Литературный навигатор. Персонажи русской классики
Шрифт:
Пирогов – поручик, «прозаический» спутник романтического художника Пискарева в ночной прогулке по Невскому проспекту.
Поиск любовного развлечения для «мечтателя» Пискарева завершается смертью. А для трезвого, «обычного» Пирогова, лишенного возвышенной «мечты», а потому не знающего и разлада с «действительностью», по существу, ничем. Так, он сразу понимает, к какому «классу» принадлежит красавица, в которую возвышенно влюбляется наивный Пискарев. И, увязавшись за блондинкой («легонькое, довольно интересное созданьице»), надолго выпадает из поля зрения автора. Возвращается он в пространство повести лишь после того, как подведена трагическая черта под судьбой его приятеля-художника. Выясняется, что Пирогов дошел до Мещанской улицы, взобрался вслед за блондинкой по темной лестнице
Наутро Пирогов является к Шиллеру и сначала заказывает ему шпоры по немыслимой цене – 15 рублей, затем ножны для кинжала, чтобы иметь повод видеть хорошенькую и глупенькую немку («плутовочку»). Выяснив, когда ее мужа не бывает дома, Пирогов приходит в воскресенье в гости. Вернувшись раньше обычного, муж застает их танцующими. Вместе с Гофманом и ремесленником Кунцем устраивает поручику порку. Разгневанный П. собирается отомстить ремесленникам Сибирью и плетью, но, зайдя утром в хорошую кондитерскую и почитав «Северную пчелу» Ф.В. Булгарина (в стиле нравоописательных очерков которого повесть «Невский проспект» начинается), приходит в хорошее настроение и отправляется в гости.
История Пирогова, начавшись в духе романтической новеллы, продолжившись в духе немецкой мещанской идиллии (в стилистике этого жанра выдержано описание жилища Шиллера), разрешается в анекдот, наподобие того, какой любит рассказывать сам Пирогов (пушка сама по себе, а единорог сам по себе). Она принципиально не имеет финала, потому что Пирогов не самостоятельное лицо, а типаж. Мало что отличает его от представителей «среднего класса общества», составленного из незначительных офицеров, умеющих насмешить хладнокровных петербургских девиц, потолковать о литературе, похвалить Булгарина, Пушкина и Греча и по достижении полковничьего чина «обреченных» жениться на купеческой дочери с приданым. Разве что в отличие от них Пирогов умеет декламировать монологи из трагедии Озерова «Димитрий Донской» и «Горя от ума» Грибоедова.
Пирогов – никто, а потому для него Невский проспект, этот символ демонически-двоящегося мира, не страшен. Безраздельно принадлежа «посюстороннему» миру, он как бы защищен этой принадлежностью и одновременно полностью стерт ею. А значит – тоже уничтожен, хотя и принципиально иным образом, чем художник Пискарев.
Пискарев – петербургский живописец, кончающий жизнь самоубийством. Один из двух зеркально противоположных персонажей повести, пародийно восходящих к очерку Н.М. Карамзина «Чувствительный и холодный». Пискарев и Пирогов вместе выходят на вечерний Невский проспект, эту «всеобщую коммуникацию Петербурга», в поисках любовного приключения. «Прозаический» поручик Пирогов устремляется за глупенькой «блондиночкой», «мечтательный» Пискарев следует за прекрасной, воздушной незнакомкой с темными волосами, сверкающими очами, свежим румянцем и устами, «замкнутыми целым роем прелестных грез». Пискаревым руководит не страсть, а возвышенное чувство «божественной» красоты; он жаждет одного – рыцарски служить неведомой избраннице. Но вместо «святилища» он попадает в «пучину», вместо небесного взгляда красавицы его встречает наглый взор содержательницы притона, в котором состоит его незнакомка. Голосом «арфы» семнадцатилетняя избранница Пискарева изрекает пошлость.
Потрясенный, Пискарев убегает; дома ему снится великолепный бал, на котором царствует она. Красавица уверяет художника, что не может принадлежать к классу «презренных» созданий. Отныне сон становится «единственным <…> богатством» Пискарева. Пообещав персиянину-торговцу, что напишет тому портрет восточной красавицы («чтоб хорошая была красавица! чтобы брови были черные и очи большие, как маслины; а я сама чтобы лежала возле нее и курила трубку»), Пискарев получает опиум. В наркотическом видении ему является она, сначала возле деревенского светлого домика, затем в его мастерской, где все дышит раем. Воодушевленный видением, Пискарев возвращается в притон, чтобы жениться на «падшей» красавице и возвратить миру «лучшее его украшение». Но пасторальный идеал («станем трудиться вместе») возмущает его избранницу, уже привыкшую к пороку: «Я не прачка и не швея».
