Литературный альбом: Москва – Санкт-Петербург. Классики. Наставники. Коллеги. Друзья
Шрифт:
У нас единственно есть «Новая газета», у которой своя позиция, своя физиономия, и «Литературная газета», в которой бывает что-то своё, не в смысле даже литературной критики, а в смысле положения культуры, нравственных проблем. И почти ничего больше. Всё остальное – мусор. Я может быть, резко говорю, но я не специалист по СМИ, у меня нет времени изучать. Но я не вижу ни одного печатного органа, который поднял бы большую проблему, достойную обсуждения всей страной, чтобы обсуждать честно и неравнодушно, созвав для разговора все интеллектуальные силы. А разговор этот необходим! Чем скорее, тем лучше. Отступать некуда!
Д.К.: Мы очень надеемся, что такая дискуссия вскоре состоится и, вы примете в ней самое непосредственное участие. А может быть, и начнёте её. Позвольте от имени наших читателей пожелать вам здоровья
Д.Г.: Спасибо!
1 января исполняется 90 лет Даниилу Гранину.
Выдающийся российский писатель, почетный гражданин Санкт-Петербурга побывал в редакции "Невского времени" – ему было посвящено внеочередное заседание Писательского клуба. В беседе принимали участие главный редактор газеты Михаил Иванов, писатель Дмитрий Каралис, заведующий отделом культуры Владимир Желтов, руководитель отдела спецпроектов Сергей Ачильдиев.
Михаил Иванов (М. И.): Прежде всего я хочу искренне поблагодарить вас от имени читателей "Невского времени" за то, что вы нашли возможность встретиться с нами в доме Набокова. Я, как главный редактор, очень этому рад. В первую очередь мы хотели бы поговорить не столько на литературные темы, сколько о нашем общем бытии, поскольку ваш авторитет весьма высок среди петербуржцев, и ваше мнение по разным вопросам хотелось бы знать многим нашим читателям. Даниил Александрович, сейчас на Россию, на мир нагрянул кризис, он только-только разгорается, нас пугают, что будет еще страшнее, но у меня есть такое ощущение, что в России этот кризис бушует уже давно, и не столько в сфере материальной, сколько в сфере духовной, нравственной. Разобщенность, равнодушие друг к другу, озлобленность, апатия. Многие люди искусства признают, что Россия сейчас переживает вакханалию безнравственности, – в стране главенствуют абсолютно дикие инстинкты, культ силы, денег, наглости, а духовность ушла в подполье.
Что с нами случилось? Почему мы так неожиданно превратились из самой читающей страны в страну, потребляющую низкопробную продукцию? Из страны, которая гордилась своим превосходством именно в духовной сфере, мы ушли в вульгарный материализм. Способны ли мы с этим справиться? Какова роль писателя в этом процессе? Вы много всякого повидали на своем веку, считаете ли вы нынешнее время чем-то исключительным?
Даниил Гранин (Д. Г.): – Безусловно, нынешнее кризисное время исключительное. Мы, как и весь мир, сегодня не знаем, почему это произошло и к чему приведет. Как ни странно, огромное количество всевозможных институтов прогнозирования, экономистов, социологов, статистиков и прочий аппарат, который вроде работал и существовал, будь то в Америке, будь то в Германии и любой другой стране и у нас тоже, обанкротились. Никто не смог предугадать кризис. Теперь задним числом начинают рассуждать: мы предвидели, мы говорили, мы предупреждали. Все это ерунда! На самом деле кризис свалился как снег на голову! Таинственная и непонятная ситуация. В чем причина? Ну, в Америке ипотека. А в Японии никакой ипотеки нет. В Германии тоже ничего подобного. У нас ипотека вообще в зачатке. И на всех свалился кризис, размеров которого мы не можем представить, и сам процесс непонятен, что это такое.
Теперь о нравственной нашей жизни. С одной стороны – культ денег, в котором уже воспитано нынешнее поколение. И старшее поколение отхлебнуло из этой чаши. Если у тебя много денег – значит, ты умный, талантливый. Мало денег – значит ты ничтожество. Культ денег породил падение критериев морали, нравственности и прочих гуманитарных ценностей. И в связи с кризисом общество может ожидать полное озверение. Я имел деньги – деньги мои лопнули, банк лопнул – кто виноват? Кто украл мои деньги, кто украл мое имущество?.. Возьмем телевидение, к которому столько претензий по части нравственности. Оно сейчас лишается рекламы предметов роскоши и роскошного образа жизни. Автомобили, коттеджи, электроника, наряды, рестораны и так далее – все это уже не заказывается, не требуется. Значит, эти доходы исчезают, рейтинги обесцениваются, телевидение начнет менять свои привычные программы. Будет ли оно гнаться по-прежнему за сенсациями, жареными фактами, порнографией, криминалом и так далее? А может, оно вернется к культуре, к просвещению? Полное озверение – это один вариант развития событий.
