Литеродура
Шрифт:
Ну ничего, хоть признали свою вину, возместили ущерб, уроды!
Бабушке пришлось соврать, что старую гитару продала Лисе, откладывала стипендию и вот через друзей нашла инструмент получше. Видимо, продавец и приходил. Маму мучили попеременно то совесть, то любопытство, и она скрепя сердце побрела в знакомую ментовку. И даже купила по дороге шоколадку в знак благодарности. Менты в дежурке шоколадку сразу отвергли, потом некоторое время находились в недоумении, затем что-то внезапно смекнули и начали гоготать, как истинные гуси. Ну и выдали маме номер телефона, по которому следовало озвучить благодарность. Да, это был номер моего папы, того самого омоновца Жени.
Странное, конечно, дело: рок-мама и мент-папа. Но на белом свете случаются и более значительные казусы. Года через полтора они поженились.
«Знаешь что, Настя, – говорил папа, – в сущности, мы очень похожи. Духом
Только для того чтобы плыть против течения, вовсе не обязательно переворачивать автобусы или сжигать пивные ларьки. Один орёт на площади с плакатом „Поможем старикам!“ и кидает в омоновцев бутылки с зажигательной смесью, а другой молча едет в дом престарелых и помогает. Нас ненавидят ещё больше, чем вас, для большинства людей мы что-то вроде политической дубинки, но лично меня политика интересует меньше всего. Власть меняется, как направление ветра, температура и давление, а родина остаётся, и, какой бы она ни была, я буду делать то, что должен, даже если каждый день мне будут плевать в спину. На свете водится немало чокнутых романтиков и юродивых, но… как знать, может быть, именно на нас держится мир, а вовсе не на пресловутых трёх китах?» Жили бы мы, как говорится, не тужили, но не тужить никто из нас не может. Потужить обязательно нужно. Вот и тужим, кто как умеет.
С разной степенью интенсивности. Сейчас я живу с мамой и бабушкой, как вы уже поняли. Продвинутые сейчас начнут умничать и рассуждать, на что же мы живём и почему до сих пор не опухли с голоду, куда делся мой отец, раз он такой хороший?.. Так вот: живём благодаря собесу, мы все пенсионеры, включая меня. Пенсии вообще-то разные есть на свете, не только по старости или инвалидности. У бабушки есть своя пенсия, помимо работы, а мы с мамой получаем пенсию за папу. Я, конечно, убогая, и нужно было как раз с него начинать свою биографию, а не с груши и садика, но постеснялась, что ли. Просто не люблю пафос: всё великое обычно обходится без воплей фанфар и грохота литавр.
Мой папа умер за месяц до моего рождения, и мы с ним так и не увиделись. Вы уже поняли, что его звали, как и меня, Женей. Евгений Щетинин. То есть наоборот: меня назвали в честь него. Он был старшим лейтенантом милиции, точнее, омоновцем и погиб в очередной командировке в Чечне. Мне не слишком подробно рассказывали эту историю, но в целом дело было так.
На каком-то заброшенном заводе прятались ваххабиты, боевики, их было, по предварительным данным, немного, потому что война уже заканчивалась и почти всех, кого нужно было обезвредить, уже обезвредили. Туда поехал наш БРДМ [5] , но бой оказался гораздо серьёзнее, чем предполагалось: откуда-то ещё повылезали бандюки. Папа с небольшой группой из восьми омоновцев поехали тогда выручать своих на БМП [6] и БТР [7] . Банду переловили, и среди них оказался какой-то важный командир, эмир, за ним охотились дольше всего, а когда наконец и его поймали, гад решил подорваться: на нём было спрятанное под одеждой взрывное устройство. Мой папа бросился на него, оттолкнул – и… погиб.
5
Б Р Д М – бронированная разведывательно-дозорная машина.
6
Б М П – боевая машина пехоты.
7
Б Т Р – бронетранспортёр.
Остальные омоновцы остались живы благодаря папе. Бабушка рассказывала, что папу хоронили в том самом цинковом гробу, о котором у нас в стране отчего-то принято говорить с ужасом, омерзением или недоумением. Вскоре родилась я, а папе присвоили звание Героя России посмертно. Конечно, мне лучше было бы родиться мальчиком, но ведь я неудачница и характером совсем не похожа на дочь героя. Сопля соплёй.
Да, у меня есть вторая бабушка, её зовут Галина Алексеевна (кстати, мамина мама – Валентина Николаевна), был ещё и дедушка, папин папа, он умер от сердца, когда мне исполнился год (или два?..). Бабушки между собой не очень ладят и общаются только по делу. Предполагаю, дело в ворчалках, которые широко практикует бабушка Валентина, и в строгом характере бабушки Галины. Бабушка В. иногда любит повторять мнение большинства, но сама никогда к нему всерьёз не прислушивается, зато мы, как ей кажется, должны действовать «как все нормальные люди». Любит она и что-нибудь неуместное сказануть, особо не задумываясь о чувстве такта и последствиях.
