Чтение онлайн

на главную - закладки

Жанры

Литературный навигатор. Персонажи русской классики
Шрифт:

Важен образ Копейкина и с точки зрения композиционно-смысловой. В повести о нем, как в фокусе, сходятся чересчур разнообразные слухи о Чичикове, но из нее же лучами расходятся новые, еще более невероятные версии произошедшего. Чиновники задумываются: а не есть ли Чичиков Наполеон, нарочно отпущенный англичанами с острова Св. Елены, чтобы возмутить Россию. (Опять же почтмейстер, который служил в кампанию 1812 года и «видел» французского императора, уверяет собеседников, что ростом Наполеон «никак не выше Чичикова» и складом своей фигуры ничем от него не отличается.) От Чичикова-Наполеона следует естественный смысловой проброс к теме Чичикова-Антихриста; на этом чиновники останавливаются и, поняв, что заврались, посылают за Ноздревым.

И чем нелепее становятся их

сравнения, чем немыслимее их предположения и «исторические параллели», тем яснее обнажается ключевая авторская идея 1-го тома «Мертвых душ». Идея эта тесно связана с той «классификацией» исторического времени, которую Гоголь предложил в «Вечерах на хуторе»: страшная доисторическая древность сменяется веселой безопасной «чертовщиной» легендарных времен Екатерины Великой, а затем наступает смертельная скука, которая не угрожает человеческому телу, но убивает душу. В «Мертвых душах» хронология меняется, но суть остается. Наполеоновская эпоха была временем последнего торжества романтического, могущественного, впечатляющего зла. После этого мир измельчал. Новое, «денежное», «копеечное» зло неправедного приобретательства, олицетворением которого стал подчеркнуто средний, «никакой» человек Чичиков, может в конечном итоге обернуться незаметным, а потому особенно опасным явлением Антихриста буржуазной эпохи. И это произойдет непременно, если не свершится нравственное возрождение каждого человека в отдельности и человечества в целом.

Коробочка Настасья Петровна – вдова-помещица, коллежская секретарша; вторая (после Манилова и перед Ноздревым) «продавщица» мертвых душ. К ней (гл. 3) Чичиков попадает случайно: пьяный кучер Селифан пропускает множество поворотов на возвратном пути от Манилова. Множество деталей и подробностей заставляет читателя насторожиться и связать образ сонной владелицы «темного, нехорошего места» с сельскими ведьмами ранних повестей Гоголя, с ведьмой Вахрамеевной из романа М.Н. Загоскина «Аскольдова могила» и Бабой-ягой из народных сказок. Приезд к Настасье Петровне сопровождает ночная «потьма», грозовая атмосфера. В доме у нее раздается пугающе-змеиное шипение стенных часов. Она постоянно вспоминает покойника-мужа, признается Чичикову (уже наутро), что 3-го дня ей всю ночь снился «окаянный» черт. Но утренняя встреча Чичикова с Коробочкой полностью обманывает читательские ожидания, разлучает ее образ со сказочно-фантастическим фоном, без остатка растворяет в быту.

С наибольшей силой это обытовление образа выражено в эпизоде со знаменитой шкатулкой Чичикова, которую тот открывает после спора с хозяйкой о цене «мертвых душ», чтобы достать гербовой бумаги для совершения купчей. Ее устройство, подробно описанное, аллегорически изображает душу Чичикова, но самый образ шкатулки как бы метонимически повторяет очертания «тезки» – Коробочки. На «обытовление» образа работает и главное положительное качество Коробочки, ставшее ее отрицательной и всепоглощающей страстью: торговая деловитость. Каждый человек для нее – это прежде всего и только – потенциальный покупатель.

Небольшой домик и большой двор Коробочки, символически отражающие ее внутренний мир, аккуратны, крепки; тес на крышах новый; ворота нигде не покосились; перина – до потолка; всюду мухи, которые у Гоголя всегда сопутствуют застывшему, остановившемуся, внутренне мертвому современному миру. На предельное отставание, замедление времени в пространстве Коробочки указывают и по-змеиному шипящие часы, и портреты на стенах «в полосатеньких обоях»: Кутузов и старик с красными обшлагами, какие носили при государе Павле Петровиче. «Генеральские портреты», явно оставшиеся от покойного мужа Коробочки, указывают лишь на то, что история завершилась для нее в 1812 году (Между тем действие поэмы приурочено ко времени между седьмой и восьмой «ревизиями», т. е. переписями, в 1815 и 1835 годах. и легко локализуется между 1820 годом – началом греческого восстания – и 1823 годом – смертью Наполеона.)

Однако

«замирание» времени в мире Коробочки все же лучше полного выпадения из реального времени у Манилова. У нее хотя бы есть прошлое; какой-то, пусть и смешной, намек на биографию (был муж, который не мог заснуть без почесывания пяток). Коробочка обладает характером; слегка смутившись от предложения Чичикова продать мертвых («Нешто хочешь ты их откопать из земли?»), тут же начинает торговаться («Ведь я мертвых еще никогда не продавала») и не останавливается до тех пор, пока Чичиков в гневе не сулит ей черта, а затем обещает купить не только мертвецов, но и другую «продукцию» по казенным подрядам.

Коробочка – опять же в отличие от Манилова – помнит своих умерших крестьян наизусть. Но при этом она туповата; поэтому в конце концов приедет в город, чтобы навести справки, почем теперь идут мертвые души, и тем самым окончательно погубит репутацию Чичикова, без того пошатнувшуюся. Однако даже эта туповатость своей определенностью лучше маниловской пустоты, ни умной, ни глупой, ни доброй, ни злой.

