Литературоведческий журнал №41 / 2017
Шрифт:
Это – поучительная история. В самом глубоком и широком контексте, который во многом образует тема «Русская Революция как порождение Русской Литературы», нельзя судить Толстого (и Пушкина, Гоголя, Достоевского и т.д.) как литераторов. Он действительно был «полубог», творец новой реальности (условно – мифа). Причем эта реальность, в свою очередь, порождала новые смыслы, новые типы личности («модальные», по терминологии социопсихологов 5 ), новое восприятие жизни. Настоящее толстовство – это не то, что под этим названием вошло в мир. Толстовство есть совокупность, целостность и цельность созданных им мифов (помимо «1812 года» были и другие). И это толстовство является важнейшей движущей силой русской истории. Силой, повторю, смыслообразующей и преобразующей социоисторическую, социо-психическую и личностную «материи».
5
В 60-е годы ХХ в. американцы Алекс Инкельс и Дэниэл Левинсон разработали концепцию «модальной личности». Точнее – «модальных личностей». Национальный характер любого народа проявляет себя в пяти-шести разновидностях «модальной личности».
Иной тип мифотворчества и мифотворца представляет собой Н.М. Карамзин 6 . Это «пророк», обращенный в прошлое, нередко далекое. Он «предсказывает» то, что было. И его предсказания сбываются. Для всякого русского русская история – карамзинская. Даже если мы не читали Карамзина, даже если мы читали современных исследователей, опровергающих Николая Михайловича. Какое нам до этого дело! Карамзинский миф по поводу России и ее истории столь же конститутивен для русского сознания, как «дураки», «дороги», «зима, Барклай иль русский бог», «татаро-монгольское иго», «Петр», «Минин и Пожарский», «за державу обидно» и т.д. Его ретроспективное пророчество и мифология легли в основу «Русского Дома», в котором, несмотря ни на что мы и поныне обитаем. Его опасения по поводу радикальных преобразований в России XIX в. полностью сбылись в ХХ в.
6
Подробнее о нем я писал в статье «Уроки Карамзина». См.: Труды Отделения историко-филологических наук. – М.: Наука, 2017. – С. 24–43.
Ф.М. Достоевский – это мифотворчество по поводу будущего. «Бесами» и «Карамазовыми» он просто «запланировал» русскую революцию. Это – общее место, это признали все. Порою кажется, что персонажи Семнадцатого года были порождением его воображения. Вплоть до физического сходства, до ситуативных повторов… Ну а тема отцеубийства, отцовства вообще, артикулированная Федором Михайловичем и одновременно проходящая через его собственную жизнь. Учеба в Инженерном училище, расположенном в Михайловском замке, где все вопиет (летом даже канавка, ведущая к большой воде, кажется, наполнена кровью; понятно – это живущие в ней йодистые растения; но – символично) об убийстве отца с ведома детей (Павел – Александр, Константин), убийство отца (врача М. Достоевского) будущего писателя (крестьяне-дети против помещика-отца), убийство Карамазовыми – сыновьями Федора Павловича, смерть Верховенского – старшего как (во многом) следствие деяний сына Петруши (опосредованное убийство), убийство Александра II (царя-отца) подданными (детьми), до которого Достоевский не дожил всего несколько дней, – однако воздух последних лет его жизни был пропитан запахом царской (отеческой) крови. И незадолго до кончины двусмысленный разговор с К.П. Победоносцевым: донес ли бы Федор Михайлович, если бы знал о готовящемся покушении на императора (отца). И мучительный ответ: нет.
Вообще эта тема, к сожалению, оказалась невероятно актуальной. Как будто проклятием она легла с нелегкой руки «омского каторжанина» (Ахматова о Достоевском) на русскую историю. Убийство Николая II стало эпилогом в чреде насильственных или странных смертей Романовых. Судите сами: помимо последнего венценосца умерщвлены Петр III, Павел I, Александр II; при не вполне ясных обстоятельствах кончили жизни Петр I, Александр I, Николай I. При этом расстрел в Ипатьевском доме стал кровавым прологом для красных вождей. Троцкий – убит. Убежден, если не в деталях, то по сути А. Авторханов в своей книге «Убийство Сталина» прав. Берия, Маленков, Хрущёв может, «впрямую» и не убивали отца народов, но эффективно помогли ему закончить свои дни. Да ведь и Политбюро (дети), отправив Ильича (отца) под домашний арест в Горки, вычеркнули его из политической жизни. Для Ленина это означало переход в небытие.