Я слышала пару-тройку раз, как она сверлила маму: «Ты в своей библиотеке скоро в старуху превратишься, жизни совсем не видишь за этими книжками, хоть бы познакомилась с кем-то, снова замуж бы вышла, а то киданул тебя этот с ребёнком, героем себя возомнил, потащился в самое пекло, без него, что ли, не обошлись бы? Ради чего он там воевал-то? Ни о ком не подумал! Ребёнку отец нужен, а не цинковый гроб!» Мама хлопала дверью: она терпеть не могла эти причитания и проклятия. Вполне вероятно, что нечто подобное слышала и бабушка Галина, поэтому старается с бабушкой Валентиной общаться по минимуму.
Бабушка Г. после смерти папы и дедушки резко сменила профессию: раньше она была бухгалтером во вполне приличной фирме, а стала… свечницей. Это кто? Продавщица в церковной лавке. Непонятно, почему это место зовётся «свечной ящик», на ящик не очень похоже, хотя восседает за прилавком бабушка Г. с оч солидным видом, как самая настоящая свеча. Вдобавок она ещё и староста, причём сама женщина весьма внушительного роста, хотя я уже и её переросла…
Бабушка В. православную тему не очень понимает («На старости лет эта ударилась в религию!»), но свечки не брезгует лишний раз поставить, покупает куличи на Пасху и берёт воду на Крещение, так что вроде не атеистка, а мама прониклась и даже поёт в церковном хоре. Меня тоже пробовали отправить в хор, но почему-то дело не пошло. До сих пор помню, как в воскресной школе учила стихиры с загадочными древними словами, особенно мне нравился «Новый доме Евфрафов». Звучит таинственно и сказочно: что за дом, кто такой Евфраф? На этот вопрос мне даже бабушка Г. не смогла ответить.
Глава 5
За год до школы у меня появилась учительница, тётя Сима, её нашла бабушка В. Бабушка В. кого хочешь найдёт, у неё знакомых целый вагон… нет, целый бронепоезд! Тётя Сима (странно, что я так никогда и не узнала её отчества) была пожилой женщиной, и назвать бы её старушкой, но язык не поворачивается, скорее, девчонка преклонного возраста: крошечная, тощенькая, суетливая, шустрая, с неизменным ровненьким коротким каре (не исключено, что это был парик, но тогда жаль, что не старомодный, в духе Моцарта). Она, разумеется, не могла быть пациенткой бабушки, потомков у тёти Симы тоже не наблюдалось, однако круг пациентов б. Валентины удивительным образом пересекался с кругом учеников тёти Симы. Я приходила к ней домой учиться читать, писать и считать.
Тёти-Симина квартира напоминала натуральный музей – всего две небольшие комнаты, но какие! Старинная мебель, пахнущая пылью позапрошлого столетия, блестящий тёмный паркет, узорчатые напольные часы с огромным маятником, которые громко цокали, как копыта коней, неторопливо везущих экипаж по булыжной мостовой. Был ещё хрипловатый дед-граммофон с золотой трубой, похожей на слуховую (у меня похожая была в «Наборе маленького доктора»).
На полу вместо ковров лежали чьи-то шкуры, немного плешивые от времени. Сейчас уже плохо помню, чьи: козла, осла, медведя? Или кого-то заморского-волосатого? Возможно, верблюда. Это вещи, которые сразу бросались в глаза. Но ещё мелочь разная водилась: загадочные флакончики, старинные фотографии, шкатулочки с неведомыми секретами… От тёти Симы всегда пахло старыми приторно-пряными духами, кажется «Красная Москва», – такой вот душевный запах антресолей.
В квартире затаился уютный печальный полумрак, как в норе. Я ещё ни у кого не видела на стенах тёмных обоев, только у тёти Симы. В маленькой комнате – тёмно-синие в вертикальную бронзовую полоску, в большой – бордовые, тоже полосатые. Почему-то большинство людей выбирают белые, бежевые, кремовые или розовые обои, а те, кто никакие не любит, красят стены в белый цвет: наверное, света не хватает. Полумрак разлюбили, а зря: в полумраке становишься задумчивее, мечтательнее, филосо… Философичнее? Философскее? Скорее, созерцательнее. Слово старинное, финтифлюшистое, букинистическое – «со-зер-цание», напоминает «зерцало», «зеницы», «зарницы» и прочие антикварные слова.