Литконкурс Тенета-98
Шрифт:
— Не язви, я-то тут причем?
— Ты не причем, тебя и нет как такового — биологическая оболочка…
— Завали!
— Это уже лучше, когда ты зол, тебе в голову приходят удачные мысли, друг мой. Направь свою злость на решение ма-а-аленькой проблемки.
— Какой?
— Определи для себя свой собственный статус.
О кротости.
Сестра, бережно хранящая в шкатулке перчатки, сшитые из кожи, содранной с моих ладоней, что ты хотела мне сказать своими глазами?
Я был препарируем на железном столе, подобно лягушке на уроке анатомии, и чувствовал, как ваши взоры холодным скальпелем впиваются в мою раздутую печень, как выковыривают из желудка нечаянно проглоченную дробинку. Вам интересно? Мне тоже. Мне крайне любопытно наблюдать за вашей реакцией. Я пытаюсь отыскать в вас самого себя, с жадностью
Я пугаюсь, находя в ваших горящих взглядах отражение моего равнодушия. Я мог бы сотворить чудо, улыбнувшись вам со своего стола, но это разрушило бы все очарование момента — Эффект Неучастия.
Препарировать можно лишь живую плоть — в мертвечине отсутствует Воля, а это то единственное, разложение чего мы не хотим признавать, но наблюдая собственными глазами рождение маленького уродца, мы пугаемся неизбежности свершившегося события.
Наивысшая воля рождается в нас в тот момент, когда умелый скальпель рассекает нашу грудную клетку, и мы с восторгом пассивности принимаем жадные взоры, вливающиеся в нас сквозь щель надреза. Плавься, мое бунтарство, в твоей власти сейчас, растекаясь горящей сталью по венам, прервать этот процесс эксгумации, но тебе доставляет удовольствие само осознание Их ничтожества перед служанкой твоей — Волей.
Я осознал никчемность попыток своих препараций, и сейчас обезличено принимаю как данное гамму эмоций, посылаемых мне сквозь пространство бесполезной информации.
И наивысшее выражение Воли — в Кротости принятия неизбежного.
— Ты внял моему совету, Раб.
Где сегодня пребываешь ты, мое Совершенство?
— Знаешь, Раб, сегодня мне снова приснился сон. Мне снилось, что я нахожусь в каком-то месте где нет ничего, то есть вообще Ничего. Там не было света, но я прекрасно видел все вокруг, там не было ни звуков, ни запахов, ни верха, ни низа и совершенно никого. Оттуда открывался прекрасный вид на Ничто. И ты знаешь, я понял символ, вложенный в этот сон — я беспомощен в попытках воплощения своих представлений в жизнь, и чудовищность несоответствия между непостижимой красотой и величием образа, дарованного мне, и его содержанием наполнила меня Силой и Энергией, способными привести меня к вершине познания… Но тут я ослеп.
В ушах моих звенели неразборчивые стихи, которые читал кто-то ушедший в Никогда. Я не мог разобрать слов, но интонации говорили мне, что человек этот несчастен, и помочь ему не способен даже… Неважно, кроме него никто не способен помочь ему, но проблема как раз в том и заключается, что сам он бессилен пред своими глупыми амбициями, которые не дают ему расслаблено вдохнуть глоток пропитанного спиртом воздуха.
Хайя! Сегодня я плясал у тотемного столба изображая духа, нисходящего на вас с небесного склона. иМЯ мОЕ — нАЙЕНЕЗГАНИ и я способен превратить ваше воображение в груду блестящих осколков. Но длится это лишь мгновение. И далее. Мой танец исполнен курения трав, и дым горечью своей вызывает припадок благодушия. Я буду общаться с духами мертвых, мне нужен свет идей прошлого, поскольку я — лишь отголосок проходящего мимо солнечного света, я — лишь эхо могущества, но впитав в себя его непостоянство я танцую вокруг тотемного столба, вглядываясь в лица, светящиеся в его древесине. О, дух Шамана, снизойди на меня откровением прокатившейся мимо Бури! Так где же ты, сила Величия? Я танцую вокруг тотемного столба, призывая память надрезов сжалится и наделить меня могуществом Живого и Плотского. Я вкладываю в мой пляс все, что у меня осталось — жалкую лужицу практичности, но двери так и остаются плотно закрытыми, и я ударяюсь о тотемный столб в экстатическом припадке Всеведения. Хайя! Мое нисхождение в глубины познания, я уподобляюсь твоей беспомощности, Раб, в этом море бесполезной информации… Я знаю все, но передать могу лишь столько, сколько поместится в ладонях, сложенных лодочкой. Много ли это? Но жадность превращает меня в Человека и я не могу понять, что делать с предоставленными мне руками, я сдираю с них кожу и уподобляюсь тебе, Раб, и понимаю твое величие в стремлении объять то, что не может допустить твоего прикосновения! Я танцую вокруг тотемного столба и я взрываю твою судьбу, Раб! Я танцую! Хайя!