А второй вариант более благополучный. Вся грязь, связанная с культом денег, культом богатства, погоней за рублем, – все это опадет, как осенние листья, и люди вернутся к привычным, более высоким ценностям. Опомнятся и увидят, что этот путь был тупиковым. Я не знаю, как повернется жизнь.
Вообще, на основании многих последних событий можно сказать, что человечество показало свою полную беспомощность перед будущим. Оказалось, что, несмотря на все сети – футурологию и прочее, – оно слепо. Кто мог подумать, что рухнет эта громада – Советский Союз? Кто бы мог подумать, что рухнет Коммунистическая партия? Двадцать миллионов членов партии, и никто не вышел на баррикады, никто не стал отстаивать ее идеи и свои клятвы. Оказывается, будущее предсказать невозможно. Но, может, это к счастью? Может быть, хорошо, что история каждый раз заставляет нас по-иному видеть себя? Я нахожусь на том же перепутье перед неведомым будущим, перед чувством неизвестности, которое испытывают сейчас и экономисты, и политики, и политологи.
М. И.: Возьмем наше общество потребления. С одной стороны, за десять лет мы приобрели такие материальные ценности, о которых раньше не могли даже мечтать. С другой – деградация, особенно в области культуры. Вот представьте себе, Даниил Александрович, что вы сейчас, будучи молодым писателем, пришли бы со своим произведением в любое петербургское издательство. Думаю, вы догадываетесь, что скажет издатель, увидев более-менее серьезное произведение. Это теперь называется «неформат». Так называется все, что выходит за рамки даже не среднего, а низкого уровня. И оправдывается такой подход прибылью. То же самое на телевидении, в других сферах искусства – ну, может, за редким исключением. Что делать с этой пагубой?
Д. Г.: А ничего не делать. Это нам кажется, что пагуба. Во всем мире литература живет по законам рынка. Если покупали книгу – значит она становилась бестселлером. Если мало покупали – она издавалась небольшим тиражом. Не покупали совсем – автора больше не издавали. А читают книги в соответствии со вкусами общества. Вкусы общества всегда располагались по определенной шкале. Низкий вкус, плохой вкус имел массового читателя. А высокий вкус… Булгарин со своим "Выжигиным…" имел большое потребление. Пушкин жалуется на это прямо: куда ни придешь, в какую гостиную, всюду лежит "Иван Выжигин". А Пушкин всюду не лежит. И это при жизни сопровождало Пушкина. И Пушкин заметил по этому поводу, что это не состояние литературы – это очень интересное его замечание, – а состояние общества.
У нас литература при советской власти заменяла философию, историю, экономику… Она имела возможность через подтекст свободнее разговаривать с читателем. Все остальные жанры и гуманитарные науки были связаны по рукам и ногам. Если сегодня всерьез проанализировать жалобы на то, что люди стали меньше читать, они окажутся несправедливы. Люди читают больше. Сравните газетный киоск двадцать лет назад и сейчас. Какое количество новых журналов и газет! Они же имеют читателя, иначе бы не выходили – гламурные, негламурные, какие угодно! Все имеют тиражи куда большие, чем литературно-художественные издания – по двадцать, по тридцать, по сто тысяч. Кто-то их читает! Это громадное количество журналов – неведомых для меня, неизвестных. Так что читатель существует, число часов для чтения не растет – человек ограничен в своем времени. Люди больше работают, появилось много соблазнов, которых раньше не было, – поездки за границу, презентации, вернисажи, премьеры – бог знает что!
Сергей Ачильдиев (С. А.): У меня ощущение, что буржуазия, народившаяся в 90-е годы, средний класс, и интеллигенция могли бы сегодня быть движущими силами общества. Например, мы помним, как во второй половине 1980-х годов интеллигенция заявила о своих интересах и проявила себя. Она во многом явилась движущей силой общества. А сегодня интеллигенция так себя не выражает. Какие, на ваш взгляд, должны сложиться условия, чтобы они действительно заявили о себе?
Д. Г.: О чем они должны сегодня заявлять?