Пискарев
«Профессия» Пирогова, «призвание» петербургского художника, играет в его судьбе роковую роль. Петербург с его неверным, фантасмагорическим Невским проспектом, пятикратно меняющим свой облик в течение дня, с его колеблющимся ночным освещением, похож на некий подводный город («пучину»), в котором все перевернуто, «все происходит наоборот», «все обман, все мечта, все не то, чем кажется». Фамилия героя, Пискарев, не только указывает на его слабость, бессильность перед властью обстоятельств, но и непосредственно связана с ощущением Петербурга как подводного царства. Художник, устремленный к идеалу, как бы предназначенный для жизни в упоительно-прекрасной Италии, не должен соприкасаться с обманчивой реальностью Петербурга, этого северного подобия Рима, Рима «наоборот». Хватит и того, что он обречен быть живописцем «в земле снегов», создавать зимние пейзажи, в которых вывернут наизнанку идеальный образ природы, место солнца занимает фонарь, место голубого неба – хмарь, место ярких красок – смертельная белизна снега. Он должен писать «чахоточные» портреты бесчувственных петербургских старух.
Подходя с «идеальной» меркой Рима ко всему, и особенно к женской красоте, чье неземное величие в мире Гоголя почти всегда соприкасается с демоническим началом, – художник рискует заблудиться в двоящемся Петербурге, потерять грань между сном и явью. И погибнуть. Путь Пискарева к гибели начинается в тот момент, когда он принимает петербургскую проститутку за «Перуджинову Бианку». То есть – за образ Мадонны с фрески «Поклонение волхвов». Как художник, он прав, открывая в «падшем» существе божественное, «райское» начало. («Боже, какие божественные черты»; «ее святилище».) Беда в том, что Петербург требует либо «пошлого», пироговского отношения к себе, либо двойного взгляда, одновременно и возвышенного, и трезвого. Иначе внезапное осознание того, что женщина, венец творения, «волею адского духа» превращена в «двусмысленное существо», – может свести с ума. Угадав в юной проститутке черты Мадонны, Пискарев не замечает в ней черт русалки, «петербургской нимфы», которая своим сладким пением заманивает его тело в смерть, а душу – в ад.
Пискарев начинает видеть сны, в каждом из которых образ «падшей возлюбленной» предстает в обрамлении новых «жанровых черт»: светский портрет, идиллический ландшафт, портрет жены художника в интерьере мастерской. Уже в первом из его сновидений ощутимо присутствует демоническое, бесовское начало. «Карета остановилась перед ярко освещенным подъездом, и его разом поразили: ряд экипажей, говор кучеров, ярко освещенные окна и звуки музыки. Лакей в богатой ливрее высадил его из кареты и почтительно проводил в сени с мраморными колоннами, с облитым золотом швейцаром, с разбросанными плащами и шубами, с яркою лампою. Воздушная лестница с блестящими перилами, надушенная ароматами, неслась вверх. Он уже был на ней, уже взошел в первую залу, испугавшись и попятившись с первым шагом от ужасного многолюдства. Необыкновенная пестрота лиц привела его в совершенное замешательство; ему казалось, что какой-то демон искрошил весь мир на множество разных кусков и все эти куски без смысла, без толку смешал вместе».
Обманчива воздушная «лестница», несущаяся «вверх»; обманчива «эфирность» прекрасных дам; сомнителен пожилой мужчина, говорящий на незнакомом языке и куда-то уводящий красавицу.
Финальная сцена карточной игры с «тузами за вистом», хранящими мертвое молчание, не оставляет никаких сомнений: душа Пискарева, которая стремилась к небу, при жизни попала в ад, где уже обретается душа его «избранницы». В двух других «снах» адский подтекст не столь очевиден, но именно эти сны толкают героя на гибельный шаг, он, художник, чье призвание изображать мир сквозь призму идеала – и только, решает стать спасителем («я возвращу миру лучшее его украшение!»). Он хочет восстановить естественный облик вещей, исправить «неверный» Петербург, как бы сделать его Римом. Именно провал этой затеи ставит точку в судьбе Пискарева.