Это, прости меня, лишь сон,
А сейчас спи, Раб, твой трудный вечер впереди, и скоро наступит мучительное пробуждение от бездеятельности злосчастного дня.
Отдохни, пока я в силе.
Раб.
Я переворачиваю еще одну страницу книги моего бытия, и обнаруживаю там небрежные пометки, оставленные на полях прежним читателем. Ты неаккуратен. Я не воспользуюсь твое подсказкой из принципа — я слабый, но гордый, достаточно, чтобы самостоятельно сорваться в пропасть, а не обдирать себе колени, влезая на склон по проторенной дорожке. К тому же, на гоном склоне встречаются, порой, стебли травы — прочной как канат и острой как бритва, и пожертвовав отсутствующей на ладонях кожей, можно задержать падение, и лишний раз насладится чистотой горного воздуха.
Сего дня, утром, я был одухотворен идеей создания нового мира, и дабы лишний раз не огорчатся, видя как он рушится, создал его в себе. Он проживет ровно до заката, а утром все начнется с начала, являя нам чудеса Пробуждения.
+++Урок 7.+++
"Жизнь подобна коробку спичек. Обращаться с ней серьезно глупее глупого. Обращаться несерьезно — опасно." (Акутагава Рюноскэ)
О Благородном порыве
— Сегодня ты находишь удовольствие в расслабленности, наслаждаясь вкусом крови на губах. А знаешь ли ты, чья это кровь?
— Скажи, Хозяин.
— Если ты ожидал от меня высокопарно-глупых вещей о невинно убиенных младенцах, то будешь разочарован. В сущности, кровь на твоих губах, на твоих клыках — это твоя кровь. Это кровь тела, в котором ты имеешь честь существовать, а в каком качестве — решать лишь тебе самому. Ты напичкан неприязнью выше глазниц, и не хочешь даже пересмотреть свой подход.
— О чем ты?
— О, я говорю о великих вещах. Тьфу ты, блин… С тобой невозможно быть серьезным. Этот высокопарно-глупый слог сводит на нет любые попытки передачи информации. Сегодня я хотел спросить тебя, о твоем отношении к искусству.
— Я отношусь к нему очень трепетно…
— Бред!
— Хорошо, Хозяин, слушай:
Искусство — это слуга посредственности, самостоятельно неспособной к созиданию. Цель его — утолить жажду острых ощущений серой массы, кипятящейся в своем желании выглядеть презентабельно. Их навороченные фразы в стиле рококо вызывают мысли о гниении. Они — Потребитель. Единственное, что они желают — это жрать, ПОТРЕБЛЯТЬ плоды, в муках рожденные вашей мятежной душой. И как любая жратва, оно (искусство) должно быть максимально легко усваиваемым, даже точнее будет сказать усвояемым — что-то вроде LМакДональдса? — жрется за обе щеки просто великолепно, быстро, удобно. Это — культура для тех кому все равно, что жрать — по-фигу, что вредно для желудка, что вредно для сознания.
Есть потребители и более высокого — ресторанного уровня — чтоб красиво, на скатерти, чтоб вкусно и дорого, но так, чтоб тоже особо не задумываться, разве только обсудить потом, сыто порыгивая, приемы, использованные художником, делая ошибки в каждом втором прилагательном. И совсем уж небольшой процент Потребителей не попадает под это мерзкое определение. Единицы, которые не потребляют, а впитывают Искусство, пропуская его сквозь фильтр своего восприятия, и на фильтре этом остаются крохи, а порой даже скопления звезд — сиянием своим наполняющие существование Человека.
Но Человек нуждается в Искусстве, а не в трижды пережеванной кашице, подаваемой на блюдечке средствами массовой информации. Им важно Полотно, но важен и Художник.
Но что значат единицы в сравнении с массами? Я ненавижу белизну их сорочек, заправленных в узкие брюки, стесняющие движения, но выгодно выделяющие необходимые достоинства. Это умение обтянуть яйца (или у кого что) они тоже именуют искусством, забывая, что венец всему — Нагота, и в НАГОТЕ приходит к нам истинная красота Природы, и Чувство входит в наш дом без одежды. Художник, Мастер, Творец оголяет Душу свою перед тем, как начертать на скользком полу простую линию, но здесь мы видим прекрасное даже в простоте, поскольку простота эта наполнена Болью и Стыдом Обнажения. Так рождается Искусство — в муках невостребованности, в наивном желании Благородства, в стремлении к совершенству через посредничество Боли.