной целую долину — это все вы можете, а вот обойти стороной одно красивое старое дерево — такое вам не по силам» [51] .

Конец белого клена напоминает рассказ о Вольфхартсгееренском дубе, но только здесь голос рассказчика как бы приглушен скептическим реализмом Инглина. Инглин изображает убийство дерева не как реальное зрелище, а как представление, сформировавшееся в голове майора:

51

Inglin М. Urwang. 2. Auflage. Z"urich, 1973. S. 208. — Примеч. П. фон Mamma.

Он заранее видел, как будет приведен в исполнение смертный приговор, как дровосеки перерубят топорами уже освобожденные от земли сильные корни и попытаются повалить дерево, налегая на закрепленные в середине кроны канаты, как дерево будет со страшным треском сопротивляться, чтобы в конце концов опрокинуться, — и у него судорожно сжималось сердце [52] .

Связь — осознанная или неосознанная — с келлеровской новеллой тут очевидна. Благодаря наличию такой связи роман вписывает себя не только в литературную, но определенно также и в политическую традицию Швейцарии: ведь отношение к природе всегда затрагивает и фундаментальные проблемы демократии, ее нравственность. Это с особой остротой проявляется там, где политика попадает в зависимость от крупного капитала и концернов и помогает им при уничтожении невосполнимых ценностей. Такая ситуация повторяется и в настоящее время. Сейчас происходит новое наступление на Альпы. Международные финансовые компании планируют построить во многих местах гигантские курорты класса люкс, в результате чего примыкающие обширные ландшафты будут переориентированы на индустрию развлечений, то есть покроются сетью технических приспособлений, предназначенных для туристов. Кто знает, сохранится ли через несколько лет — в нынешнем его виде — такое магическое место, как Энгстленальп на границе между бернскими и унтервальденскими горами?

52

Там же. — Примеч. П. фон Mamma.

В Швейцарии литературный спектр способов противостояния прогрессу достаточно широк. Он включает и страстную полемику, и точный анализ ситуации, и агитацию за попытки примирения. К таким попыткам можно отнести уже упоминавшееся предложение Макса Фриша построить новый город. За предложением стояло раннее осознание того факта, что центральной части Швейцарии грозит непредсказуемая в своих последствиях застройка территории, катастрофическое сокращение количества нетронутых ландшафтов. За истекшие с тех пор годы угроза стала мучительной реальностью, и конца этому процессу пока не видно. Фриш и его коллеги в свое время предупреждали:

Покорность судьбе мы привыкли считать демократической мудростью. И потому наши города разрастаются, уж как придется, подобно язвам — но оставаясь вполне гигиеничными <…>. Просто строительство продолжается, квартал за кварталом, как если бы речь шла об увеличении размеров кроличьей фермы. Если отъехать подальше, становится очевидным, что центральная часть Швейцарии перестала быть ландшафтом: это и не город, и не деревня, а сплошное убожество [53] .

53

Burckhardt L., Frisch М., Kutter М. achtung: die Schweiz: Ein Gespr"ach "uber unsere Lage und ein Vorschlag zur Tat. Basel, 1955. S. 16. — Примеч. П. фон Mamma.

Это писалось в 1955 году, когда Швейцария, по сравнению с нынешним временем, еще была замечательно зеленой страной. Курт Марти позже сочинил об этом маленькое стихотворение:

Синдром пятидесятых

и едва эта маленькая страна из большой войны вышла без разрушений принялись ее граждане с тем трудолюбием которым они издавна себя прославили мирно и радостно за разрушение своей страны [54]

54

marti k. kleine zeitrevue: Erz"ahlgedichte. Z"urich, 1999. S. 37.

Критикой прогресса в форме едкой сатиры является и самая знаменитая из всех швейцарских пьес, «Визит старой дамы» Фридриха Дюрренматта. Экология здесь еще не играет никакой роли. О катастрофах, грозящих нам из-за неправильного обращения с природой, у этого автора речь заходит очень редко. Он был заворожен космосом, звездами; а звезды не подвергаются порче, не гниют, они не обрушатся сверху в скопления ядовитых отходов и мусора. Но один раз, в конце длинного автобиографического эссе «Vallon de l’Ermitage» [55] , написанного в начале 80-х, у Дюрренматта все-таки возникает визионерская картина природы, разрушенной руками человека, — момент черной поэзии, заставляющей читателя содрогнуться. Это реалистическое описание и одновременно символический образ (наподобие убитых деревьев у Келлера и Инглина). В последней фразе Земля опять включается в космическое целое, но — как единственная планета, которая будет опустошена и отравлена своими же жителями. «Свалки атомных отходов, — говорится в тексте, — когда-нибудь будут единственными свидетелями того, что существовала такая хищная обезьяна — человек». И дальше: «Только когда эти животные погибнут от излучения, планета, которая была подарена нам, чтобы нас породить, опять станет девственной» [56] . Тут речь идет о величайшей из возможных жертв прогресса: обо всей планете Земля. Пространство Швейцарии взорвано дальнобойным мышлением Дюрренматта, и все-таки в отрывке, который заканчивается этими словами, есть что-то типично швейцарское. Зло — гигантская земляная воронка, куда сбрасывают отвратительные отходы цивилизации, — спрятано посреди восхитительного горного и лесного ландшафта Юры, над Невшателем. Идиллия, форма проявления первоистока, используется здесь как маскировка для разрушительного процесса.

55

Так называется долина в окрестностях Невшателя, где Дюрренматт в 1952 г. купил дом, в котором потом жил до конца жизни.

56

D"urrenmatt F. Versuche. Z"urich, 1988. S. 53. — Примеч. П. фон Mamma.

В пьесе «Визит старой дамы» тоже обсуждается прогресс, принявший форму капиталистической цивилизации. Демократическое сообщество продает за деньги — за ту сумму, которая ему необходима, чтобы осуществить прыжок из состояния жалкого прозябания к полному благоденствию, — одного из своих сограждан; и затем, извращая понятие республиканской свободы, само его убивает. Это скрепляется, как печатью, впечатляющей хоровой песней, построенной по античному образцу, которую в конце пьесы совместно исполняют убийцы: как гимн прогрессу. Пьеса в целом представляет собой полемику и одновременно анализ: полемика гротескно огрублена, анализ же отличается такой же тонкой дифференцированностью, какая свойственна политическим процессам. Жертва здесь — не только один несчастный член гражданского сообщества, но и сама демократия. А ведь Дюрренматт, когда писал пьесу, еще не мог знать, насколько целенаправленно пятьдесят лет спустя никому не ведомые финансисты будут вмешиваться в политическую жизнь Швейцарии и искажать закрепленные в Конституции формы волеизъявления большинства.