Литконкурс Тенета-98
Шрифт:
Тут бы козлику взять и нагадить, но было уже нечем.
Серые волки собственно козлика есть не хотели, а вот позабавиться — да. И они начали играть с козликом как кошка с мышкой, мягко пихая его лапой, наскакивая и отскакивая. гладили его по серой голове и катали по траве, причем делали это так неожиданно, что козлик не понимал, что же происходит. Постепенно игра стала принимать эротический оттенок. Неудивительно, что волки начали возбуждаться. И не откладывая это дело в долгий
Известно, что секс на природе возбуждает аппетит. И волки воздали должное аппетиту, отведав прелестной молодой козлятины. Результат — остались от козлика рожки да ножки. _
Юрий Александров
Сборник стихов-
* * *
Земля хранит мой белый белый череп…
И мое темя — мира новый полюс.
Пусть волны трав бегут в просторном поле,
пусть плещут в окоем или струятся через.
Я вытянул случайный этот жребий.
Забудется точивший волю глад.
Внимательный и равнодушный взгляд
коснется стебля, что пророс меж ребер…
* * *
С тех пор, как приказал течь годам Он,
я жил не здесь и время делил не с вами я.
Был я счастливым одиноким Адамом
и имел право всему давать названия.
Дав небу имя «небо», а дереву имя «дерево»,
я поворачивался спиною к самым опасным тварям,
ведь я выдумал слова "верю вам"
и не хотел выдумывать "враг коварен".
Я терялся в высоких прибрежных травах,
которые для вод тяжелого озера
стали жесткой правильною оправой.
Лишь жаль было, что не посещает осень рай.
Имя появилось у каждого,
кто населял леса, названные мною садами.
Мир пел мне в уши всякой букашкою,
жужжавшей ласково: "О, ветхий Адаме…"
о эти листья и плоды
из звона и из воска
в потеках радужной воды
стволов и стен известка
и где-то где-то далеко
благословляя явь
цепочка воплей петухов
стремится вкривь и вплавь
упругих капель крупнозернь
в томлении и ил
в пруду разбуженном грозой
царит как крокодил
вновь будто пьяный поцелуй
отчетлив и несух
коснется чмок воды пруда
лягушек сытых брюх
и жизнь ознобом и песком
огромный рот набив
под взвизги сада и зевак
разделась у крапив
(РЭП ДЛЯ БЕЛЫХ)
Я понимаю и чувствую многое из…
Я понимаю и чувствую многое вне…
Старый,
делает явную явь все явней и явней.
Запад парадов и подлость подъездов и дней.
Я завещаю Ей все, что еще напишу.
Видные виды на воду видней и видней.
Я не спешу, я еще никуда не спешу.
Я понимаю и чувствую многое о…
Я понимаю и чувствую многое за…
Я Ей поверил и верю на множество йот.
Я завещаю Ей мозг свой и эти глаза.
Дивная дива диванов дивней и дивней.
Желтая жидкость жутчает как в желобе желчь.
Я ощущаю Ее и себя ощущаю я в Ней.
Я обещаю Ей многое, многое сжечь.
Я понимаю и чувствую многое над…
Я понимаю и чувствую многое, но…
Тени скользящих под солнцем хламидо-монад
жизнь не лишают придуманных мною длиннот.
Запах народов, вокзалов, кочевий, дорог и стогов…
Город домов, что на месте опять не стоит.
Я понимаю и чувствую, но не готов
выйти из мрака и стать не собой вместо них.
Раскрытые книги истории свои начинали…
У меня была лампа без абажура.
Я предвкушал героические финалы.
Суть легко вылущивалась из словесных кожурок.
Я жег свою лампу ночами.
Я никуда не отлучался из комнаты.
Книжные истории кончались, едва начавшись.
В их финалах я не находил искомое.
Среди друзей жизнь желавших оцвечивать
я на время забывал накаленную нить мук.
Мы дружно гасили наши лампы и свечи.
Наши девушки любили вино и тьму.
Я примерял лампе разные абажуры.
Под ними она становилась тусклее.
Суть уже не вылущивалась из словесных кожурок.
Нечем было осколки событий склеить.
Далее интерес к лампе утратил я
Давних знакомых куда-то делись тела.
Последний абажур был тяжек как каска карателя
или взгляд политического деятеля.
Теперь вечер. Бархатна по столам пыль.
Пейзажи валятся в темень, у окна отдежурив.
Зажечь нечего. У меня больше нет лампы.
Остались только улыбки и абажуры.
* * *
В безоблачную пепельную ночь
луна, скупясь, пусть выделяет свет свой
ковчегу, Арарату, Ною, но
еще вернуться должен голубь с ветвью.
Все будет, все еще произойдет…
И твердью новой станет не земля,
а чистый вечный звонкий сизый лед.
На дне остались села и поля.
Под жирной тусклой красною чертой
на плоскости безумного покоя
я — патриарх. Я брежу чернотой,
глазок луны окован коей.