«Литке» идет на Запад!
Шрифт:
Разбуженная Якутия смотрела в мир через окно Усть-Ленского порта. Бухта Тикси готовилась принять именитых гостей. Почетный ленский лоцман Афанасий Данилович Богатырев, знающий коварные шиверы [27] якутской кормилицы наизусть, как свой капитанский диплом, радостно поджидал второй караван с запада.
— Сколько дали, Борис? — спросил помполит Бронштейна.
Тот взглянул на раздробленную меловыми черточками стенку цилиндра.
— Прилично, Семен. Восемьдесят семь подъемов. Еще
27
Шивер — перекат, мелководье (ленский термин).
Помполит легко перекинул грузное мускулистое тело через фальшборт и, не мешая лебедчику майнать стропы, спустился в трюм запасным ходом из носового кубрика.
Гора угля загромождала просвет твиндека. Усталые бригадники не успевали разбросать плывущие конвейерным потоком мешки по неудобным бункерам «Литке».
— Зашились, Семен Яковлевич, — огорченно сознались в трюме. — Скаженная духота.
Вода, разбавленная клюквенным экстрактом, облегчала только в первые мгновения. Стоило прогуляться с мешком угля по узким коридорам бортовых ям, как грудь раздирало мучительной изжогой.
— Вира! — истошно завопил литкенский чемпион по шахматам кочегар Любарский, освобождая сетку.
— Борис! — крикнул помполит лебедчику. — Пришли сюда Клименко и Стефановича.
— Как самочувствие, Земеля?
Плотный, весь из мускулов, ширококостый и широколицый украинец Мельниченко ответно улыбнулся.
Сверкнули белизной крупные зубы, оттенив копоть на лице.
— Та ничого, товарищ помполит, — пророкотал он мягким певучим говорком. — Я ж шахтер. Привык с угольком дело иметь. Давайте подсоблю.
Он легко подкинул четырехпудовый мешок и проследил, как помполит, согнувшись под ношей, понес его к центральному бункеру.
— Справедливый человек, — сказал кочегар подошедшим бригадникам. — Каждый день по нескольку раз в кубриках бывает. Он да Бронштейн — у них всегда настоящий разговор с тобой найдется. Таким и подсобить не жалко.
— По-честному если, — сказал Мельниченко, — так в нашей бригаде один Щербина работает за троих. Всегда вывезет…
— Полундра! — крикнул помполит, опрокидывая мешок в горловину, и, прыгнув вслед, отчаянно зачихал. Невидимая в полумраке огромной коробки бункера, на три четверти забитой углем, едкая пыль набилась в ноздри, хрустела на зубах, раздражала глаза. Люстра бледно светила, и тени работавших возле нее людей фантастическими уродами двигались на стене переборки. В бункере было невыносимо душно, и там штивала только машинная команда, привыкшая к высокой температуре и спертому воздуху угольных ям.
Не прошло и минуты, как форменный китель помполита прилип к разгоряченному телу.
— Иди, набери чистого воздуха, — взял он лопату у старшины второй кочегарской вахты Мазунина, — а я поштиваю…
Семен Яковлевич Щербина, помощник капитана по политической части, или сокращенно помполит, был скроен из прочного материала. Морской хватке его выучила незабываемая «драконовская» муштра севастопольского флотского экипажа, стойкости — горнило гражданской войны, спокойствию и
Тернист был путь подручного кузнеца из Малиновки, что на Харьковщине, до Транспортной академии имени Сталина!
Семнадцать с половиной лет большевистской закалки на всех фронтах, куда посылала его партия, сделали Щербину одной из ярчайших фигур сквозного похода «Литке»". Директор судоремонтного завода, профработник, секретарь парткома, он и в новой, сложной должности помполита проявил свои качества незаурядного организатора, чуткого товарища, стойкого коммуниста, умеющего быть впереди на любом тяжелом участке.
Щербина — весь на глазах литкенцев. За день до отхода из Владивостока, когда он вступил на борт ледореза, его знали лишь два человека. И за короткий месяц он сумел завоевать авторитет и уважение каждого участника экспедиции: в кочегарском и матросском кубриках, в каюте ученого, на капитанском мостике.
Сроки, намеченные планом, решали успех сквозного плавания в одну навигацию. Бункеровки были узким местом похода. Большинство команды и научный состав экспедиции никогда не грузили уголь. Уложиться в сроки, не задержать ледорез там, где это зависело от людей, — означало пройти, выполнить план.
Щербина взял на себя руководство погрузками. Результаты сказались на аврале в бухте Провидения. Правильная расстановка сил, личный пример помполита, грузившего, как признавались кочегары, за троих, помогли нам выиграть драгоценное время. До фальшбортов засыпав углем носовую палубу, мы ушли курсом на Уэллен на шестьдесят пять часов раньше срока.
Бункеровка в Тикси была намного труднее. Половина бригад работала на барже. А дней оставалось в обрез. Наступала вторая декада августа — лучшая пора нашего рейса. Одиннадцать месяцев стояли у островов Самуила скованные льдами пароходы первой Ленской экспедиции. С тревогой и надеждой следили зимовщики за продвижением «Литке».
…Помполит задыхался в душной полутьме центральной ямы. Сбросив китель, он остался в легкой безрукавке, промокшей насквозь. Глаза, мигающие от пыли, застилало струйками пота. Хотелось лечь и заснуть. Сказывались шесть часов непрерывной работы.
Но своевременно в горловине показалось лицо Мазунина.
— Глотнул килограмм воздуха. Могу дать взаймы, — шутил он. — Через три минуты шабаш.
Разморенный Щербина вылез на твиндек и, подходя к люку, услышал бархатную мелодию склянок. Вахтенный пробил двенадцать часов. Где-то наверху басил буфетчик, созывая на обед первую смену. И, покрывая все звуки, визгливо кричал в просвет трюма Бронштейн:
— Кончай, ребята! Здорово получилось! Сто шесть подъемов дали — тысячу шестьдесят мешков! Можете шабашить!..
Осадка ледореза увеличивалась с каждой сменой. За двое с половиной суток вместо запланированных тиксинцами шестисот было погружено восемьсот тонн угля. Работали три бригады: второго штурмана Готского, помполита Щербины, матроса-мортехникумца Пономарева. Каждая бригада за шесть часов грузила до шестидесяти тонн.
Таковы были будни сквозного похода: помимо авралов и нормальных вахт — бункеровка своими силами.