Литературный театр
Шрифт:
Марат. Марат познакомился с ней на одной из музыковедческих лекций. Витя вызывал у него жалость, но Марат относил это за счёт пробудившейся недавно сентиментальности. У Марата было такое состояние, когда жалость вызывает всякое очевидное и мнимое одиночество: как ни смешно, но ему было горько видеть махрового нищего, которому никто ничего не подавал; заброшенного продавца лотерейных билетов, который отрывался от чтения журнала только для того, чтобы с безнадёжной бодростью напомнить, что через пять дней – тираж; и даже трамваи, в рабочие часы открывающие на остановках двери и сразу же, так как никто
Когда Марат стал проводить вечера с Неллей, и особенно когда остался у неё на всю ночь, он чувствовал, впрочем, недолго, что поступает нехорошо, растаптывая свою жалость…
Нелля. Нелля сама дала понять, что нравится и очень, сама взяла на себя труд назначить свидание, и это было очень забавное времяпровождение: хождение в кино, прогулки по морскому бульвару или Нагорному парку, а дома – игра в шашки или в дурачка. Впрочем, все эти невинные формы исчерпались в ту полночь, когда Нелля сказала, что уходить поздно, что соседи могут чёрт знает что подумать, что лучше Марату уйти утром…
Марат. Потом зачастил Комаров. Он терпеливо ждал Марата специально для того, чтобы сказать ему «подонок» и пообещать привести всю свою кодлу из ремесленного… Кончилось это тем, что Комаров стал рассказывать о том, что он в детстве был отличным футболистом, и что он отлично танцевал, и что на таких, как Нелля…
Нелля. … и что на таких, как Нелля, он раньше и смотреть бы не стал… Она плакала и говорила…
Марат. Кольцо чужого горя сковало Марата и сдавило его, надо было что-то резко менять, а для этого нужен был повод… Он оказался смешным и не то что неожиданным – неожидаемым: Марата призвали в армию.
Нелля уходит. Звучит военная музыка.
От театра. 1956 год.
На переднем плане (перед сценой) трое юношей в пилотках. Маршируют и скандируют текст под военный марш. На сцене Авторский голос.
Авторский голос. Однажды
Все трое. (в довольно студёную пору)
Авторский голос. шагал я сквозь поросль с погодками порознь.
Первый. Как плёткой, хлестал голенище прикладом
Второй. и думал, что жизнь – суетна и неладна,
Первый. что брань – это бронь.
Второй. Это твёрже коросты.
Все трое. Что люди, как знамя, несут юдофобство.
Последняя фраза скандируется трижды, после чего музыка резко меняется.
Авторский голос.
Потом я припомнил: махая руками,
с тобой мы однажды чеченцев ругали.
«Солдаты» застывают. Появляется чтица (мелодекламация.)
Был, как команда, весок
и был идейно объясним погром.
С оглядкою – молитвенный, еврейский
картавый ветер пробирался в дом…
Он истерзал и эту даль, и дол,
и всё вокруг своим картавым гудом.
Он возвеличил скорбную юдоль
и до времён иных оставил удаль.
Еврейский ветер звал потоки бед
на головы неверных, славил Бога;
и в исступленьи
позабыл пропеть,
что жили-были Гоги и Магоги…
Авторский голос.
Потом я припомнил: махая руками,
с тобой мы однажды чеченцев ругали.
Опять военная музыка. «Солдаты» скандируют текст, маршируя.
Все трое.
Мы жили в казармах. Мы жили в бараках.
Неужто ж мы стадом послушных баранов
пойдём по горам, по борам, визжа,
куда поведёт нас баран-вожак,
молочные зубы сплетутся в клыки,
мычаньем заглушим молчанье реки.
Последние два стиха произносят несколько раз, проходя через зрительный зал к выходу.
Авторский голос.
Я шёл теперь с ними – и всё-таки порознь.
Меня искусал комариный вопрос.
Вот так вот однажды в студёную пору
я из лесу вышел. (Пауза.)
Был сильный мороз. (Уходит.)
Марат. Марат сидел рядом с Милей. Сильно припекало солнце.
Миля. «Ну что мне было делать?» – говорил Миля. Он даже не так говорил: «Что мне было делать?», он говорил что-то вроде: «Ну что осталось делать дурному малому, когда я остался один-одинёшенек, понял?» Рассказывал он начитанно и без чувства меры… Родители у него погибли: мать на фронте, а отец в тюрьме… Миля жил в детдоме, рисовал в стенгазету. «Я был тихий и пришибленный, рисовал себе и читал книжки, пока эта сука меня не встревожила».
Марат. Однажды (это было в Баку), возвращаясь домой, Марат разнял каких-то дерущихся ребятишек, они снова полезли в драку, тогда Марат приподнял одного из них за пояс и перенёс на тротуар, и вдруг малый стал орать истошным голосом, рвать на себе майку и сразу с какими-то криками (в переводе, видимо – наших бьют!) толпа окружила Марата и стала избивать его. Уже заслезившимися глазами Марат увидел подбежавшего Курбана, который кричал: «Аби йохту» (вроде того, что «хватит», или какие ещё могут быть претензии) – и ещё что-то кричал, а потом с силой вытолкнул Марата из толпы и, притворяясь, что бьёт его, довёл до дома… Улица теперь встречала Марата враждебным взглядом.