Литературный навигатор. Персонажи русской классики
Шрифт:
Указывая на брошенный дом возле леса (в 1820-е годы шел бурный спор о том, какими именно «нимфами» были русалки – речными или лесными), Левко передает своей возлюбленной Ганне «сказ» старых людей. Некогда у вдового сотника была дочь, ясная панночка, «белая, как снег»; пообещав дочери, что будет холить ее по-прежнему, сотник приводит в дом новую жену, румяную и белую. «Ведьмовство» мачехи несомненно; в первую же ночь в светлицу падчерицы прокрадывается страшная черная кошка с горящей шерстью и железными когтями; отрубив кошке лапу отцовской саблей, Панночка-Русалка наутро замечает, что рука у мачехи замотана тряпкою.
Отца как будто подменяют; на пятый день он выгоняет дочь «босою»
Эта «вставная новелла» допускает несколько возможных сюжетных следствий – и гибель главного героя от сладких русалочьих песен, и традиционно-сказочное испытание (узнать из множества неразличимо похожих девушек «избранницу» или «врагиню») с наградой в итоге. Приурочив действие повести к недавней послеекатерининской старине с ее безопасной демонологией, а не к давним временам (которым принадлежит Панночка-Русалка) с их «взаправдашней», погибельной чертовщиной, Гоголь должен был избрать счастливую развязку и невольно соотнести свою героиню с многочисленными балетными нимфами начала XIX века.
Левко, переживший потрясение (выясняется, что отец не дал ему согласие на брак с Ганной, поскольку сам имеет на нее виды), мстит отцу-обидчику, инсценировав «бесовские» игрища. Затем он приходит к заброшенному дому Панночки-Русалки. Левко не верит «бабьим» россказням; на нем вывороченный тулуп, но это не знак настоящего оборотничества, а всего лишь «маскарадный костюм», который был необходим для мести отцу. Да и сама месть «парубка», в отличие от русалочьей мести мачехе, была всего лишь игрой. Однако в свете странной ночи старый дом словно преобразился; «странное, упоительное» сияние, запах цветущих яблонь, мелькнувший в окне белый локоть сливаются в мертвенно-прекрасный лунный образ. Левко не может удержаться, чтобы не заиграть на бандуре и не запеть.
И вот перед ним появляется Панночка-Русалка: «Парубок, найди мне мою мачеху!» Русалки затевают игру в ворона; в отличие от той, которую устроили в селе парубки, эта обрядовая игра – серьезна. Утопленница, которая сама вызывается быть вороном, чтобы «отнимать цыпленков у бедной матери», и есть ведьма. Мачеха схвачена; отныне Панночка-Русалка свободна от наваждения, русалочье уныние покидает ее. Левко награжден и возвращается с подаренной ею запис-кой от «комиссара» к грозному отцу с приказом немедленно женить сына на Ганне.
Повесть, начавшаяся разговором героев о звездах как ангелах Божиих, глядящих из своих окошек, и о пасхальной победе над темными силами, завершается мысленным пожеланием Левко: «Дай тебе Бог небесное царство, добрая и прекрасная панночка…» Это пожелание полностью расходится с церковной традицией (самоубийц далеко не всегда отпевают и не хоронят в церковной ограде), но совпадает с полуфольклорным образом рая, каким его воображают герои «Вечеров». В этом раю (где небо подобно «надземной» реке) не просто может найтись место для доброй Панночки-Русалки, которая тоже смотрит на мир из своего светящегося «окошка», но ей необязательно и расставаться с «русалочьим» обликом: «Пусть тебе на том свете вечно усмехается между ангелами святыми!»
Пропавшая грамота. Быль, рассказанная дьячком ***ской церкви (1831)
<Гонец>, <дед> –
Грамота зашита в шапку; за день Гонец преодолевает расстояние от Батурина до Конотопа. И на конотопской ярмарке знакомится с веселым и не в меру болтливым запорожцем. (Запорожцы в мире «Вечеров», если они действуют за пределами Сечи, как правило, связаны с нечистым.) Ночью, в поле, утратив всю смешливость, запорожец признается спутникам, что продал душу дьяволу и ныне – срок расплаты. Пообещав «не выдать» товарища и скорее дать отрезать «оселедец с собственной головы», чем позволить черту «понюхать собачьей мордой своей христианской души», Гонец выпивает в шинке водки и в конце концов засыпает. Проснувшись, не видит ни коня, ни запорожца, ни, главное, своей шапки с зашитой в нее гетманской грамотой. (Шапками они на время поменялись с запорожцем.)
К счастью, шинкарь (который, естественно, знается с нечистым) за пять злотых указывает путь за шапкой: через лес, мимо цыган, что ночью выходят «из своих нор» ковать железо (шабаш), мимо обожженного дерева (сатанинская мета) к небольшой речке (граница между явью и навью). Здесь вокруг огня сидят «смазливые рожи» ведьм и «собачьи морды» чертей «на немецких ножках». Гонца сажают за стол «длиною, может, с дорогу от Конотопа до Батурина». То есть он в обратном, перевернутом мире (ибо сам Гонец только что прискакал из Батурина в Конотоп). Ведьмы предлагают трижды сыграть в дурня на шапку. Хотя бы один выигрыш – и шапка возвращается Гонцу, а иначе, «может, и света более не увидишь». Тут «духовная грамотность» и служит свою добрую службу; на третьей игре Гонец крестит карты под столом – и немедленно выигрывает. Пригрозив перекрестить всю нечисть святым крестом, Гонец получает взамен своего коня (съеденного «рожами») «сатанинское животное» – летающего коня, который сбрасывает героя на крышу его же собственной хаты.
Путешествие возвращается в точку, из которой началось. Движение в сторону, противоположную от цели, тем более замкнутое в кольцо – знак «меченого», демонического пространства. Тем более что жена Гонца всю ночь «подпрыгивала на лавке» и видела «ведьмовский» сон. В мире гоголевских повестей «автоматическая», не зависящая от воли человека, бездушная пляска всегда указывает на действие потусторонних сил. «Духовно грамотный» дед делает единственно верный вывод из случившегося – на этот раз он скачет прямиком, без остановки, размыкая дьявольское кольцо. Милость царицы, которая сидит в серой новехонькой свитке и ест золотые галушки, велика, ему достается целая шапка «синиц» (сторублевок). Это одновременно награда и за доставленную грамоту, и за проявленную «духовную грамотность». А ведьмовское приплясывание жены, которое отныне повторяется ежегодно, – наказание за «духовную ошибку» мужа (пообещав после всего случившегося освятить хату, Гонец «спохватывается» не тотчас же).