И еще вдогонку о креативности литературы и революции. Толстой выдумал Лёвина, и в марте 1917 г. он стал премьер-министром (министром-председателем) первого состава Временного правительства. Это был князь Георгий Евгеньевич Львов (Рюрикович, как и Лев Николаевич). Великий писатель, несмотря на разницу лет (33 года), хорошо знал великого земца. И дело здесь не в том, что он списал Лёвина со Львова. Это было невозможно именно из-за возрастного несовпадения (да и вообще так не делается). Напротив, нарисовав Константина Лёвина, Толстой «придумал» князя Георгия Евгеньевича. Кстати, в эмиграции Львов «оправдал» творческую фантазию своего литературного отца. Подобно Лёвину (Толстому) опростился, работал сезонным рабочим у зажиточных крестьян Подпарижья, тачал обувь, шил дамские сумочки – с этого и жил. Земского денежного запаса, к счастью, спасенного от большевиков, не трогал (на себя ни копейки), только в помощь нищенствующим эмигрантам. Львов – полностью реализованный Лёвин (иногда мне приходит крамольная мысль: отчего Толстой не создал героя типа Дурново, Столыпина, Крыжановского (не путать этого замечательного деятеля с ленинским дружком), Поливанова и др.?)
Но и второй министр-председатель – Александр Федорович Керенский, потомственный дворянин, присяжный поверенный, депутат Государственной Думы – тоже выдумка литературы 7 . Здесь многие поработали: Тургенев, Достоевский, Чехов, Блок, Ал.Н. Толстой и др. Он прожил свою жизнь, как Рудин. Стопроцентный «лишний человек». Никому не нужный – ни эмигрантской России, ни советско-постсоветской, ни диссидентам, ни Западу. Во всем и перед всеми виноватый. Старший Верховенский. Рыцарь Прекрасной Дамы, оказавшейся Катькой из «Двенадцати» (шоколад «Миньон» жрала).
7
А еще немого кино. Керенский как будто сошел с лент «великого немого» десятых годов. Убежден: это одна из важнейших причин его оглушительной популярности в первые месяцы после падения монархии.
Чтобы понять, чем был Февраль, кем был Керенский, обратимся к свидетельствам двух замечательных русских людей – знакомца Александра Федоровича Исаака Бабеля и эмигранта Николая Осипова (умер в 1963 г.). У первого есть акварельный рассказ «Линия и цвет». Великих стилистов пересказывать нельзя… Но попробую хотя бы сюжет. Бабель познакомился с Керенским 20 декабря 1916 г. (по ст. стилю) в санатории Оллила (Финляндия, тогда особая часть Империи). Они гуляли в лесу, и вдруг писатель понял, что Керенский близорук и ничего толком не видит. Посоветовал ему купить очки. На что будущий премьер возразил: зачем? я вижу цвета, мне не нужны линии.
«А Александра Федоровича я увидел через полгода, в июне семнадцатого, когда он был верховным главнокомандующим и хозяином наших судеб.
В тот день Троицкий мост был разведен. Путиловские рабочие шли на Арсенал. Трамвайные вагоны лежали на улицах плашмя, как издохшие лошади.
Митинг был назначен в Народном доме. Александр Федорович произнес речь о России – матери и жене. Толпа удушила его овчинами своих страстей. Что увидел в ощетинившихся овчинах он – единственный зритель без бинокля? Не знаю… Но вслед за ним на трибуну взошел Троцкий, скривил губы и сказал голосом, не оставляющим никакой надежды:
– Товарищи и братья…» 8
Помните «Бесы»? Это репортаж из последовавшей истории.
А вот Николай Осипов, младший современник Керенского и Революции. Но это все о нем, «лишнем человеке», «Рудине». «Революция, отнюдь не социалистическая по своим намерениям, оказалась в распоряжении социалистов. Они творили чужое дело, отчего сами не были в восторге. Были они люди благонамеренные, и если судить по их намерениям, то их право если не на золотую, то на серебряную медаль неоспоримо. Их принципы были прямолинейно демократическими; они были платоническими любовниками демократии безвоздушного пространства (выделено мною. – Ю. П.). Руки, поднявшие грандиозное дело, были слабы и неумелы» 9 .
8
Бабель И. Сочинения: В 2 т. Т. 1. Рассказы 1913–1924 гг.; Публицистика; Письма. – М.: Худ. литра, 1990. – С. 106–107.
9
Осипов Н. Февральская революция // Мосты. – Мюнхен, 1967. – С. 72.
Точнее не скажешь. А к Александру Федоровичу еще вернемся…
В начале этого текста мы уже говорили: Русская Литература создала альтернативную (наличной) «Вселенную». Там было так, как мечталось, там был мир, к которому стремились. Я называю это виртуальной цивилизацией Лишнего Человека (по терминологии Русской Системы). Роль Церкви была отдана Литературе. Огромным влиянием пользовались «светские старцы» (Карамзин, Гоголь, Достоевский, Толстой; отчасти это продолжилось в советское время – Горький, Солженицын), которые учили жить и власть, и общество. Существовали и цари – «властители дум» (Герцен, Чернышевский), парламенты – «толстые журналы», «государственное тело» – университеты, салоны.