Литературный навигатор. Персонажи русской классики

Архангельский Александр Николаевич

И вот проходит половина века, и появляется лермонтовский роман в двух небольших, изящно изданных томах. Его название – «Герой нашего времени» – явно отсылает нас к литературным экспериментам, поставленным в пределах «Бедной Лизы». С помощью эпитета Карамзин указывал на рассказчика как одного из главных действующих лиц. А Лермонтов вживляет в центр названия романа крохотное местоимение и тоже смещает центр романной тяжести. Лиза – бедная. А время – наше. Автор как бы обращается к читателю: мы вместе, мы заодно, мы часть того времени, героем которого стал Григорий Александрович Печорин.

Это маленькое уточнение звучало как пароль; оно как будто отсекало тех, кто не разделяет все соблазны и

все открытия нашего времени. Да, вы живете в эту же эпоху, но вы не понимаете ее духа, ее смысла, вы не наши, вы чужие. Собственно, как только появилось полное издание романа, разбитое на два тома, в соответствии с двумя частями книги, читатели и разделились на своих и чужих. Прочитав первый том, государь император Николай I обрадовался: Лермонтов встал на путь исправления, написал о положительном герое! Прочитав вторую, возмутился: «…такими романами портят нравы и ожесточают характер… Итак, я повторяю, по-моему, это жалкое дарование, оно указывает на извращенный ум автора.

…Характер капитана набросан удачно. Приступая к повести, я надеялся и радовался тому, что он-то и будет героем наших дней. Однако капитан появляется в этом сочинении как надежда, так и не осуществившаяся, и господин Лермонтов не сумел последовать за этим благородным и таким простым характером».

Ошибка царя извинительна; его профессия – управлять военной империей, а не тонко разбираться в словесности. Он не расслышал эту оговорку – нашего времени, не понял, что заглавие отнесено к Печорину, решил, что это про Максима Максимыча, который оказался в центре первой части. Его простые, непритязательные, но по-своему цельные и «здоровые» оценки, данные индивидуалисту Печорину в «Бэле», полностью совпадали с точкой зрения царя. Тем более что «ледяное» поведение Печорина в сцене встречи с сердечным Максимом Максимычем бросало явную сюжетную тень на героя-индивидуалиста. Но Максим Максимыч с нашим временем никак не связан; его сознание из прошлого, в нем есть нечто надежное и человечное, но в нем нет ничего сегодняшнего.

Лермонтов выстраивал роман по очень сложной схеме, смещая время действия, начиная с конца и заканчивая началом. Мы сначала узнаем мнение автора о главном персонаже (Предисловие). Затем встречаемся с рассказчиком при въезде в Койшаурскую долину и тут знакомимся со штабс-капитаном Максимом Максимычем. После чего от Максима Максимыча узнаем о Григории Печорине и горской девушке Бэле. (Но в середине этого рассказа ненадолго возвращаемся на горную грузинскую дорогу.) Потом вместе с рассказчиком наблюдаем за встречей Максима Максимыча и Печорина, – вопреки ожиданию штабс-капитана, холодной и равнодушной. И лишь вслед за этим погружаемся в записки самого Печорина, который повествует о событиях, случившихся до «Бэлы» и тем более до встречи с Максимом Максимычем. Более того, повестям «Тамань», «Княжна Мери» и «Фаталист» предпослано второе предисловие – предисловие рассказчика, а в повесть «Княжна Мери» вторгается отголосок прежней жизни Печорина, история его давней любви к Вере. Но Лермонтов не ограничивается этим: во вторую часть почему-то вынесен не весь дневник Печорина, а лишь повести «Княжна Мери» и «Фаталист». «Тамань» отнесена зачем-то к первой части, где она стилистически выбивается из общего ряда.

Если разобрать роман на отдельные сцены и собрать заново, в строгом хронологическом порядке, то получится, что сначала нужно было рассказать о Вере, затем о Тамани, потом о княжне Мери и фаталисте, после этого о Бэле и Максиме Максимыче и, наконец, о знакомстве Максима Максимыча с рассказчиком и об их встрече с Печориным. Оба предисловия следовало бы в таком случае соединить и превратить в общее послесловие. Причем лишь в последнем абзаце романа следовало бы сообщить о смерти героя в Персии, поскольку иначе гаснет напряжение в сцене дуэли Печорина и Грушницкого. Рассказчик затягивает развязку, держит интригу,

а читатель совершенно не волнуется: мы же заранее знаем, что Григорий Александрович останется жив, а Грушницкий, соответственно, погибнет.