Тем не менее само местоположение села Коробочки (в стороне от столбовой дороги, на боковом ответвлении жизни) указывает на ее «безнадежность», «бесперспективность» каких бы то ни было надежд на ее возможное исправление и возрождение. В этом она подобна Манилову и занимает в «иерархии» героев поэмы одно из самых низких мест.

Манилов – «сладкий» сентиментальный помещик, первый, к кому направляется Чичиков в надежде приобрести мертвые души (гл. 2). Персонаж, «собранный» из обломков литературных штампов, Манилов связан и с водевильно-комедийным типом душещипательного «карамзиниста» (непосредственно – с провинциалом Волгиным, мечтающим прорыть канал между Черным и Каспийским морями из водевиля М.Н. Загоскина «Деревенский философ»), и с мольеровским типом «глупого дворянина» (комедия «Смешные жеманницы»), и со сладким помещиком Атаевым, владельцем имения Приютово из нравоописательного «помещичьего» романа Д.Н. Бегичева «Семейство Холмских».

Сквозь многочисленные литературные маски в образе Манилова просвечивает маска социальная. В его портрете (белокурые волосы, голубые глаза), в рисунке его поведения (приторная мечтательность при полном бездействии), даже в возрасте (около 50 лет) могут быть опознаны черты «сентиментального», душевного и пустого государя Александра I последних лет его правления, приведших страну к катастрофе. Во всяком случае, это тот же социальный тип. (Предпринимавшаяся попытка связать Манилова с Николаем I была заведомо ошибочной.) Имя жены Манилова, приятной дамы, плетущей кружевные кошельки, «Лизанька», совпадает как с именем сентиментальной героини Н.М. Карамзина, так и с именем жены Александра I. Возможно также, что образ Манилова пародийно перекликается с традиционным типом искусителя из масонской литературы XVIII века, заманивающего душу. С этим, видимо, связано название его имения – «Маниловка, а не Заманиловка», – отстоящего вдали от города и прямых дорог (хотя, заманивая Чичикова, Манилов уверяет, что до него всего 15 верст).

Сконструированность образа Манилова, отсутствие какого бы то ни было намека на биографию подчеркивают пустоту героя, «ничтожность», прикрытую сахарной приятностью облика, «великатностью» доведения. (По отзыву повествователя, Манилов – ни то ни се, ни в городе Богдан, ни в селе Селифан; черт знает что такое.) Характеры помещиков, изображенных в поэме, отражаются в вещах, которые их окружают. Дом Манилова стоит на юру, открытый всем ветрам; «покатость горы» покрыта подстриженным дерном. Видны жиденькие вершины берез. Беседка возвышенно поименована «Храмом уединенного размышления». Пруд полностью подернут ряской; повсюду серенькие избы, числом 200; в селе нет деревьев. «Окрас» дня – не то ясный, не то мрачный, светло-серого цвета, и он совпадает с колором маниловского кабинета, покрытого голубенькой краской вроде серенькой. Все это указывает на никчемность, безжизненность героя, от которого не дождешься ни одного живого слова.

Поделиться:
Популярные книги

Генерал Скала и ученица

Суббота Светлана
2. Генерал Скала и Лидия
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
6.30
рейтинг книги
Генерал Скала и ученица

Идеальный мир для Лекаря 4

Сапфир Олег
4. Лекарь
Фантастика:
фэнтези
юмористическая фантастика
аниме
5.00
рейтинг книги
Идеальный мир для Лекаря 4

Лорд Системы 11

Токсик Саша
11. Лорд Системы
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
рпг
5.00
рейтинг книги
Лорд Системы 11

Отверженный. Дилогия

Опсокополос Алексис
Отверженный
Фантастика:
фэнтези
7.51
рейтинг книги
Отверженный. Дилогия

На границе империй. Том 9. Часть 5

INDIGO
18. Фортуна дама переменчивая
Фантастика:
космическая фантастика
попаданцы
5.00
рейтинг книги
На границе империй. Том 9. Часть 5

Главная роль

Смолин Павел
1. Главная роль
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
4.50
рейтинг книги
Главная роль

Хорошая девочка

Кистяева Марина
Любовные романы:
современные любовные романы
эро литература
5.00
рейтинг книги
Хорошая девочка

Измена. Не прощу

Леманн Анастасия
1. Измены
Любовные романы:
современные любовные романы
4.00
рейтинг книги
Измена. Не прощу

Пришествие бога смерти. Том 2

Дорничев Дмитрий
2. Ленивое божество
Фантастика:
фэнтези
юмористическое фэнтези
аниме
5.00
рейтинг книги
Пришествие бога смерти. Том 2

Кодекс Охотника. Книга ХХХ

Винокуров Юрий
30. Кодекс Охотника
Фантастика:
попаданцы
аниме
фэнтези
5.00
рейтинг книги
Кодекс Охотника. Книга ХХХ

Бастард

Осадчук Алексей Витальевич
1. Последняя жизнь
Фантастика:
фэнтези
героическая фантастика
попаданцы
5.86
рейтинг книги
Бастард

Прометей: повелитель стали

Рави Ивар
3. Прометей
Фантастика:
фэнтези
7.05
рейтинг книги
Прометей: повелитель стали

На границе империй. Том 8

INDIGO
12. Фортуна дама переменчивая
Фантастика:
космическая фантастика
попаданцы
5.00
рейтинг книги
На границе империй. Том 8

На границе империй. Том 5

INDIGO
5. Фортуна дама переменчивая
Фантастика:
боевая фантастика
попаданцы
7.50
рейтинг книги
На границе империй. Том 5