Шрифт:
«Собралась наша компания провести время за приятным журчанием речей в нескончаемой реке знания. Теплый летний вечер. Плащ темноты обзавелся розовой подкладкой из света масляных светильников и парой рваных дыр, проделанных яркими оранжевыми факелами. Но ярче факелов горели огни слов, сияли драгоценней любых жемчужин из сокровищницы султана. Ведь известно всем: мудрая речь собирает слушателей как луна звезды, как янтарь бумажные крохи или как сладкий цветок медоносных пчел. И зовет мудрость на путь благочестия и добродетели.
В тот раз речь повел наш друг аль-Кирон абу Хумор:
Рассказывал аль-Харис ибн Хаммам:
— Ночь. Темно-серая предутренняя ночь не отпускала пустыню из своих объятий пугливых. Но перлы звезд уже начинали смущенно меркнуть в преддверии
Со стороны лунного лика прибыли еще два путника, которые смогли украсть у ночи целую половину, проскакав до оазиса на быстроногих сыновьях дороги, но утратив вечернюю силу. Позаботившись о своих лягающихся, которые многим милей, чем плюющиеся, прибывшие расстелили попоны на песок и расположились рядом с кругом караванщиков, видно, рассчитывая насладиться парчой и шелком разумных разговоров перед тем, как отдых средь брошенных сёдел сомкнет их глаза, чтобы прогнать зевоту изо рта.
В чаше образованной тюками и в самом деле плескались сливки согласия и мудрости. Той, что свойственна старости седобородой, а вовсе не чернокудрой юности.
Рёк один караванщик, напевом степенным как зачищенный до дыр казан медный:
В стране драконов царь ведь тоже — дракон. И сын его станет царем — таков закон. Но как-то пошло в драконьей стране все не так. Признали лекари дворца, что царевич — дурак. Не хотел с рожденья быть царем! И упорствовал в этой глупой ереси он. Хотел зваться учеником древних, И средь поколения юного быть среди первых. Так в глупости юный дракон был упорен, Что, в конце — концов, младший брат сел на троне. Ну а старший брат стал зело мудрым: Лишь мор да глад возвещал гласом трубным. Когда мудрость в нем уж не знала границ — Послал к младому царю наемных убийц. Уселся наш знакомый дракон сам на трон. Упорствуя в глупости — мудрецом оказался он.Тихонько засмеялись караванщики наши, второй рассказчик потянул нить беседы дальше. Голос был его тих и вкрадчив, а рассказ витиеват и примером заманчив:
Случилось это во времена стародавние. Тогда красивыми были все ифриты, Горные реки растекались по равнине, А Величайший не посылал к людям рифмы. Жил один человек в селе богатом. Ему втемяшилась в голову идея: Чтобы стать богам братом Башню построить высотой до неба. Старики сказали: „Не разумно это. Ни к чему нам башня такая. Не дадим на это дело и монеты“. Ушел мечтатель домой вздыхая. Но идея не пропала в суете. Стал он думать, где взять кирпича. И каламом водил по бумаге, Чтоб сбылась, наконец, мечта. А простой кирпич не годится. Надо крепкий. И глину — в печь. Чтоб достать до полета птицы: Нужно раньше встать — поздно лечь. Как соединить блоки жестко? Ему надобен стал раствор. И вот тянется башня высоко, Стройная, как пальмовый ствол. Творил он башню каждое лето. Но до полнеба даже не достал. Выше башня багдадского минарета: Кирпич не выдержал — тонкий дом упал. Старики сказали: „Ты глупец“. Но упорствуя, он, в глупости своей, Надел сияющий мудрости венец: Во всём, касаемо растворов и кирпичей.Послышался поток речей третьего. Как хрустальный бокал битый — голос его. Но голос годам подвластен, увы, так же как волос седине: лишь хной избежать обеленье главы.
У Якубова сына, известного, был ученик. И в снов толковании оказался велик. Однажды Милостливый его приветил: Своей печатью отметил. С тех пор Ученик Правдивого Юсуфа Сны продает. Покупка всем доступна. Кто жизнь ведет праведную, моста не страшится, Тому сон прекрасный приснится. А за сны плата проста: На свободу пущенная птица. Отпусти птицу из души на волю, И Сны прекрасные наяву предстанут вскоре.На небе пастух попрятал овец, а к пастве земной пришел отец. Караванщики отправились в путь предначертанный, а двое поскакали дорогой обветренной.
Они о той беседе мне рассказали, а я же взял, и поделился с вами».
В юрте пастуха, угнездившейся среди холмов широкой монгольской степи, воцарилась тишина. За белыми войлочными стенами, приветствуя приближение ночи, стрекотали какие-то равнокрылые, наверно, цикады. Издалека доносилось блеянье овец и басовитое бэканье баранов. Степь жила привычной, установившейся веками назад жизнью.
— Вопрос, — все тем же неспешным голосом, наполненным добротой и ласковым внутренним теплом, с которым он читал макаму, произнес пожилой низенький человек, сидящий в центре юрты. — Датируйте время написания произведения.
Тут же юрту наполнил гул сдерживаемых юношеских голосов. Студенты совещались, обсуждали: что ответить преподавателю, принимающему зачет.
А рассказчик, дав им задание, налил в простую глиняную чашку крепкий духовитый чай. И пил маленькими глотками горячую жидкость, обжигающую язык и небо, наслаждаясь ароматным букетом горных трав. Он делал вид, что углублен в прочувствование напитка, но сам прислушивался, кто какую точку зрения отстаивал в мозговом штурме.
Наконец, студенты пришли к общему мнению. Задача для специалиста и не была столь уж сложной.
Откашлявшись, скорее для того, что бы преодолеть смущение, а не обратить на себя внимание, старший группы сообщил:
— Великий Лу, мы решили, что макама написана как стилизация в начале двадцать первого века: не позднее две тысячи восьмого года, но не ранее две тысячи четвертого. Скорее всего, является частью более крупного произведения, а автор принимал участие в сетевых литературных конкурсах.
— Это так. Группа получает зачет. — Низкого роста человек допил чай, но поставил перед собой чашку на дно, давая понять, что беседа не окончена. — Я обращу внимание, что меня радует проявление мудрости ваших старших друзей в группе, которые не стали стремиться указать точное время и название конкурса. Но меня радует и проявленное младшими членами группы смирение с решением старших. Думаю, вернувшись домой, вы сможете и найти точную дату написания макамы и узнать, была ли она напечатана в книге или журнале. — Тут учитель позволил улыбке изогнуть уголки губ.