Но Лермонтов нарочно приглушает таинственность, преднамеренно гасит наш сюжетный интерес к внешней канве романа. Он подчинил свой роман другой логике: от внешнего к внутреннему, от простого к сложному, от однозначного к неоднозначному. От сюжета – к психологии героя. И то, что самое первое, самое приблизительное представление о Печорине читатель получает именно от простодушного героя, служаки Максима Максимыча, конечно же не случайно. Мы видим слишком сложного героя глазами слишком простого персонажа и потом шаг за шагом пробиваемся к «настоящему» Печорину, со всеми его проблемами, со всей его глубиной.

Герой нашего времени (роман, 1839–1840; опубликован отдельным изданием без предисловия – 1840; 2-е издание с предисловием – 1841)

Бэла – главная героиня повести, открывающей романный цикл. Бэла – младшая, «лет шестнадцати», дочь мирного (то есть признавшего власть русских) черкесского князя, сестра юного Азамата, похищенная им для влюбленного Печорина. То есть, по сути, купленная русским офицером в обмен на коня Карагеза, принадлежавшего Казбичу, «не то чтоб мирному, то чтобы не мирному» черкесу. (Печорин устроил дело так, чтобы Азамат смог похитить коня, о котором мечтал.) Она полюбила Печорина, короткое время была счастлива, но ощутила печоринское охлаждение и впоследствии была похищена и убита Казбичем.

Мы не знаем, как воспринимают Бэлу Азамат или Печорин; от самого начала до самого конца она показана глазами доброго и ограниченного Максима Максимыча, который чувствует чужую боль, но зачастую не понимает ее причин и не различает оттенков. Сама о себе она рассказать не может, поскольку плохо говорит по-русски, а Максим Максимыч не очень-то свободно – по-черкесски; мы не допущены в ее внутренний мир и можем лишь догадываться о глубине ее радости и силе ее страдания, а о ее молчаливых размышлениях не знаем вообще ничего.

Это важно для лермонтовского замысла. Рядом с противоречивым Печориным и довольно сложно устроенным рассказчиком должны быть либо очень простые, либо кажущиеся очень простыми герои. Ровно до того момента, когда Печорин сам окажется рассказчиком и своим проницательным взглядом различит глубину в остальных – как минимум, в Вере и Вернере. Но в большинстве повестей, составивших роман, действует другое правило: чем проще персонажи, тем загадочнее герой.

То же происходит и с распределением литературных ролей. Автор позаботился о том, чтобы Печорин выбивался из привычных амплуа, был противопоставлен большинству героев русской прозы, зато напоминал героев байронических поэм, которые ищут свободы, но несут несвободу в себе. А все остальные персонажи, наоборот, кажутся знакомыми, обычными. Максим Максимыч в чем-то сродни Белкину, в чем-то – лирическому рассказчику из лермонтовского «Бородино». А Бэла словно сошла со страниц «Кавказского пленника» Пушкина или «Эды» Баратынского.

При поверхностном прочтении нам кажется, что Бэла – очередная представительница «дикого» мира, которая становится возлюбленной «европейца» и либо гибнет из-за этой любви, либо губит героя – как Земфира в Алеко («Цыганы»). Сколько таких героинь мы встречали в русской классике начала XIX века… Однако если вдуматься в логику Лермонтова, то окажется, что он перевернул сюжет; не герой попадает в «дикий» мир и уводит оттуда «дикарку», а героиню помещают в чужую для нее среду, где она гаснет. И не потому, что среда ей чужая – она прекрасно приспособилась к порядкам, царящим у русских, ей хорошо, пока Печорин ее любит. А потому что чувство ее предано, и как только Печорин ее разлюбил и живое чувство напоролось на мертвую скуку, Бэла теряет привязанность к жизни. Это в чем-то роднит ее с самим Печориным, она скучает, и скука для нее равнозначна смерти.